Ты избран - Ростислав Кот

– Что ж, я понимаю, – вздохнул он. – Любовь к Родине не знает выходных… Но вам придётся некоторое время подождать…

Я не совсем понял, при чём он тут приплёл любовь к Родине, скорей уж тогда служение… И ещё я не понял, при чём здесь выходные – они закончились позавчера. Выходит, они в своей резиденции так бурно их проводили, что до сих пор никак очухаться не могут? Тогда придётся ждать довольно долго… Это пока никак не нарушало моих планов – просто намечалось дополнительное испытание для нервов…

Я уселся на тёмную кушетку, почти незаметную у выкрашенной в чёрно-коричневые цвета стены, и вытянул ноги на середину коридора. Я старался ни о чём не думать, руки засунул в карманы куртки – понимал, что за мной наверняка наблюдают, и если я как-то выдам своё волнение, могут что-то заподозрить. Глаза постепенно привыкли к темноте, и лишь тогда я стал различать дизайнерский изыск этого коридора, который меня всегда забавлял – под тёмными сводами, видимо, символизировавшими просторы космоса, плавали крохотные лампочки-светлячки. Хотя идея была нагло скопирована у Космодрома, а её реализация получилась куда более жалкой, в тот момент, когда отпускает тебя великое и высокое и адаптируешься ты к простецкому, приземлённому – то начинаешь понимать, что это где-то даже в чём-то красиво…

Ждать мне пришлось больше часа. Я даже старался делать вид, что задремал, хотя сердце упрямо колотилось в груди… И вот, наконец, я иду вверх по лестнице в обширную приёмную, занимающую значительную часть второго этажа здания Кондуктории…

Приёмная была обставлена со всей возможной помпезностью. Высокие окна с плотными шторами из дорогой тёмно-серой ткани пропускали в просторную комнату неуверенный свет дождливого дня. Вдоль стен стояли тяжёлые столы из тёмно-красного дерева, рядом с ними были аккуратно расставлены стулья с высокими резными спинками, украшенные накладками из какого-то блестящего сплава. На столах в нескольких местах дремали тёмно-серые пирамидки управления. Ещё одна пирамидка находилась по центру зала, на возвышении, представляющем собой нечто среднее между тумбой и кафедрой. Пресс-секретарь жестом пригласил меня именно туда.

Председатель Кондуктории появился откуда-то из боковой двери. Точнее, сначала вошли несколько его охранников-мордоворотов, одетых в строгие чёрные костюмы, а потом уже он сам. Басута молча прошёл, не поздоровавшись, и уселся к столу поодаль. Протянул было руки к одной из интерфейсных пирамидок, но не стал её трогать – поморщившись, просто положил их на стол.

Басута был выбрит до синевы. Изящные черты его лица от этого казались прорисованными более рельефно. От него исходил тонкий запах алкоголя – я его почувствовал, когда Председатель проходил мимо. И, кажется, продолжал улавливать потом, когда между нами было уже несколько метров.

Нельзя сказать, что Басута был одет небрежно. Он сам был помят, это да – но отнюдь не его костюм. Зато у господина Председателя можно было поучиться тому, как дорогие, инопланетного происхождения вещи носить так, чтобы едва заметная нотка небрежности подсказывала окружающим, что в глубине души хозяину тех вещей на этих самых окружающих наплевать. Высокий благородный лоб Басуты был чуть тронут философским страданием – но я подозревал, что вызвано оно не тяжёлыми размышлениями об экономическом положении колонии Имллт, а похмельным синдромом…

Я неспешным уверенным шагом дошёл до тумбы с пирамидкой в центре приёмной. Со мной не заговорили – и я не стал ничего говорить. Напустил на себя вид человека, исполняющего рутинные обязанности по службе, вставил свою профессиональную карточку в приёмное гнездо и молча принялся орудовать с пирамидкой управления. Так мне было проще соблюсти важное правило из кодекса космических охотников: «И не сказав ни слова лжи!» Пусть мой друг и учитель за меня порадуется – уйти, если что, тоже нужно суметь красиво…

Говорил в приёмной только пресс-секретарь. Ему почему-то показалось, что сегодня не был в полной мере соблюдён протокол, а это при общении с человеком, принёсшим сообщение от Космодрома, вообще-то чревато. Если посмотреть на вещи непредвзято, то он был, наверное, прав: то ждать приходится часами, то приём начинается без положенного официального приветствия. Но всё это было бы справедливо только в том случае, если бы я действительно принёс рутинные извещения от Космодрома, а не пытался протащить в правительственную информационную сеть документ шокового содержания без высочайшей подписи…

– … Мы говорили с агентом Ачетом о любви, господин Председатель… – слышал я краем уха. – Какое это хлопотное дело – Родину любить…

Басута слушал его, чуть опустив голову. По лицу господина Председателя Кондуктории я мог с уверенностью прочитать, что больше всего на свете он сейчас желает не любви, а того, чтобы его собственный пресс-секретарь наконец заткнулся.

– … В такой дождь не всякий к своей девушке решится пойти… Или даже поехать… – не унимался Стап. – А мы вот должны… На своём посту…

Кажется, я стал понимать – это он пытался так мне чуть-чуть польстить, чтобы, если что, я не упомянул в своём отчёте для Космодрома про мелкие служебно-алкогольные безобразия в стенах Кондуктории.

– Ты что же, бабу равняешь со служебным долгом? – не выдержав, вполголоса недовольно проговорил Басута.

– Есть много общего… как мне кажется… мать и родная наша колония… – вздрогнув, Стап с лёгкого перепугу понёсся во все тяжкие скользкой философии пафосных штампов. – Породившая нас сущность… субстанция… Посреди холодного космоса…

Басута поднял на пресс-секретаря страдальческий взгляд… Как вовремя! У меня в перевёрнутой сияющей пирамиде проекционного экрана как раз заканчивался диалог регистрации нового документа в правительственной сети. Терминал вот-вот должен был наложить входящую шифропечать секретариата Председателя Кондуктории, после чего выполняется загрузка самого послания. И как только она закончится – послание можно будет смело называть Посланием. Ибо с этого момента жаркие, но абстрактные политические дискуссии о том, может ли последовать вторжение на Имллт со стороны негативно настроенных к нам высших колоний Малого Кольца, потеряют всякий смысл. И, может быть, мы хоть тогда со страху за оставшиеся годы попробуем что-то сделать для своей защиты… Как это сделали жители колонии Зит.

Процесс загрузки документа, наверное, ещё можно было как-то прервать, если вовремя глянуть на его выходные данные, выстроившиеся лесенкой вдоль бесцветной грани… Я хорошо знал процедуру регистрации, и пальцы мои работали очень быстро, но белая грань, соединяющая добро и зло, демаскировала меня – ведь послания от Космодрома к правительству Кондуктории обычно были выдержаны в красно-фиолетовых тонах… Однако эти несколько таких нужных мне секунд, это время для короткого окрика, было упущено… Смешно, но, кажется, эта нелепая беседа о любви сыграла мне на руку… Стала той случайностью, которая способна сделать удачной самую дерзкую авантюру.

Охранники всё видели, это да. Но они, эти самые вышколенные, самые отборные на всей планете громилы, только таращили свои