Мертвым не понять - Юлия Андреева

– …Сидеть! Я знаю, что делать! Обещайте, что будете во всем мне послушны, и я помогу вам. – Он насильно усадил меня на прежнее место. Я с трудом сдерживала набежавшие слезы. – Не реви. Идея проста как все гениальное. Ты… – На «ты» он перешел, едва только я кивнула головой в знак согласия, – ты пиши что нравится. Это пойдет! Но если хочешь признания и успеха, то писать ты будешь…

– Под другим именем? – всхлипывая, спросила я.

– Не только. Псевдоним не скроет тебя от глаз, а раз ты хочешь показываться перед читателем – значит это надо использовать на полную катушку. Но по-умному. Здесь нужно более мощное прикрытие, чем другое имя… мда… – Он оглядел меня сквозь ядовитый дым. – Я познакомлю тебя с одним парнем. Его отец известный в наших кругах человек. Мало того, он главный редактор одного серьезного издательства, сделавшего себе имя еще при совке… издательство в основном издает триллеры с мочиловом, вроде того, что пишешь ты. – Он махнул рукой. – Так вот, все что ты напишешь, он будет издавать под своим именем. Отец с удовольствием возьмется раскручивать сынка, тем более что и тематика подходит, да и пишешь ты уже сейчас намного лучше, чем его писюки. Что же до Владислава, это его имя, так для криминальной литературы его внешность вполне подойдет – такой скромный маньячок, подсознательный вандал и насильник. Сейчас такое время, киска, что писатель, мирно творивший в своей каморочке, менее интересен публике, чем писатель – личность, дающая интервью, перерезающая ленточки, устраивающая скандалы. Менее интересен – значит менее раскручен, менее раскручен – значит менее продаваем. А кому нужен непродаваемый писатель, будь он хоть третьим Дюма? То-то… О лидере хочется поговорить, посплетничать, на этом живет масса газет – целая отрасль… мда. Итак – ты будешь писать свои любимые кошмарчики и получать за это денежки. За то, что это издадут, можешь даже не беспокоиться. Все будет в лучшем виде. – Он пошуршал моими рукописями. – Но это еще не все. Одновременно, под твоим именем, будут выходить полные страсти и слез… произведения… ну…

Я замахала руками, умоляя садиста не произносить ненавистного термина.

– Привыкай – женского чтива, – распял он меня. – Его будет писать другой молодой человек, как бы это поточнее… лучше других, я бы даже сказал, на своей шкуре испытавший, что такое женская доля. – Он крякнул, отчего его кресло заскрипело, соглашаясь с оценкой хозяина. – За качество не беспокойся. Отвечаю. Он и сейчас уже доведет до слез даже налогового инспектора. Так вот – он несет рукопись тебе, а ты, разодевшись во все эти ваши штучки, звонишь в один из своих излюбленных клубов, как их там? «Чайная роза», «Синий чулок», «Женщины против…», «Женщины за…». В общем, разберешься. Поднимаешь на уши своего коммерческого директоpa, он насилует издательство, те платят тебе – ты передаешь моему голубому протеже. Но и это еще не все. Павел, я вас скоро познакомлю, в свою очередь, не просто отдает тебе свои тексты, чтобы ты издавала их под своим именем. Павла мы тоже постепенно сделаем великим писателем – он будет издавать под своим именем фантастику, которую вот уже лет двадцать зазря кропает Владислав. Круг замкнулся: Владислав пишет фантастику, но будет известным детективщиком, ты, моя дорогая, пишешь дюдики и ужастики, но мы тебя сделаем автором гламурных романов, что же до Павла, то, отдавая в твои нежные ручки женское чтиво, он превращается в писателя-фантаста. Все счастливы и довольны, никто не занимается тем, от чего его воротит, и главное – все при деле. Каково?! Мне же вы будете отстегивать проценты вплоть до моей смерти. Это ненадолго…

Я согласилась и десять лет не жалела о содеянном, до этой самой истории не жалела…

На первый гонорар, по совету учителя, я сделала ремонт в квартире и вскоре уже покупала мебель в духе будуара Молль Флендерс, героини Дефо, для приема журналистов.

Моими партнерами оказались Владислав Шоршона – внешне совершенно непримечательный человек лет тридцати, склонный к полноте, в круглых очках и с чуть оттопыренной нижней губой, как выяснилось, необщительный и совершенно одинокий, он проводил время за… а я даже и сейчас в точности не знаю, за чем. Помню только, что все стены его комнаты обросли старыми шкафами и повсюду лежали как попало еще непрочитанные, но уже покрытые слоем пыли журналы и только что изданные книги. Казалось, что он вознамерился поглотить все это, истратив на чтение как минимум одну жизнь. На столе в особой коробке, плотно прижавшись друг к дружке, лежали книги по алхимии, черной магии и астрологии камней и растений. Рядом ждали своего часа несколько колб, спиртовка, допотопная ступка и прочие вещи, назначения которых я не понимала.

Зная болезни, как мне кажется, на личном опыте, Слава великолепно разбирался в разных лекарствах и всегда мог присоветовать что-нибудь стоящее.

Я никогда не замечала, чтобы к Шоршоне заходили дамы. В доме не было абсолютно ничего женского – ни красивых белых скатертей, ни причудливо свисающих из своих узорчатых кашпо цветов, ни женских шампуней и кондиционеров в ванной комнате или хорошеньких, пусть недорогих, сервизов. Ни-че-го…

Между кроватью и дверью на трехногой табуретке стоял дешевый магнитофон. Из музыки у него была только классика, да и ту он слушал нечасто. В общем, как подумаю, что кто-то посмел поднять руку на такого вот безобиднейшего агнца – просто хочется взять автомат и…

Вторым моим соавтором, как он сам себя называл, был Пава – Павел Зерцалов – милое, хотя и слегка коварное, но очень красивое существо – настоящий принц из сказки – длинные черные волосы, густые брови, прямой нос, глаза… Жаль. Хороша Маша – да не наша. Про него я потом расскажу.

Тогда зимой я ждала, что Владислав подкинет мне малость деньжат, тем более что для работы над повестушкой мне было просто необходимо навещать анатомический театр и поднимать в архиве дореволюционные газеты – что стоит недешево, да и время отнимает ужас сколько.

Моя квартира выходит почти всеми своими окнами на Фонтанку. Потолки высокие, и я люблю наблюдать, как в белых шторах гуляет ветер. Фонтанка подо льдом, но мне кажется, что льдом скоро покроется экран компьютера и кровать с головками амуров, стулья в стиле кого-то из Людовиков (в этом лучше разбирается Пава – он их и покупал) и даже маленький переносной каминчик, искусственный огонь в котором нервно подрагивает, готовый застыть на морозе. Обледеневший огонь – бред!.. Но звучит красиво. Хорошо было бы использовать где-нибудь как название…

Нет! Пора учиться как-то утеплять свое жилище и главное – эти окна!.. Окна с неизбывной красотой за ними… Окна!..

Гостиная вообще расположена в угловом варианте, так что окон там, как в оранжерее, где замерзает в ожидании вожделенных баксиков богиня любви. Денег, без которых не то что не утеплиться, а только и остается что «сосать лапу», что делает процесс работы на компьютере абсолютно невозможным, даже для такой прославленной птицы, как я. А Славы все нету.

Он явился через неделю после того как обещался, весь какой-то неприкаянный, злой, растрепанный. Я только потом догадалась, что у него это состояние должно было означать счастье. Так уж оно в нем проявлялось, в бедном, что в крещенские морозы без шарфа и нараспашку… Это душа пела. А я, дура, не поняла и еще обругала блаженного.

Шоршона прошел в комнату, обувь снял, хоть он и один живет – вечный холостяк – зато труд женский уважает. Тапки я за ним понесла – надо же, забыл, рассеянный. А в квартире дубак, на полу каминчик переносной – светит да не греет. И окна, окна, окна!.. Владислав первым делом деньги стопочкой на трельяж положил, флакончиком сверху придавил, даже не улыбнулся. Я думала, жадничает, а он даже чая пить не стал – так, посидел чуть-чуть для порядка.

– У меня, – говорит, – заказ новый, важный, – и кашляет в кулачок, краснеет. Все гениальные люди стесняются и, чуть что, в краску. – Я один его сделаю. Решил.

И вскочил сразу же, засуетился, понял, что я от таких его решений в восторг не приду, и опять смутился. Я так думаю – меня обижать лишний раз у него в голове-то не было. Десять лет работали…

Ушел. Все из рук валится. Делать ничего не могу. А что – откажется от меня, папа-то по-прежнему в своем кресле главным редактором сидит. Это, конечно, правда, что писателем за один день не становятся, но кто его знает – сорок лет мужику – а может, он все это время учился? Откуда мне знать? И главное, что мне-то теперь делать?! Когда стиль, манера, подача – все до мельчайшей черточки выверено?! Серии заказаны! Материал собран…

Напишет он – как же, видели! Да у меня одних только архивов столько набрано, что он закопается в них вместе с очками, а все равно без толку…

Разнервничалась, ночь из угла в угол ходила. Курить и пить при моем имидже нельзя! А в фитнес клуб гламурно тоску разгонять – желания не было.