Накануне - Саша Чекалов

(пропищала мобила) —

и мечтаю о том, чтобы было

милой счастье!

и чтобы был рад

сам я тоже… Не всё же пропало?

(Не хочу, чтоб она покупала

уценённый китайский халат!)

М-да, намерений куча… И горя

я не знаю: любое – благое!

Где ты лучше и чище найдёшь?!

…Снова дырки заделывал в крыше…

Щели крашены ржавчиной рыжей…

За окном – собирается дождь…

Север

Живу, как ненец, сердце теша, ну…

Не в том буквальном смысле, что такой-де

раскосый будда, вкладом в тишину

гордящийся в далёкой, скажем, Койде

(что в тундру – ни ногой без тесака,

что езжу, общим пользуясь упадком,

на стареньком «Буране» – из АК

фигачить по полярным куропаткам), —

не то, не то (хотя и у меня

порой лоснится рожа столь же жирно),

а просто… вот, безвременье звеня

раскинулось, и чувствуешь: да, жив, но

уж больно как-то жалко и чуднó

на фоне тьмы, оскалом херувима

сияющей: мол, Таня плачет, но —

ведь даже гибель ненепоправима.

И веришь каждый раз: сия зима…

да, собственно, неведомо, сия ли,

но – точно изживёт себя сама

на фоне этих северных сияний!

Поскольку планка слишком высока,

не прыгнуть… но – с достоинством усесться,

раз нет исхода

(кроме тесака,

уставленного в собственное сердце).

Птичьи трели

О, фраза: «Утро добрым не бывает»!

Какая же в ней бездна слепоты!

…А вспомни, если ночью снег повалит,

в какой тиши рассвет встречаешь ты!

А летний дождик, в духоту желанный

(а на заре – как выпивший мужлан,

разбудит град)…

Где логика жила, мы:

галчонок и сорокопут-жулан —

вспорхнём, не помня о вечерней грусти

и тяжести сердечной… Нет оков

помимо снов!

И тащат главный груз те

несчастные, все сорок сороков

вериг, —

им явно страх: «Не удержу ведь!» —

мешает жить… А чувство-шалопут —

знай не даёт уму себя обжулить

и… мечется.

Свободное от пут.

Инкогнита

Столько мущинок и жёнок

в сумме равны нулю…

Милый мой медвежонок,

нет, я не так люблю!

Ты для меня – не нечто

нужное, чтоб комплект

был, и не мусор мечт, а…

Видишь ли, много лет

плыл я, нуждаясь остро

в индии новой, что ль…

Глядь, одинокий остров.

…Шепчет прибой: «Постой!»…

Шлюпка уткнулась в берег…

Тихо. Без маяты —

и без чужих америк…

Вот кто такая ты.

…Вот я уже теряю

выучку, скепсис, ум…

и – привыкаю к раю,

где и не надо сумм:

каждый росток – как чудо,

каждая гроздь – семья…

каждый мой сон – отсюда!

Вот что такое… я.

Накануне

Вольно гуляет ветер,

слава лихой поре.

Лучшая вещь на свете

войны —

что во дворе!

Взад и вперёд ватагу

снова влечёт игра!

Дети идут в атаку,

дети кричат ура…

Взрослым давно слабó так.

С кучей… уже внучат! —

взрослые все в заботах,

чаще они молчат…

или бурчат:

«Уймись ты!

…Время такое, что

празднуют пессимисты

в нашем-то шапито:

стали вдруг все их мысли,

все их дурные сны —

явью…

О компромиссе

думать бы мы должны!

…Отдых не вечен летний:

ВЗРОСЛОЙ войной, мальчиш,

пахнет…

Совершеннолетний?

Там-то и покричишь…»

Что с них возьмёшь, ослабших!

Яд уже в уши влит…

Пшик? Но любого ослá пшик

с лёгкостью впечатлит! —

плюс на устах, поймите,

гнусной поры печать…

«Ну его, этот митинг!»

…Дети. Пора кормить их…

Чтобы… не отвечать.

Газетный лист

Не шелохнётся лист газетный на кровати,

когда на нём я вновь накрою свой обед:

пяток идей – и чай, добытый в автомате…

«But is it quite enough for Genius?» —

«You bet.»

…Ночь, улица, – стучу по клавишам, – аптека…

Фонарь вот упустил – но вставлю, не беда.

А Джиниус-то всё ж удобней Лоджитека, —

и скроллинг так хорош, что можно без вреда

для чувства и ума всё промотать за вечер:

старушку в шушуне и облако в штанах,

космическую тьму и холод человечий, —

охота бы нашлась! – а я… аскет? монах?

О нет, поэт и всё. Не думаю о прозе.

Мой холодильник пуст, мой вечер тих и мглист.

И бьётся мысль о лёд, как рыбка на морозе,

но больше нет идей! —

и лишь газетный лист…

Небо над Южным Бутово

«Небо над Южным Бутово – просто блеск.

Даже какие-то звёзды видны…

А вы

смотрите ли иногда, будто волки в лес,

кормленные – да на этот конец Москвы? —

где облака высоки и шаги легки,

а вокруг люди, от будничных дел устав,

жарят в таких-то количествах шашлыки,

что есть и каждой собаке что грызть в кустах,

и ветерку – отчего вдруг сойти с ума,

прежде чем влиться в небесное молоко!

…Как Южный полюс, незыблемы все дома.

Поздно, пустынно, свежо… И дышать легко.

Нет, вы не знаете этого…

как и, вдрызг

ум расточивший, не ведаю сути я.»

…Страшно в пустыне-то… но – благороден риск!

И милосерден невидимый Судия.

Гидра империализма

Дождь опять все годы наскоро

размывает – глядь назад, —

будто Первая там градская,

а в окне Нескучный сад,

всё приблизилось… и в зуме я

каждый листик вижу сквозь

мутно-жёлтый цвет безумия:

это осень…

это ось

мироздания российского,

это держит, хоть умри,

даже если экстрасистола

клетку сточит изнутри

или в ужасе естественном

не останется причин…

Это – силу дав вертеться нам —

давит дальше…

и кричим,

дайте, мол, не жить, но – паузу:

чтоб не страх и не укроп,

а – надежду бы за пазуху!

и – хоть мéста бы в метро б!

…Вру: в больничке не от сердца я;

так, банальный гайморит…

Грозный голос неоцензора

изнутри – не говорит,

а шипит – мол, место семени

там, где в почву кинул Рок!

Вон и ты, примета времени:

еле видный бугорок,

да и уровней-то разница

размывается стремглав…

только Змей в окошке дразнится.

Зол.

Чешуйчат.

Златоглав.

Война

Я рождён через 26 лет после той войны…

Были люди вокруг по контрасту во всё влюблены:

в облака, в щебетание птиц и в пароль «я свой»,

да, но главное – в мирное небо над головой! —

был за это на каждом застолье отдельный тост

(не за то, чтобы хрен был могуч, а бумажник толст, —

нет, за дни без кошмаров! за счастье: тебе и мне!

да, но главное-то – за Уверенность в каждом дне…),

как же вышло, что всё вы забыли, и стар, и млад,

и – черкáя в реестрах историй, земель, наград,

прославляете тех, кто на суд и расправу скор,

да Величие (чтоб ему в яму осинов кол!)?

Как же вышло, что я – через 71 год

после той жуткой бойни – боюсь тех же самых орд??

Тех же самых… но только теперь это – я, и ты,

и ещё легион обладателей Правоты…

И проплаченный тролль на мирý продолжает ржать,

и ворчит, скажем, Быков: войны, мол, не избежать, —

и душа вся продрогла: от сердца до самых пят…

и лишь 86% спокойно спят.

Я рождён не для этого бреда… но вот нагрет

самый воздух вокруг! – то есть мир обречён на бред.

…Те же люди вокруг, та же почва… и тот же лёд.

И осиновый кол за побегом побег даёт…

Солнце

Солнце моё, я до четырёх не спал:

что-то всё время мешало,

а ночь – хоть плачь,

зря выкипала, в зарю выпуская пар…

Мне так хотелось увидеть во сне тот матч,

что накануне смотрели…

Удары – «бум-мм!» —

эхом в ушах отдаются…

Сейчас, вот-вот

нервы, не выдержав, лопнут под рёв трибун!

…Перевернулся, однако же, на живот,

и… тут из тайного сонного вещмешка

речка полезла… то заводи тихий зал

с балом подводным, то пение ручейка…

Будто меня на рыбалку приятель взял:

с мясом от будня с трудом оторвал, браня

(всё это он!

я тут, собственно, ни при чём!)…

Будто наркоз… и очнулся.

Остаток дня…

Солнце зависло звенящим в тиши мячом.

Воздушные замки

Милый друг мой!

Как палаты

круче царских, облака

высятся: пока спала ты,

ветра тёплого река

вторглась в утро, что мучнисто