Удар змеи - Александр Прозоров

В дверях наконец показалась запыхавшаяся нянька. Из-под съехавшего набок платка Устины выбивались седые волосы, вязаная кофта расстегнулась на две верхние пуговицы. Переведя дух, подворница поклонилась:

– Прости, матушка, не уследила…

– Спать, спать пора, - похлопала себя по ноге Полина. - Ну-ка, пойдем. Пойдем, пойдем. Арина, Пребрана, со мной пошли!

– Ну, ма-ама-а… - Девочки набычились и недовольно выпятили губы, став неотличимыми, словно близнецы.

– Арина, отпускай отца, ему на грамоту ответ отписать надобно. Пребрана, тоже пожелай отцу спокойной ночи.

– Доброй ночи, батюшка, - соизволила кивнуть младшая и отступила к двери.

– Доброй ночи, батюшка, - отпустила ремень Арина.

– Спокойной ночи, кровинушки мои, - пригладил ей голову Андрей.

– Погоди, Ермолай подрастет - втроем прибегать начнут, - улыбнулась жена.

– Ну и пускай, - согласился Зверев. - Кстати, Полина. После полуночи настанет уже четверг.

Княгиня покраснела и, торопливо обняв детей, повела их в спальни.

Андрей снова повернулся к окну - но там, за витражными стеклышками, за прошедшие минуты успела сгуститься непроглядная темнота. Князь вздохнул, закрыл для сбережения тепла внутренние рамы, задернул шторы, прихватил с пюпитра для чтения книг масляную лампу, переставил на стол. Снова развернул грамоту, перечитал. Задумчиво расчесал пятерней короткую аккуратную бородку.

В комнате пряно пахло воском, сочной сосновой смолой и легким дымком. Было тепло, покойно и тихо. Разве только в печи слабо похрустывали в топке дрова и тоскливо шуршал снежной крупкой ветер под окном - но это лишь добавляло светелке уюта. Розовое пятно света выхватывало из небытия грубо сбитый стол, французское резное бюро у стены и густой персидский ковер. Бревенчатые стены тонули в сумраке, а за приоткрытой дверью начинался и вовсе непроглядный мрак. Но там, в многочисленных горницах его дворца, отходили ко сну дети, хлопотали на кухне стряпухи, томился в подполе ставленый мед, ждала общего ужина трапезная. Там, в опочивальне, на обширной глубокой перине после полуночи он утонет в объятиях ласковой любимой жены, чтобы поутру его разбудили веселые голоса детей.

Здесь, в спрятанном среди леса селении, ему было хорошо. Так хорошо, как никогда не бывало ни в Москве, ни в Великих Луках, ни даже дома, в далеком двадцать первом веке. И уезжать, как бы ни призывали к этому неотложные дела, князю никуда не хотелось.

– И почему они вдруг стали неотложными? - пожал плечами князь Андрей Васильевич, урожденный боярин Лисьин, князь Сакульский по праву владения. - Отсель до Москвы, как ни крути, полмесяца пути. Коли не гнать, так и вовсе месяц выйдет. Плюс гонец на почтовых неделю скакал. Если не управился ярыга, на подворье все уже разорено, пусто, разворовано, сызнова обустраиваться придется. А управился - так и хлопотать ни к чему. За два-три лишних месяца всяко ничего не изменится.

Придя к такому выводу, он с облегчением скатал грамоту обратно в свиток, дотянулся до бюро и сунул письмо в средний ящик. Мысленно он уже был в спальне, под одеялом, на пахнущих горькой полынью простынях. И совершенно точно знал, что этой зимой никуда из своего имения не поедет.

Зима на Руси - время веселое и радостное. Святки-колядки, Крещение и Сретение, Рождество и Васильевы гуляния, введение и святая Катерина-санница, солнцеворот и Масленица. Зима - это снежные крепости и ледяные горки, это пиры и гуляния. Не то чтобы у крестьян не находилось дел по хозяйству. За зиму и пахотный инструмент следует отремонтировать, и постройки, коли надобны, поставить, и упряжи-телеги в порядок привести. Но, как с хозяйством ни хлопочи - все едино такого труда, как при пахоте, сенокосах, жатвах и прочих летних заботах, оно не требует. Потому-то на зиму и откладываются на Руси и праздники, и веселье, и пьянки-гулянки. Да и в ратные походы ходить заведено исстари русскими людьми именно в зимние месяцы.

Правда, военных походов Андрей затевать не собирался - подобного «развлечения» ему и так хватало с избытком. Потому рогатине и сабле он ныне предпочитал длинный обрывистый склон возле мельницы, с которого удавалось разогнаться до такой скорости, что по льду заводи сани неслись на добрых триста шагов, аж за причал с вытащенными на пологий склон двумя крепкими мореходными ушкуями.

Рядом катались румяные деревенские девки и парни, весело хохотали дети. Няньки укоризненно покачивали головой - но Андрей и сам не чурался близости со смердами и холопами, и детей к тому же приучал. Полина да батюшка несколько раз пытались вести с князем речи о том, что грешно православному христианину таким бесовским забавам предаваться, что время свободное надобно молитвослову и службе храмовой посвящать, в кротости и послушании детей воспитывать, - но Зверев пропускал укоры мимо ушей и с утра забирал дочерей, чтобы играть с ними и деревенскими мальчишками в снежки, кувыркаться в сугробах, вылетая с раскатанной ледяной горки, смеяться и радоваться жизни. Успеют еще молитвами и аскетизмом намаяться, когда судьба выгонит его из дома. Без хозяина имения отцы Афанасий и Прокопий быстро на девочках отыграются, а княгиня их проповеди еще и поддержит.

К обеду все вместе они вернулись в дом - усталые, заснеженные и довольные. Даже няньки бухтеть перестали, хотя Арина и Пребрана, спрятавшись на обратном пути за воротами тына, ловко забросали их снежками. Полина встретила детей в дверях, всплеснула руками:

– Бегом, бегом к себе, охальницы! Шубки Прасковье скиньте, и бегом сарафаны менять! Вон, подолы все мокрые! А ты куда смотрела, бесстыжая?!

Дородная нянька, принимая одежду воспитанниц, скосила глаза в направлении Зверева. Но мужа Полина ругать не стала, а погрозила женщине пальцем:

– Я вам дам, детей мокрыми приводить. Снежана где?

Молодая нянька, будучи посмышленее, осталась снаружи, вычищая перед крыльцом санки. Знала, что гнев княгини утихнет быстро. Чай, не поранились дети, не померзли. А что юбки вымокли - так печи в доме горячие, не простынут.

– Как же мы соскучились по тебе, Полюшка! - обнял супругу и поцеловал ее в теплую мягкую щеку Андрей. - А то айда, мы и тебя с ветерком прокатим?

– Да что же ты, батюшка! Холодный же весь! - легко отпихнула его княгиня. - Хоть бы зипун снял.

– Нечто в зипуне ты меня уже не любишь?

– Тебя вестник ждет, - понизила голос она. - С час как примчался. Я его велела с дороги на кухне накормить, медом хмельным отпоить, дабы согрелся.

– Из Москвы? - насторожился Зверев.

– Из поместья, Лисьино.

– Вот черт… Неужто случилось что? Уж лучше бы из Москвы.

– Что ж ты говоришь, батюшка?! - Полина испуганно оглянулась по сторонам и торопливо троекратно осенила себя знамением, один раз перекрестила Андрея: - Хорошо хоть девочки уже убежали…

Зверев, не слушая, устремился на кухню, влетел в полную горячего пара и мясного аромата комнату в дальнем крыле дворца, кивнул облепленной влажным сарафаном Глафире. Ее молодые помощницы в простых рубахах прыснули в кладовую.

– Никак подавать надобно? - забеспокоилась стряпуха.

Андрей отмахнулся, быстро прошел к столу, за которым незнакомый безусый паренек смачно уплетал серебряной ложкой - размером с небольшой половник - огненно-красный, с тонкими коричневыми прожилочками убоины и капусты, поблескивающий глазками янтарного жира, борщ. Увидев князя, гонец вскочил, быстро вытер губы рукавом тулупа и задвигал челюстями, спеша проглотить содержимое набитого рта.

– Не суетись, подавишься, - разрешил хозяин. - Письмо от матери?

Паренек закивал, сунул руку за пазуху, достал берестяной чехол, протянул князю.

– Как она? Здорова? Бед в поместье не случалось? Лихоманки не случалось? С урожаем как? Набегов литовских не было?

Гонец то кивал, то мотал головой, то снова кивал, потом сделал судорожный глоток, выдохнул и склонил голову:

– В полном здравии Ольга Юрьевна пребывает, хотя и в печалях. Напастей иных на землях наших не случалось, а об чем грамота, об том не ведаю, княже.

– Ладно, ешь спокойно. В людской потом отдохнуть можешь с дороги, велю не тревожить.

Распечатывая на ходу чехол, Андрей вышел из кухни, у окна развернул грамоту, пробежал глазами по строкам:

– Скучаю… Хлопоты пустые… Устала… Попрощаться желаю… Что за черт?! - В пустом коридоре поминания нечистого никто не услышал, не попрекнул. Но легче от этого не стало: - С чего это матушка попрощаться со мной желает?

Он вернулся обратно, снова спугнув в клеть распаренных девок и оторвав посланца от борща:

– Так ты сказывал, Ольга Юрьевна в полном здравии?

– Истинно так, княже! - подтвердил паренек.

– На хвори не жаловалась? Сам ничего не замечал?

– Вот те крест, княже, - размашисто перекрестился гонец, - здорова твоя матушка. Ни на что не жалуется, в постели не лежит. Рази печалится много, да в храме всенощные стоит. Так за то Господь кары не насылает. Скорее, наоборот.