В нежном мареве - Шиш Брянский

Смой с души своей всю муть.

Люди многие тонули

И во множестве морей -

Просветлися и воспомни

Ты о Зюзеньке своей.

Если Зюзя в раздраженьи

На Хуй вдруг тебя пошлёт,

Ты не плачь, не огорчайся,

А продолжи свой полёт.

Будь разумным и смиренным,

Свой земной удел любя,

И прямо в Печень поцелует

Зюзя Лысая тебя.

Дорогая, сядем рядом

И отравимся блядь ядом!

Когда я вышел из пелёнок,

То стали бить меня под дых

Четыре мымзика зелёных

И восемь шiбздиков седых.

Мне это нравится не очень,

Но и не так уж плохо всё ж -

Ведь я на то уполномочен,

Что в каждом с вас родило б дрожь.

Я хочу вгрызаться в Мякоть,

Низвергаяся с Вершин,

Тухло бредя, глухо вякать

Ротом небольшим.

Двуялдырная судьбина

Тяжко еблется в Кишьках.

Отчей палкой согнан с Тына

Я, внемирный Птах.

Тяжки песни

Серых каторжан…

Тресни, тресни,

Мудленный Шишан!

Зюзжет в окны

Хлюкот нежьных струн…

Чвохни, чвохни,

Дефзтъвенный Пиздун!

Ветер в Поле

Хуй мне поцелул…

Из Юдоли

Донесися, Гул!

1.

Хорошо быть гитаристом беспалым,

Каскадёром слепым — ещё лучше,

Но я хочу иметь братца

С острыми гранёными клешнями,

Он и отрежет мне пальцы,

Он и выколет мне очи,

А потом самой длинной, самой нежной,

Самой отточенной клешнёю

На спине моей прозрачной начертит

Икону дивную святую,

И я сразу пойму, что за икона,

Её сладостно и рдяно мне явят

Очертания блаженной боли,

Вы же, бляди, ни хуя не разглядите.

2.

Я произвлёк на свет огненную Кукышку,

В жаркий лепет Её канул хворост речей.

Рожденных Ею в мне чудных воспряновений

Не постигнет вовек дольняя свиния.

Кондрату Шашину, брату по Делу

Мёрзлая, лисья страна,

Сонныя, тленныя звуки,

Глыбы литого говна,

Жосткия смрадныя руки.

А внутри меня злобный Хомяк,

Он раздирает мне Печень.

На Горизонте маяк

В просизи измертва-млечен.

Но всё-таки я полюбил

Моря прогорклого пенность,

В скрып ваших слабых стропил

Я привнесу Невьебенность.

Мне злобный доктор Ойболид

Стишьки корябать не велит.

Жил Александог' Гег'цович…

Еврейский музыкант

Между Тартаром и Лимбом

Жил Абрам Семеныч Либман,

В Кресле ездил Инвалидном

По росе.

Мыслил Жопой, как и все.

Я складка смертнаго изгиба,

Я охуел.

Я добрый зьверь, я злая рыба,

Я щто-то ел.

Два Шiбздика, накрасив губки,

Радеют в мне.

А вам милы лишь месорупки,

Оне одне.

1.

Я с ляуфом тэмпуса бикейм ещо бедняе,

А силы светлыя пиздык меня, пиздык.

2.

Есть некотрые мымзики, большые мне друзья

(В дествительности их, я знаю, нету ни Хуя) -

В телефоньчик мне зьвонят из Бонна там, из Праги.

Но это что кирпичь ебать — ведь я

Являюся листком бумаги,

На коем накорябаны слова,

Причом немного, ровно два.

Есь прочтет их сквозь тежолыя воздушныя очьки

И порвёт листок сей на Хуй в мелкие клочки.

А потом созжот их, взвеет их костром,

Поглядит на чорныя угли

И разсеет пепел над одром

Златопиздыя земли.

когда Пихтатырь всеблагой

в меня вставляет Шпынь тугой

я изгибаюся дугой

и становлюсь совсем другой

я сам себе тогда как мать

но во сто крат мне слашще знать

что будет это же опять

когда опять всё будет блять

Ах, какие мальчики

Умные теперь!

В это царство мудрости

Мне закрыта дверь.

Я могу лишь пальчиком

По столу стучать,

Когда был я мальчиком,

Умным не был, чать.

Может, обаяние

И было у меня,

А вот образование —

Так себе, хуйня.

О, воткни Мъне в Серце серц пычолкино жалко,

Обрати Мой сладкой Дух в горькой Дым

Тебе будет холодно, а Мъне будет жарко,

Радуйтеся, радуйтеся,

Е

ло

хим!

Словеса Мои сотри со столпов Еноха,

Йобни Меня в Бошку Жазлом Твоим

Тебе будет хорошо, а Мъне будет пълохо

Радуйтеся, радуйтеся,

Е

ло

гым!

Мать Моя — святая семипиздая Маруся,

В Жевоте Ее построй хлебный Рим

И Я стану прям как Ты, клянуся, ой, клянуся,

Радуйся, ой, радуйся,

Трым тырым пым пым

Я говорю Ему: как стало много тьмы,

Как стало света мало!

Скажи, скажи, что можем сделать мы?

А Он: заткни Ебало!

Русская земляха

Со мною говорит:

Сыграй, сыграй мне Баха,

Взорви, взорви Вол-стрит.

Раю ты мой, раю,

Горний крин в хлеву!

Баха не сыграю,

Но Вол-стрит взорву.

Есьли щто-то проесходит,

Я сьмеюсь,

А когда Пизьдец приходит -

Ах! боюсь.

В ужасном Космосе, среди

Сломатых звезд

С указкой пробковой в Груди

Сидит Максим и моё Серце ест.

Когда кусок последний он проглотит,

Я ёбнуся Лицем о каменную Русь

И в тихой Рай взлечу сквозь пламя новой плоти,

Как Андалузский Гусь.

Я люблю бродить по улицам

Меж заводов и кладбищ -

При ходьбе позабывается,

Что я сир и нищ.

Там на улицах афишечки

И помойные бачки,

Продавают в лавках пышечки,

Крышечки, крючки,

Там и стужа зимовейная,

Там и летошний сугрев,

Много юношей пригожыих,

Статныих дерев.

Но в золе умочка бедного

Тлеет Мысель все одна -

Что когда-нибудь я Медного

Встречу Кабана -

Над Москва-Рекой кремневою,

Или цынковой Невой,

На Остоженке, на Лиговке,

Иль на Моховой -

Не капризного, не шумного,

С тьоплым Дымом из Нозьдрей,

Очень правильного, умного

И без волдырей.

Попечотся он по-божески

Обо мне — ржаном Шише

И откроет тайну сладкую

Он моей Душе,

Пищу райскую, молочную

В Рот мне вложет, молвит: Жуй!

И на звёздочку полночную

Мне заменит Хуй.

Голос мой прелестный,

Сьмех мой озорной -

Флюгер мой небестный,

Компас мой земной.

В подземном слышь вагоньчике

Я прислонюсь к дверям,

И вот они откроются,

И некой шов распорется,

И выпаду из поезда

Я вдруг наружу прям.

Остановясь, как маятник,

Увижу сквозь тоннэль,

Как пцицы в кубках маленьких

Кровавый носят хмель.

И встретят меня Радеки

На небе голубом,

И буду с чорной радуги

С чуть видным я нимбум,

В тиарочке с гербом

Смотреть, как им воюется,

Сухим крилом звеня,

И будет Революция

Продолжаться без меня.

памяти Д.А. Пригова

Иногда мне кажется —

Действительно всё правда,

Но порой внезапно вдруг -

Нет, совсем хуйня!

И тогда уж кажется —

Всё совсем неправда,

Это просто бесы попутали меня.

Что ж это, действительно,

Что ж это такое,

Что же за такое, ёбаное в рот!

Но иногда мне кажется —

Всё совсем другое,

И тогда, действительно,

Всё наоборот.

Есь, если ты захочешь

Разбить мне Голову о стену,

То подожьди, пока

Я что-ли блузку белую надену,

Чтоб Кровь была видна издалека.

В дверь мою стучится

Ктой-то там такой,

С крыльями, как птица,

И с одной рукой,

С четырьмя грудями,

С Жопою большой,

С красными мудями

И святой Душой.

Вспомню я Уставы,

Пришлеца впущу,

Припаду устами

Я к его плащу.

Он одну лишь фразу

Скажет: Ляжь в кровать!

И начну я сразу

Нечто прозревать.

Выйду к амвону и Ухом вонму

Пегого Бога громовое Му.

А вам это, бляди, не нужно. Ну что-ж!

Знать, я один в этом мире не вошь.

Заебался быть я, хой!

Культовой фигурой.

Я хотел бы быть Ильой

Или, ёбтеть, Нюрой.

Чтобы встать, ебёноть, в шесть,

Пойти на работу,

Чтобы там в столовой сьесьть

Вкуснаго компоту.

Не дремать в сияньи дня,