КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы - Леонид Млечин

Тогдашний резидент советской внешней разведки в Нью-Йорке генерал Юрий Иванович Дроздов, который затем стал начальником всей нелегальной разведки, уверял позднее, что он сразу почувствовал: в советской колонии в Нью-Йорке есть шпион.

Хотя скорее резидентура обратила внимание на разгульный образ жизни Шевченко. Так советские люди себя не ведут, решили бдительные чекисты.

На первый сигнал резидента из Нью-Йорка новый начальник разведки Владимир Крючков не обратил внимания и не дал санкцию организовать немедленное возвращение Шевченко домой.

После второго послания резидента — генерал Дроздов писал, что Шевченко запил, не общается с людьми, — было все-таки решено отозвать его в Москву. Но текст телеграммы составили так неумело, что заместитель генерального секретаря испугался и ушел к американцам.

Почему Шевченко убежал? Политические мотивы предположить трудно. Не тот он был человек. Скорее ему очень понравился образ жизни заместителя генерального секретаря ООН и связанные с этой должностью почет, привилегии и комфорт. Не хотелось ему опять возвращаться в Москву.

Видимо, что-то разладилось и в его личной жизни. Ему было сорок семь лет. Мужчины после сорока часто переживают своего рода кризис. Американцы нашли ему женщину, профессионалку. Потом она написала мемуары, из которых следовало, что она была потрясена неопытностью советского дипломата. Она поражалась, как это можно было прожить целую жизнь и не подозревать о ее радостях.

Открывшиеся радости жизни помогли Шевченко адаптироваться в США. Но, судя по всему, особенно счастливой его жизнь в Америке назвать трудно…

Один из советских разведчиков бежал на Запад, можно сказать, у меня на глазах. В феврале 1979 года я, еще будучи студентом МГУ, поступил на работу в журнал «Новое время», а осенью бежал наш собственный корреспондент в Японии Станислав Александрович Левченко, он же майор внешней разведки.

Ходили разные слухи. Одни говорили, что он не поладил со своим начальником — заместителем резидента, который ел его поедом. Другие уверяли, что он после Японии не хотел возвращаться к советской жизни. Сам он уже в Америке написал книгу, изложив в ней сложные религиозные и идеологические мотивы своего побега.

Наше редакционное начальство таскали на Лубянку. Редакторов укоряли за то, что они не уследили, допустили такой прокол, хотя не они подобрали себе корреспондента и не они его посылали за границу. Как всегда в таких случаях, главному редактору позвонили из КГБ и сказали: к вам придет такой-то, оформляйте его корреспондентом в Токио.

Левченко не стал обращаться к японцам, зная, что они никому не дают политического убежища, а связался с американцами. Они его сразу вывезли из Японии. Он дал громкие показания, назвав имена видных японских политиков и ведущих журналистов, работавших на Советский Союз. Они не были шпионами, поскольку не владели государственными секретами. В политике и в прессе они проводили линию, благоприятную для Москвы. Иначе говоря, принадлежали к числу «агентов влияния», о которых потом будет говорить председатель КГБ Владимир Александрович Крючков.

Левченко утверждал, что советская разведка располагала в Японии двумястами агентами. Среди них был бывший член правительства, деятели социалистической партии, несколько членов парламента и специалисты по Китаю: от резидентуры в Токио требовали во что бы то ни стало помешать сближению Японии и Китая.

По словам Левченко, советские разведчики уговорили одного члена парламента организовать депутатскую ассоциацию дружбы с Верховным Советом СССР. Он получал деньги от КГБ на издание ежемесячного журнала. Левченко также заявил, что социалистическая партия Японии субсидируется КГБ. Это делается через «фирмы друзей», которые получали выгодные контракты от советских внешнеторговых организаций, а взамен перечисляли на счете соцпартии 15–20 процентов прибыли.

Заодно Левченко рассказал, что в Японии советские разведчики передавали наличные представителю нелегальной филиппинской компартии в чемодане с двойным дном, как в плохих романах…

После бегства Левченко Крючкову пришлось полностью сменить состав резидентуры в Токио и японского отдела в центральном аппарате. Так происходило после каждого провала.

Я знал молодых разведчиков-японистов, которые благодаря этому смогли поехать в Токио на освободившиеся в резидентуре места. И я встречал опытных сотрудников японского направления советской разведки, которым бегство Левченко сломало карьеру: они лишились возможности ездить за границу, их убрали с оперативной работы, перевели на работу неинтересную. Они считали свою жизнь сломанной. Один бывший начальник Левченко сказал мне:

— Если бы он мне попался, я убил бы его собственными руками.

В 50-е годы, после очередного побега чекиста на Запад, сменявшие друг друга председатели КГБ отдавали приказ уничтожить предателя. Но совершить убийство в другой стране, да еще если человека охраняют, совсем не просто. Потом такие приказы были отменены.

Крючков предпочитал не наказывать тех разведчиков, которые провинились, но исправились. Он очень снисходительно относился к своим людям, если они, перебежав на Запад, потом возвращались. Ему было выгоднее сделать вид, что его разведчика похитили, чем признаваться, что проверенные чекисты могут запросто изменить своему долгу. Сотрудникам разведки говорили, что их не подвергнут наказанию, если они покаются.

Так поступили с сотрудником внешней разведки Виталием Юрченко, который, находясь в командировке в Италии, связался с американцами. Они вывезли его в США. Но видимо, что-то у него не сложилось, потому что самым странным образом он убежал от американцев и явился в советское посольство.

Крючков предпочел сделать из него мужественного героя, выдержавшего все испытания и бежавшего из вражеского плена, хотя разведчикам это не понравилось. Они считали Юрченко предателем и не понимали, как его можно награждать и поощрять…

В последних числах декабря 1974 года Брежнев согласился с предложением Андропова назначить Владимира Александровича Крючкова начальником Первого главного управления и одновременно заместителем председателя КГБ.

Бывший начальник разведки ГДР генерал-полковник Маркус Вольф считает, что назначение Крючкова начальником разведки было логичным, но не очень мудрым.

В разведке помимо Крючкова был еще один первый заместитель — Борис Семенович Иванов, бывший резидент в Нью-Йорке, умелый профессионал, которого коллеги весьма уважали. Но Андропов по понятным причинам предпочел видеть на этом посту своего помощника. Бориса Иванова через несколько лет отправили в Афганистан.

Крючкову не хватало не столько профессионального опыта, сколько глубины понимания происходящего, да и по натуре он не был лидером, считает генерал Маркус Вольф. Крючков был доверенным помощником Андропова. А без указаний своего наставника грамотный и разумный «номер два» терялся.

Когда Маркус Вольф приезжал в Москву, Крючков всегда провожал его в комнату отдыха, наливал большую порцию виски и говорил:

— Ну, рассказывай, что происходит.

Других гостей Крючков угощал чаем или кофе. Но в любом случае он вел разговоры в мягкой форме. Он из тех, кто мягко стелет…

Юрий Михайлович Солоницын семь лет был начальником секретариата Крючкова в разведке. Он рассказывал:

— Мы встречались каждый день, включая субботу, я приезжал к нему на дачу. Он неординарный человек. Умный, начитанный, эрудированный. Многие говорили, что он партаппаратчик, того-сего не знает. Но это ж не оперуполномоченный, это политическая должность. Впрочем, я знаю случаи, когда он мог и сломать человека в вербовочном плане…

Исключительно трудолюбивый человек. К примеру, готовили ему выступление. В разведке мощные аналитические службы. Собрали команду, она подготовила текст. Он прочитал, вроде замечаний нет, потом слушаешь выступление — совсем по-другому говорит. Значит, сам переписал.

Он человек, который думал только о работе. Приезжаешь в дачный поселок разведки. Кто-то в домино играет, кто-то в карты… Он не играл даже в шахматы. Наверное, умел, но не играл никогда.

По характеру, конечно, сложный. Нелегко с ним было работать. Немного капризный, обидчивый. Но не злопамятный. Сухость внешняя, она многих пугала. Может быть, это служба заставила быть излишне сухим, и он таким остался.

Были люди, которые с большим опытом жизненным при нем чувствовали себя неуверенно. В его приемной можно было увидеть генерала, резидента в крупной стране, у которого голос дрожит — боится к нему в кабинет зайти… В нем было что-то такое… сталинское. Не в действиях, а в манере беседовать. Не каждый выдерживал его взгляд. Может быть, работа накладывала свой отпечаток. Я видел его в других ситуациях, когда он был мягок, прост, умел угостить, сам разливал…