Звезда Аделаида - 2 - GrayOwl

- Тебе не понравилось, правда же, Гарри мой Гарри?

- Наоборот, любимый мой, мне так понравился шлепок и… этот необыкновенный поцелуй, что… я снова кончил. Прости за ещё одну, снова и снова испорченную тунику.

- Прачки - рабыни отстирают.

Поттер замялся и видимо очаровательно покраснел, но темнота промозглой, холодной октябрьской ночи без света Lumos`a мешала убедиться в этом окончательно, да и не нужно было применять магическое освещение потому, что Северус нежно погладил юношу по горячей от прилившей крови и влажной от нежданных слёз щеке. Тот тут же набрал в рот побольше воздуха и выпалил на едином дыхании, словно боясь, что его оборвут на полу-слове, не дадут высказаться целиком и до конца, хотя сказал он только:

- Я хочу ещё немного шлепков, только посильнее. Они так возбуждают… Только сильнее. Отшлёпай меня, отшлёпай.

Северус без устали терзал ягодицы юноши, врывался по-хозяйски в его рот, исследуя его языком, но - странное дело - Гарри только стонал, вскрикивал и извивался в объятиях Сева, однако сам не предпринял ни одной попытки самому вторгнуться в рот любовника. Северус подумал об этом мельком и удивился моральной чистоте крепко обнимаемого любимого мальчика, несмотря на его «Отшлёпай меня, отшлёпай». Снейп вовремя не предпринял меры против негожего «отшлёпывания», а зря. Мальчик-то стремился стать отпетым, как говорят магглы, приверженцем мазохизма…

Вдруг Сев почувствовал на своей одежде влагу и понял, что Гарри кончил ещё раз, в первый раз «осеменение» произошло так незаметно! Игре «в любовь» пришёл конец.

Только сейчас, когда они разлепили объятия, Снейп понял, насколько же он устал и банально хочет завалиться зубами к стенке и не отсвечивать. О том, что Квотриус, возможно, побывал в его голове и вечером, и сейчас - поздней ночью, ему не хотелось думать. Ну, будет ещё один скандал, только и всего… Ничего, Снейп при его остром языке как-нибудь отвертится - логика-то у брата в последнее время явно хромает. Взялся резать вены, а потом позвал на помощь. Ну и к чему тогда было уродовать себя?

Они заснули на нешироком ложе практически одновременно, только Гарри ещё несколько раз вздохнул с лёгкостью, а последней шальной мыслью Северуса было воспоминание, что сам-то он даже не возбудился физиологически, но, как ему показалось, душа его в момент первого глубокого, «взрослого» поцелуя побывала в тех самых, неведомых ему доселе Эмпиреях, о которых так часто упоминал Квотриус…

… Тот выздоравливал на удивление быстро, но теперь Снейп был осторожнее и целомудреннее с проявлениями любви к брату, памятуя о тех излишне горячих поцелуях вечером самого длинного и тяжёлого дня в своей жизни. Он окружил младшего брата едва заметным, но всё же ощутимым флёром тихого, созерцательного обожания. Квотриус только благосклонно принимал его, как данность, словно бы Господин дома и высокорожденный патриций из будущего, его возлюбленный Северус просто обязан был поступать так и только так. Будто обходных путей и не бывало ни в одной, даже самой сложной ситуации!

Время шло, и такое поведение Квотриуса начало немного беспокоить заботливого Снейпа - не было больше в названном брате присущей ему обычно живости, грациозности, напротив, движения его были каким-то ходульными, дёргаными. Глаза его перестали светиться скоплением мириада звёзд и даже не отражали такого редкого в наступившие холода солнечного света, когда Сев с Квотриусом выходили во двор погреться и просто обойти его по периметру - таковыми были их прогулки. В город младший брат решительно отказывался выйти, не давая понять причину такого поведения. Даже излюбленные термы не могли вызвать в чрезвычайно чистоплотном брате желания посетить их. Его обтирали розовой водой рабыни, как когда-то, словно тысячу лет назад, болевшего, голодавшего Северуса. Квотриус стал бриться не каждый день, что противоречило нормам поведения ромея, волосы на голове его отросли и свалялись от грязи, но он отказывался не то, что пойти к цирюльнику, но даже пригласить его в дом, как не раз предлагал Северус. Было очевидно, в Квотриусе что-то нарушилось, сломалось, что-то с ним не так, не как должно быть на самом деле, а вот как восстановить и починить вот это самое «что-то», всезнающий высокорожденный патриций Снепиус Северус, граф Снейп, как назло, не знал, не ведал, не понимал, Мордред его раздери!

Одно время он полагал, что Квотриусу не хватает плотской любви, чувственных, ярких, насыщенных эмоций, тех самых Эмпиреев, в которые так часто уносился теперь сам Сев от одних лишь прикосновений и объятий с Гарри. Но, попробовав легонько приласкать брата для проверки, Северус получил в свою сторону весьма нелицеприятные, жестокие, даже жесточайшие слова, объяснившие, однако, довольно много из их совместного, такого трудного прошлого:

- Не смей приходить ко мне за этой грязью, о Господин мой Северус благосклонный, ежели хочешь ты ещё днями говорить о пустом и гулять со мною во дворе твоём, рабов и рабынь полном. Ибо уродлив есмь я до предела, до крайности, и негоже тебе, обручённому с девицею чистою, девственною, кроткою, долженствующему очиститься от похоти презренной, любови греховной, кою мужеложеством называют, касаться моей низменной, грязной, немытой в термах плоти. Покарали меня грозные и справедливые боги отца моего за грех сей и за то, что тебя, невинного, склонил я ко греху сему. Смотри же, как бы твои незримые божества не свершили и над тобою кары страшной, ибо грешен ты и знаешь, о чём речь свою веду я! И в город выйти, пред людьми представ свободными, не смею я в облике сём, дабы не хохотали и не глумились граждане - и высокорожденные патриции, и низкий глупый плебс - все, все, все! - надо мною. Он закружился по комнате, но быстро устав, повалился на ложе и мгновенно заснул.

Только тогда Снейп начал догадываться, откуда Квотриус черпал прекрасные и столь неожиданные образы, запечатлённые в строфах своего «Прощайте!». Да просто из глубочайшей бездны безумия, в которую тот провалился! Квотриус, наверняка, помешался вскоре после призвания Стихий, а может, и во время Их первого же действия на своего Повелителя, психически и душевно не выдержав нарастающего давления стихийной магии. Потом, уже в доме Снепиусов, запирался у себя, прятался ото всех, даже от рабов, принимая пищу единожды в день и мастурбируя на представляемый, словно в живую, облик возлюбленного брата, к которому, даже лежащему на смертном одре, не смел прийти. Наконец, верно, во время одного из просветлений, пришёл, вылечил и принял вновь высокорожденного брата. Занимался с ним любовью, единожды изнасиловав, но так и не поняв, что он на самом деле совершил. Долго писал грандиознейшую «оду», затем порезал себе вены, а потом стал тихим дурачком с редкими всплесками темперамента, как считал Северус, воздержанным до любого рода ласк, кроме словесных, да и то, ни в коем случае не затрагивающих тему его внешности.