И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

общая картина палатки: доминирование красных оттенков, обилие подушек разных размеров и цветов – от красных до пурпурных, – это дополнялось уже обильным количеством дыма, что создавало ощущение нахождения в потусторонней реальности. Буквально пару месяцев назад Юби прочитал «Приключения Алисы в Стране чудес», и теперь, в этот момент, старуха напоминала ему гусеницу с кальяном. И даже различие в половой идентичности не смущали Юби: характеры похожи, вот на что он обратил внимание. Только он сам не был Алисой ни по полу, ни внешне, ни даже характером. Однако сравнивать себя с кем-нибудь ему нравилось. Так, однажды, он сравнил себя с самим Льюисом Кэрроллом, предприняв эксперимент, смысл которого был в том, чтобы написать сказку за неделю и отправить непосредственно англичанину на проверку. Стоит ли говорить, что эксперимент не удался. Ни сказки, ни проверки Кэрролла Юби не смог достичь. Оставалось только довольствоваться своими навыками акробата и канатоходца, хотя мечты стать писателем он не оставил, планируя как-нибудь создать нечто великое и неподражаемое, чтобы все друзья ему завидовали и гордились, что знакомы с ним. Но сейчас, когда в голову словно молния ударила мысль о том, что друзей может не стать, причем по его вине, обуял его страх, и посыпались вопросы к самому себе: «Зачем я вообще стал подслушивать?», «На кой черт я проговорился этой старухе?», и самый банальный «Что же теперь будет?»

Из транса Юби вывела старуха, ударив книгой по столику. От громкого неожиданного грохота он едва не подпрыгнул.

– Очнулся? – Кэт не особо хотела ерничать, но это само собой получалось у нее. – А теперь слушай меня, мальчик. До тебя ко мне ходил один человек, которого я, как и тебя, считала истинным носителем человеческой чистоты. Однако я ошибалась на его счет: человек взрослый не может быть невинным. Ты невинен, был таковым и остаешься. Тот человек сам осознал, что пал и потерял невинность давным-давно, а потому оставил мне это, – она указала на книгу. – Он написал дневник, в котором изложил свое видение действительности. Что-то из его содержимого он мне рассказал, а что-то утаил. Но услышав твой рассказ, я поняла, что мысли ваши схожи. Только твои мысли еще абсолютно чисты. Он оставил дневник у меня на хранение, будто я банковские услуги предоставляю, – она протянула дневник Юби. – Возьми его, прочитай, но никому не показывай его содержания. Тебе нельзя вмешиваться в ход событий. Пускай все идет своим чередом.

– А почему ты не прочитаешь его? – спросил Юби старуху, принимая дневник.

– Я и без этого много чего знаю. А если еще и прочитаю его, то совсем свихнусь.

– Почему же он оставил его у тебя?

– Как он сказал, сделал он это потому, что боится, что дневник раздобудут в любом другом месте, где бы он не спрятал. А у меня искать никто и не подумает…

Попыхтев в тишине некоторое время, Кэт положила трубку туда же, откуда взяла и добавила:

– Ох, нелегкое время сейчас. Как же мне хочется, чтобы огонь пожарища не задел тебя, мальчик. Так как это наша последняя встреча, я скажу тебе: будь собой, иди к мечте уверенно. У тебя впереди вся жизнь, ошибок много совершить предстоит, но на ошибках ты построишь свое будущее. А каким оно будет – только тебе решать.

– Но почему мы в последний раз встречаемся? – с наивным взглядом спросил Юби. – Неужели больше не представится случая? Почему?

– Так захотел Господь, – сухо ответила старуха.

Юби замолчал и понуро опустил голову. Кэт надменно улыбнулась и потянулась за маленькой беленькой чашечкой, чтобы смочить горло. Неожиданно в палатку залетел огромный ворон, сел на столик и несколько раз оглушительно гаркнул, после чего столь же неожиданно вылетел, напугав Юби до оцепенения. Старуха же даже йоты страха не испытала, возможно, ожидая этого визита. Однако стремительно повеселевшее лицо приобрело крайне обеспокоенный вид.

– Тебе пора уходить, – сказала она так быстро, что Юби не успел ничего сообразить.

– А? что? – растерянно спросил он.

– Удрать тебе надо, срочно, – грозно повторила Кэт и легонько ударила по столу. – Не спрашивай о причине, потом сам узнаешь. Береги себя и этот дневник.

Юби ничего не ответил, не мог, иначе бы расплакался, как маленькое дитя. Он просто взял дневник и послушно покинул палатку. Когда он шел по дороге к выходу из «квартала», то увидел, как к нему навстречу идут четверо надзирателей, сзади которых четверо слуг тащат огромный паланкин. Подле паланкина по правую сторону шел Жан Ларош. Завидев его, Юби спешно сменил направление и решил переждать, пока вся процессия пройдет. «Так вот почему Кэт велела мне быстрее убегать! – думал Юби, стоя за сиреневым шатром и наблюдая. – Но что понадобилось Ларошу от нее?»

Но не Ларош был тем человеком, что прибыл к Кэт для беседы. Из паланкина вышел Пьер Сеньер и, опираясь одновременно на трость и на своего секретаря, медленно направился к палатке. Он был без сюртука, в черном жилете, без часов и золотой цепи. Казалось, он был оторван от какого-то дела и не получил времени даже на то, чтобы прилично одеться. Волосы его выглядели немного растрепано, а усы не были завиты. Оглядевшись по сторонам, он, тяжело дыша и хрипя, зашел в палатку. Юби, увидев, что именно Сеньер, а не Ларош, нанес визит старухе, очень удивился и испугался, что последний может пойти его искать, потому что они виделись накануне. Но все обошлось благополучно. Юби незаметно пробежал к выходу из «квартала» и скрылся, испытывая ужасное чувство, выражавшееся в сочетании животного страха с презрением к самому себе. Но он решил не поддаваться этому чувству и побежал к себе.

– Ох, принес черт сотоварища, – ядовито прошипела старуха, когда Сеньер зашел в палатку и сел на ближайшую подушку. – Уже даже ходить сам нормально не можешь. А ведь я предупреждала – не гневи Бога, и он не нашлет ни на тебя, ни на цирк твой проклятья. Но ты не послушал и поступил по-своему, Хозяин.

Сеньер не отвечал. Он пытался отдышаться и жадно хватал воздух носом. Говорить все равно было тяжело, язык отяжелел, а челюсть ныла от дикой боли, возникшей из-за непонятных причин. Опиумные настойки доктора Скотта практически не помогали, отчасти потому, что в малых дозах продолжали им использоваться, отчасти и потому, что смысл болей заключался скорее в самовнушении Сеньера, нежели в действительно серьезном заболевании. Нотации старухи он пропускал мимо ушей, не воспринимая их всерьез. Он пришел по другой причине.

– Ты сказала, – начал он говорить, – что к Пасхе цирк сгорит огнем