Звезда Аделаида - 2 - GrayOwl

- Отчего вдруг подобрел ты к Гарольдусу, гостю моему? И отчего черты характера его описываешь ты столь метко, как не смог бы я сам?

- И сам не ведаю я причины, побудившей меня так отзываться о нём. Сердце ли, душа ли, скорее, разум подсказывают мне, что прав я.

- Воистину так оно и есть. Прав ты, о Квотриус возлюбленный мой, биение сердца живого. Но тебе пора бы и отдохнуть, не то мы заговорились, а горло твоё изранено сильно. Прошу, поспи хотя бы немного. Тебе бы лучше сохранять молчание до завтрашнего утра.

- Нет, не волнуйся за меня, Северус, спаситель мой, вовсе не устал я, и горло моё не першит, оно в порядке истинном. О едином хочу просить, молить тебя - о Северу-у-с-с, не ругай, не кори меня за увлечение моё былое, кое называл я любованием на красу женщин. Не скрою, иной раз, ещё не будучи и осьмнадцати лет от роду, мечтал я о поцелуе невинном хотя бы с одной из красавиц знатных и богатых, но всегда держал я в уме, что рабыня Карра дана мне высокорожденным отцом мои… нашим для утешения всплесков похоти юношеской и усмирения плоти моей. Мечтал я даже, что вот вскоре станет она окончательно старухой, не могущей боле удовлетворять меня и, быть может, с рабыней новой камерной своей, высокорожденным отцом дарованной, будет мне лучше. Признаю я сие всем сердцем своим и раскаиваюсь теперь горько, ибо грешен есть пред тобою, до меня безгрешным. Лежит грех на мне великий, ибо растлил я стоика, во всём воздержанного, но да воздадут мне грозные и суровые боги отца моего за грех сей, и кару приму я без стенаний и плача горестного, и мольбы о прощении, ибо в ночь первую появления твоего уж семя излил я два раза, представляя тебя рядом с собою на ложе и длань твою на чреслах моих.

Снейп, постепенно подмерзавший в праздничной тонкой шерстяной тунике и замёрзнув под конец монолога, как и доселе, смущающегося брата, лишь промолчал загадочно, потом поцеловал названного брата, уговорил его не бояться мести богов и высочайшей милостью простил Квотриусу его мечты о прекрасных незнакомках.

Он, наконец-то, решил подогреть своё внимание поосновательнее, сменив столь щекотливую тему, и обратился с новым, наиболее интересующим его вопросом к уже порозовевшему от Кроветворного зелья Квотриусу. Тот уже выпил ещё и пол-бокала драгоценного, хоть и грубого, хоть и праву считавшегося венецейским стекла с Укрепляющим зельем, так что младшему брату показалось - ещё немного, и он встанет на ноги, полный сил.

- Помнишь ли ты, как случилось, что отворилась рана на шее?

- Помню отчётливо, что хотел я прийти на пир, как и обещал тебе, столь страстно целовавшему меня, от обиды, тобою привлечённой ко мне словесами гневными в опочивальне высокорожденного отца нашего, не желавшего поцелуев сих, что, как казалось мне, все раны мои, нанесённые рукою собственною, уже затянулись, и плотно, но вот рана на шее стала болеть сильнее. Но после ухода твоего милостивые боги вразумили меня не держать обиды на невиновного - сам же говорил ты мне, что ни супруга, ни сама радостная церемония свадьбы не принесут тебе ни грана удовольствия. И не стал я звать камерного раба своего, но сам одел я праздничную шерстяную тунику, кою соткала мне матерь моя, последнюю пред смертию её, ту, что восхотела она подарить мне на прощание перед отбытием по распоряжению твоему мудрому обратно к народу своему. Но вот пояс не успела она доделать, и наклонился я вновь к сундуку, дабы отыскать подходящий, как вдруг силы внезапно покинули меня вовсе, но успел я возлечь на ложе просто не в силах пошевелить членами своими, словно ламия мгновенно выпила кровь сердца моего. И словно бы умер я сам на несколько мгновений или минут.

Там и случились со мною все те чудеса, о коих уж рассказал я. Но сначала проснулся я сам от боли и липкости тела своего и поначалу пытался докричаться мысленно до тебя, о Северус, лампада души моей, светоч разума моего, цветок и дротик бытия и сердечного биения моего, ты, который научил меня искусству Легиллименции. Но сразу не удалось мне сие волхвование мудрёное. Будучи днём почти при смерти… прости, плохо я помню сей день ужасный, помню лишь воду тёплую, кровавую, сразу я нащупал словно бы волны, расходящиеся от троякого центра некоего и усиливающиеся втрое, к ним же - сердцу, душе и разуму твоим, как я поверил, и возопил беззвучно, прощаясь с тобою. Кажется, не сумел я выговорить ни слова.

Теперь же я лишь слегка усовершенствовать попробовал способ связи с магом иным безо взгляда глаза в глаза, а лишь мысленным зовом не на одре смертном или воде кровавой пребываючи, но будучи в опасности крайней, отдаваясь голосом человеческим, а не стонами едиными в разуме его. Твоём благословенном и многознающем разуме, о высокорожденный брат мой и Господин Северус, пригожий мой цветок Селены сребряноликой, девственной.

- Выслушай же теперь и меня, о Квотриус, былинка, протягивающаяся в столь неподходящее время года - месяц десятый - к теплу и обогреву Сола пресветлого, хоть и показывает он лик свой временами по целому, но такому короткому дню и даже греет - тогда распахиваю я ставни, дабы проветрить опочивальню свою от запаха спёртого. Узнал я за столом пиршественным, что сам Сабиниус - маг, по спесивому и неверному уверению его, во втором поколении, и все шестеро братьев невесты моей - тоже чародеи, и у каждого есть волшебная палочка собственная. И Адриана еси ведьма, а чванливый, как пава - альбинос, Верелий, се есть отец её, обещал, что и для дочери мастер, маг некий, подберёт палочку волшебную. Но сомневаюсь я, как она - ведьма, обходилась и допрежь без чаровнического жезла, как высокопарно называет орудие волшебства, в коем для тебя нет необходимости, излишне велеречивый Сабиниус Верелий.

И вот, что думаю я о сём - есть у неё уже палочка волшебная с самого совершеннолетия её, а, может, и ранее, со всплесков первых магии неконтролируемой приучили её использовать палочку волшебную, сего не ведаю я да и не интересно сие мне, но отец её зачем-то скрывает от меня столь важное знание, как не дал возможности увидеться с обручённою невестою моею, поправ все законы ромейские.

Вот бы мне узнать, к чему всё сие. И ещё хочу сказать тебе, о Квотриус мой стыдливый, да сбудется мечта твоя давняя - и не только целовать невинно будешь ты высокорожденную патрицианку, пышную формами, младую, но и обладать ею будешь, как супруг женою своею. Ей же зачнёшь и ди…

О, пришёл Накра, наконец, с двумя рабынями. Так значит, туника эта праздничной… была? - быстро сменил тему Снейп, ведь Накра был болтлив безмерно.

- Ужели не сумеют отстирать её рабыни, даже используя чудотворное мыло, кое изготовил ты, о Северус?! Ведь туника сия суть воспоминание единственное моё о матери усопшей! - то ли подыграл брату, то ли и вправду забыл обо всём на свете, кроме испорченной тряпки, Квотриус.