Бригада возвращается. Триумф бандитской романтики - Федор Раззаков

Но вернемся к «Крестному отцу-3».

Итак, в нем Пачино играл несколько иного героя – с трагическим оттенком. Авторы фильма преследовали целью показать бессмысленность жизненного пути человека, который всю жизнь занимался преступным бизнесом. В итоге третья часть менее всего драматизировала зло, поскольку его затмевала трагедия. Один из кинокритиков по этому поводу написал следующее:

«В первой части фильма происходило лишь становление главного героя, Майкл только начинает вступать в свои права, он только придумывает те правила игры, по которым будет жить он и все люди, его окружающие, еще на протяжении сорока лет. Но для нас важным остается то, что он не перестает, даже в самых гангстерских из своих поступков, быть человеком. Не в том смысле, что он остается гуманным, а в том, что он не превращается в животное, поскольку осознает свои ошибки.

Наверное, «Крестный отец» – один из самых ярких примеров в киноискусстве того, что нравственное произведение может говорить не только на языке общепринятой морали, а злодей не обязательно должен быть слабым и в конце концов проиграть. Фильм, который на самом деле лучше один раз увидеть, с предельной ясностью раскрывает страшные метаморфозы человека, который в силу своих обязательств и весьма своеобразного кодекса чести в результате осознает неправду всей своей жизни. Но это произойдет лишь в третьей части трилогии».

Как и положено, третья часть «Крестного отца» собрала приличную кассу. На посещаемости фильма положительно сказалось и то, что разрыв со второй его частью составил целых 17 лет (!) и зрители успели соскучиться по своим любимым героям. К тому же подросло новое поколение молодых людей, которые мечтали быть современниками героев «Крестного отца».

Не стала исключением и советская молодежь, которая впервые приобщилась к этому фильму (к двум его первым частям) в 1988 году, когда в СССР стали возникать видеоклубы, в которых крутили американские фильмы. Самыми популярными суждено было стать «Крестному отцу» и «Однажды в Америке». Почему именно им? На то время пришелся пик возникновения в СССР организованных преступных группировок, для членов которых эти фильмы стали такими же «учебниками жизни», как некогда они стали для американских гангстеров. Ведь сериала «Бригада» тогда еще не было и в помине, а те фильмы из разряда «про мафию», которые начали появляться в перестроечном СССР, не могли конкурировать с «Крестным отцом». Впрочем, о том, что из себя представляло советское криминальное кино, стоит рассказать отдельно.

Часть II

ОТ БАНДИТОВ К ГАНГСТЕРАМ

Эволюция бандита

Советские гангстеры появились в годы новой экономической политики (1921—1929), когда большевики вынуждены были в целях выживания системы, серьезно обескровленной в период Гражданской войны (1918—1922), начать совмещать плановую экономику с рыночной. В обществе быстро появилась прослойка богатых людей – нэпманов, которых и стали «брать за жабры» советские гангстеры – члены возникших на волне НЭПа преступных группировок. Причем часть этих ПГ начала обзаводиться своими людьми в органах власти (губкомах и милиции) и налаживать активные контакты между собой, что создавало предпосылки для становления организованной преступности в стране. Короче, ничто не ново под луной – точно такая же история складывалась тогда и в Америке.

Возникшая в СССР ситуация не могла не отразиться на низах общества, где началось форменное воспевание нэпманов и бандитов (об этом говорили социологические опросы молодежи конца 20-х, которые показывали, что значительный процент молодых людей хочет быть нэпманами, а не милиционерами). Именно тогда представители артистической богемы запели блатные и полублатные песни с эстрады: Леонид Утесов – «Гоп со Смыком», Клавдия Щульженко – «Маруся отравилась» и т. д. А в кино начали снимать фильмы про аферистов и налетчиков, тем самым копируя каноны западного кинематографа – того же американского. То есть в советском нэпманском кино наметилась все та же драматизация зла. Правда, не в той мере, как это, к примеру, было в Америке, а со своей, советской спецификой. Но, как говорится, стоило только начать. Начать-то как раз удалось, а вот продолжить... В качестве примера приведем историю с фильмом В. Вильнера «Беня Крик» (1927).

В центре сюжета была история знаменитого одесского бандита Михаила Винницкого по кличке Мишка Япончик. В 1925 году писатель Исаак Бабель написал киносценарий под названием «Беня Крик», который в 1926 году хотел экранизировать сам Сергей Эйзенштейн. Однако потом он от этой идеи отказался, и фильм на Одесской киностудии снял Вильнер. Беню Крика (Мишку Япончика) сыграл актер Юрий Шумский. О своей работе над картиной режиссер вспоминал следующее:

«Мне как постановщику приходилось все время отделываться от воздействия насыщающих одесский воздух романтических легенд о «благородном налетчике» Мишке Япончике и ориентироваться на необходимость затушевывания какой бы то ни было бандитской героики... Мы стремились уйти не только от романтики, но также лишить картину выдвинутого на первый план героя».

Однако когда в январе 1927 года фильм вышел на экраны, его дружно начали ругать... именно «за романтическое смакование похождений знаменитого налетчика». Присутствовавший на премьере член Политбюро Лазарь Каганович упрекнул фильм в романтике бандитизма, после чего картину решено было снять с проката, несмотря на то что он приносил колоссальные прибыли. Но идеология в СССР всегда была выше денег. Во всяком случае, тогда, в конце 20-х, тем более что НЭП тогда уже фактически дышал на ладан.

Спустя три года московский режиссер Николай Экк учел все нюансы скандала с «Беней Криком» при постановке первого советского звукового фильма «Путевка в жизнь» (1931), где речь велась о судьбах трудных подростков. Это кино нельзя назвать криминальным, однако эта тема в нем все же присутствовала – в образе вора-жигана (воры новой формации, появившиеся в годы НЭПа) в исполнении Михаила Жарова. Актер сделал все от него зависящее, чтобы зритель не дай бог хоть в чем-то не начал симпатизировать его экранному герою, но до конца справиться с этим ему все-таки не удалось. В итоге значительная часть молодежи увлеклась не главным героем – начальником трудовой колонии Сергеевым в исполнении Николая Баталова, а Жиганом. В молодежную моду перекочевала не только песня Жигана («Нас с Гаврилой два громилы...»), но и его внешний вид – папироса в углу рта, кепка на глазах и сапоги «гармошкой», в блатной среде именуемые «прохорями». Как рассказывал позднее сам Жаров, после премьеры фильма в июне 1931 года его популярность среди представителей уголовного мира и трудных подростков возросла настолько, что он не мог спокойно пройти по улице – его тут же окружала толпа и предлагала выпить «за здоровье Жигана».

Все эти нюансы учла советская идеология, которая после сворачивания НЭПа принялась популяризировать исключительно правильных героев: военных, спортсменов, государственных деятелей, а также массу героев из низов – представителей рабочего класса и крестьянства. К тому же был нанесен сокрушительный удар и по организованной преступности, которая была фактически ликвидирована. Например, всесоюзную «малину» – базу уголовников-профессионалов на Хитровском рынке в Москве – сровняли с землей в 1926 году, тогда же покончили с беспризорничеством (именно там ковались молодые кадры для преступной среды), а к началу 30-х прекратили свое существование проституция (как явление), наркомания, рэкет. Отныне преступники превратились в презираемую большей частью населения категорию граждан, подражать жизни которых мечтали единицы.

Например, объявлялся после отсидки где-нибудь на улице Казакова в Москве вор-рецидивист Леша Меченый, который жил себе поживал среди рядовых граждан, однако дружбу водил исключительно с такими же, как и он, уголовниками. Все его соседи догадывались, чем промышляют эти люди по вечерам – грабежами, но все понимали, что длиться это будет недолго, поскольку местное отделение милиции не лаптем щи хлебало. Поэтому очень скоро за Лешей Меченым и его дружками приезжал милицейский «воронок» и увозил эту компанию сначала в тюрьму, а оттуда – в солнечный Магадан лет этак на пять. И польза обществу от этого была существенная. Во-первых, несколькими преступниками в городе становилось меньше (пусть и на время), во-вторых – люди видели, что наказание для людей, преступающих закон, неотвратимо и редкий нормальный человек хотел для себя жизни из разряда «украл – выпил – в тюрьму».

Иное дело было на Западе. Там члены преступных группировок также жили в среде простых граждан, тоже не особенно скрывали своего образа жизни, однако за ними полицейские «воронки» приезжали крайне редко. А за главарями мафиозных синдикатов и вовсе могли никогда не приехать, поскольку доказать их преступную деятельность власти не имели никакой возможности (для этого у преступников была целая свора адвокатов). А то и вовсе не хотели этого делать, поскольку были повязаны с мафией незримыми узами кровных связей. Взять, к примеру, знаменитого мафиози Фрэнка Костелло, которого, как мы помним, прозвали «премьер-министром преступного мира» за то, что он умел «отмазать» своих гангстеров от «наездов» властей. Читаем у К. Сифакиса: