Тяжелые люди, или J’adore ce qui me brûle - Макс Фриш

Он читал вслух.

— Хорошо написано! — заключил он. — Во всем должна быть ясность!

Потом он засунул в рот остатки бутерброда, чтобы освободить руки и взять рюкзак и проклятый мольберт. Закончив снаряжение, он поцеловал Ивонну. Уже выходя, нагруженный как мул, он крикнул, что вернется к вечеру и, может быть, принесет грибов. Письмо он и в самом деле взял с собой.

Ивонна и не ожидала ничего другого.

Словно ошалелый, бледный и в распахнутом плаще, так, как он только что явился с вокзала, Райнхарт два дня спустя в последний раз сидел в ее городской квартире, там, где он, как нигде, чувствовал себя как дома, сидел молча, покинутый всеми добрыми духами любви, недвижимый, оцепеневший, ошеломленный сделанным открытием… «Объяснения ничего не изменят».

Разумеется, он проискал ее всю ночь, обезумевший от страха, расспросил всю деревню, на лесопилке, в ущелье, где можно было, оступившись, сорваться вниз или стать жертвой нападения, проверял везде, гонимый в отчаянии ужасающими предположениями, два дня, две бесконечные ночи… а она вот где: Ивонна, прямая и причесанная, ни складочки на лице, губы чуть подкрашены, Ивонна, дама, давшая ему краткую аудиенцию, полностью обретя прежнее положение в обществе.

Нет, говорит она. Нет! И отдергивает узкие руки, словно он собирается ее убить.

— Я устала, Райнхарт. Пожалуйста!

Смехом, яростным припадком смеха разражается его возмущение, он бессильно качает головой, облекается холодом презрения, предается неге горечи после жгучей боли. Почему, думает он, истощенный печалью, я не сорву с ее лица маску? Манера, с которой его вообще едва допустили в квартиру, в конце концов, только затем, чтобы весь дом не стал свидетелем их выяснения отношений! Хозяин, о котором она до того всегда упоминала только с издевкой, — о, его разбирал смех…

Ивонна молчала, как кукла.

Все эти отвратительные сцены, пока он наконец поймет, что все кончено! Что же, она должна объяснить ему, почему и с какой стати, назвать причины, хотя на самом деле это всего лишь предлоги? Да знает ли правду она сама? Она говорит ему: опрокинувшаяся тележка в деревне, письмо с просьбой о деньгах. Она рассказывает ему сон с другим мужчиной, поднявшим ее на дороге, отнесшим в сад и перевязавшим там. От ревности все рушится! Он стоит в распахнутом плаще у окна, он смеется и смотрит куда-то вдаль.

— Что тебе надо? — спросила Ивонна. — Мне некогда, у меня назначена встреча.

Надо же, иначе не получается, мужчина вечно делает мировую загадку из того, что он больше не устраивает женщину!..

Другой мужчина, явившийся Ивонне во сне, при электрическом свете оказался в некотором роде похожим на ее собственного покойного отца — не столько внешне, сколько по тому, как он обитал в этом мире, по-деловому, полный действия, без всяких мечтаний, успешный благодаря решимости и воле, человек, мысливший не иначе как поступками и конкретными планами — его мужественность была очевидна. Он повесил свое коричневое, как глина, тяжелое, широкое пальто на крючок; по запаху было ясно, что он пришел от парикмахера; потирая руки, словно перед началом совещания, он ожидал, пока Ивонна, его бывшая секретарша, предложит ему подобающее место.

— Ваше письмецо, — проговорил он явно в хорошем настроении, — доставило мне, знаете ли, немалое удовольствие. Почему вам так трудно было это сделать?

Ивонна не отвечала.

— Кофе или чай?

Готовый к любому ответу, кроме отсутствия ответа вообще, он не сразу отреагировал, потому что ему надо было сориентироваться и собраться.

— Чай, — ответил он наконец, — чай.

Ивонна расхаживала туда и обратно.

— Знаете, — заметил он вдруг, — у вас очень милая квартирка. Я бы не подумал, глядя на такой старомодный дом.

В отличие от всех предыдущих гостей — и на это нельзя было не обратить внимания — он спросил ее и о квартплате. У него ведь тоже была кое-какая недвижимость, и своя, и арендованная. Ответ удивил его. Ничто на этом свете не достается даром. Деньги были для него вещью само собой разумеющейся, самым привычным правилом игры в этом мире. Хотя он давно уже покинул то состояние, когда деньги могли выполнять для него роль ближайшей насущной цели, он все же воспринимал их серьезно, поскольку видел в них объективную меру своей деловитости и верности принимаемых решений.

— Угощайтесь, не обращайте на меня внимания, — сказала Ивонна. — У меня сегодня, к сожалению, совсем нет аппетита.

— Заболели?

— Не то чтобы.

— А то не хватало заболеть после отдыха!

Он рассмеялся, как будто это была шутка.

Пока он был поглощен едой и рассказом о небольшой аварии, у Ивонны появилась возможность немного его рассмотреть. На висках прибавилось седины. Ему около сорока, мужчина в самом расцвете сил, выглядит достойно благодаря костюмам, сшитым на заказ, и занятиям спортом, должно быть теннисом и лыжами. Подобно взрослому, который потакает ребенку и ест из кукольной посуды, он согласился впервые прийти в ее квартиру, хотя явно не привык к роли гостя.

— Такая женщина, как вы, — заявил он без околичностей, — мне еще ни разу не встречалась, скажу я вам.

Его отношение к женщинам, которых он любил как некий вид живых существ в целом, определялось мужским характером притязания, поддержанного проверенным на опыте сознанием того, что и женщина, как бы очаровательно она ни противилась, всегда нуждается в мужчине. Он полагал, что в этом деле не всегда удается достичь удовлетворительного равновесия спроса и предложения. Его достоинство заключалось в том, что он не принимал все это слишком близко к сердцу. Ивонна смеялась над бесцеремонностью его вопросов.

Для Хозяина тоже были зажжены свечи.

Для Райнхарта наступило ужасное время. По вечерам он дежурил под ее окнами, ждал, сунув руки в карманы плаща. Бесцельно стоял среди деревьев парка, на который опускалась ночь. Стоял с полным сознанием позорной бессмысленности. Чего он, собственно, добивался? Все кончено, говорил он себе, нет больше никакого смысла встречаться. Окна Ивонны темны. Зачем же, говорил он себе, я все-таки пришел сюда? Ее окна часами оставались неосвещенными. Ревнуя к тому, что ее нет дома, он ждет под дождем и снегом, пока Ивонна не появляется в одиннадцать — должно быть, из гостей или с какого-нибудь званого вечера, зажигает свет, задергивает шторы, а потом ложится спать. Почти осчастливленный тем, что она вообще еще здесь, он может наконец отправиться дальше, успокоенный тем, что в эту ночь она будет одна. Если бы он мог молиться, он бы включил и ее в свою молитву!

Однажды Райнхарт не выдерживает: совершенно не соображая, что делает, он оказывается перед ее дверью, берется за ручку — закрыто… «Слава Богу!» — думает он потом, отрезвев, переводя дух и представляя себе, что могло бы произойти. Допустим, он на пороге, они, застигнутые врасплох, вскакивают, прервав объятья. «Что тебе нужно!» — восклицает она. «Да я уже ухожу, — сказал бы он и язвительно ухмыльнулся: — Прошу прощения, сударь!..» Но он остается и пытается подслушать.

Ее голос! Уже несколько недель он не слышал его, и вот теперь до него доносится ее голос, потому что она идет из комнаты в кухню, а он сидит на корточках под дверью, чтобы она не увидела его тени. Он сидит на корточках! Мужчина, без сомнения, мужской голос слышится из комнаты, глухой и неторопливый, очень уверенный голос человека, чувствующего себя как дома, веселый, очень веселый, как, впрочем, и голос Ивонны.

Ивонна говорит:

— Я знаю, с кошкой надо быть начеку…

«Слава Богу!» — думает Райнхарт, спускаясь по лестнице, медленно, не стараясь идти потише, падая с каждым шагом, держась за перила. Слава Богу! В дверях дома он задерживается, освещенный лампой, поставив ногу на край мусорного ведра, руки в карманах. Все стало не совсем настоящим, не совсем серьезным; смешное тоже содержит в себе нечто вроде утешения. Он стоит и думает, не соображая, о чем он, собственно, думает. Такая тишина! Люди проходят мимо, почти толкая его, и все же они движутся словно за стеклом, где-то далеко. Нужно пройти туда, думает он, решив снова ждать, хотя бы уже потому, что не знает, куда ему деваться. Неделями он ждал без толку, так можно и этот вечер провести, чтобы поздороваться, поздравить или расстрелять ко всем чертям, а главное — посмотреть, как выглядит настоящий рыцарь. Соображает ли он вообще, что станет делать, если этот человек предстанет перед ним собственной персоной? Ничего не подозревая, натягивая перчатки, закуривая сигару.

— Ваша машина, — скажет Райнхарт, — стоит тремя кварталами дальше, если вы забыли.

— Спасибо! — ответит тот.

— Пожалуйста.

Но он так и не появился. Когда начали бить часы на колокольнях, пришла служанка и забрала у него из-под ноги мусорное ведро. Райнхарт не торопился. Он о многом раздумывает в этом ночном дворе. Полный решимости стоять до конца, он настолько погружен в себя, что часто спохватывается — ведь этот человек мог уже пройти мимо него, а он и не заметил, и такое возможно.