Вундервафля. Сборник - Олег Дивов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотелось, конечно, друзей помимо крыс и сусликов. Для этого требовались новые поступки. Несколько месяцев Кеслер готовился к подвигу, но все равно чуть не обмочился от страха, шагнув через порог стрелкового клуба. Там сидели такие мужики… Настоящие.
Удивительно: ни один из них не обозвал Джонни педиком, ни сразу, ни потом. Одевался он бедненько, но чистенько, а стрелял уже тогда неплохо. А что до неприлично смазливой мордашки и неуместно мягких манер — ну, кто-то, может, посмеялся за спиной… Только не в лицо. Этот парень машинально втягивал голову в плечи, когда к нему обращались, но ведь нашел силы прийти сюда. Значит, его хватит и на большее. Подрастет — все сумеет.
Именно через стрелковый клуб Кеслер и начал социализироваться всерьез. Сменил работу в гараже Бенбоу на мастерскую получше, записался на курсы механиков. Там его обозвали педиком, но Кеслер откинул полу куртки и показал ствол. У него уже была пушка, такая дрянная, что только гвозди забивать, да у него все было плохое, однако теперь он верил: это только начало.
Потом его много раз обзывали педиком. Еще в школе Кеслер думал: а может, он и правда извращенец и не имеет ли смысла попробовать? Но оказался чересчур слаб духом для такого поистине отчаянного шага. Кроме того, ему нравились женщины. Да чего там «нравились», он любил их, и все тут! Из фантастических романов Джонни с детства предпочитал те, где герою доставалась в награду принцесса-девственница. Она всегда была нетронутой — потому что принцесса. У принцесс с этим строго. Ну и как-то по жизни складывается — если твой папа звездный король, меньше шансов, что тебе дадут по морде и поставят раком в подворотне. Джонни случайно видел такое совсем еще мальчишкой: белые парни вдули черной девчонке, а он мимо проходил. Ему дали по шее и сказали, тоже вдуют, если не уберется. Джонни заплакал и убежал.
Женщин он любил, но сторонился — боялся, опять стошнит. От женщин часто пахло выпивкой, а пить Кеслер даже не пробовал. Зато попробовал играть на гитаре — получалось вроде ничего. В свободное время сочинял лирические баллады, такую же дешевку и пошлятину, как все, из чего состояла его жизнь, но этого он просто не понимал.
К двадцати годам у него была машина, гитара, винтовка, револьвер, убогая квартирка и глубокое осознание полной обреченности прожить невыносимо скучную жизнь. А потом он как-то ждал зеленого на перекрестке, и ему в зад въехала мисс Беверли Уорд.
И все переменилось.
* * *— Спать хочу, — заявил Вик. — Кончился я на сегодня. Иссяк. Вместо крови чистый кофе, а все равно засыпаю. Пускай другие бегут за медалями. У меня нервное истощение, я не привык так много думать.
Он стоял на ступенях участка, раскачиваясь взад-вперед, того и гляди свалится.
— Я отвезу тебя, — сказала Лора. — Вот этот тип скажет тебе, чего ему надо, — и сразу отвезу.
По ступеням поднимался опрятный мужчина средних лет.
— Агент Сарториус, — представился «вот этот тип».
— Ишь ты, — сказал Вик.
— Да ладно вам… — Сарториус снял темные очки и приветливо улыбнулся. У него оказались живые веселые глаза. — У меня кроме фамилии ничего местного, я даже в городе толком не ориентируюсь.
Вик критически оглядел его: строгий костюм — такой синий, что почти черный, — безупречно повязанный галстук, белоснежная рубашка, ну прямо образцовый фед из комикса.
— Я из тех Сарториусов, что уехали еще до Второй мировой, — объяснил Сарториус.
— Но породу-то не спрячешь, — сообщил Вик. — Наверняка хулиган и возмутитель спокойствия. Извините, агент. Я больше суток на ногах, кофе надрызгался до изумления, хожу как пьяный, несу чепуху. От меня сейчас толку ноль. Вот заберете у нас дело Кеслера — тогда поговорим. Как раз к тому моменту высплюсь.
— Пока не забираем. — Сарториус так и лучился доброжелательностью. — Напротив, рассчитываем на кооперацию, вам должны были сказать. Мы — вам. Вы — нам…
— А вы-то нам — что? — спросил Вик, снова раскачиваясь с пятки на носок.
Сарториус опять надел очки.
— Не любим мы женское такси, — сказал он негромко.
— Это почему же? — очень натурально удивилась Лора. — Отличная вещь для профилактики разбоя и насилия.
— Ну вот не нравятся нам всякие английские штучки, — сказал Сарториус, невоспитанно уставясь на нее темными стеклами.
— Когда убили Джона Леннона, — заявил Вик, — лично я чуть не расплакался!
— А я Джейн Остин читаю перед сном, — добавила Лора. — Непатриотично, зато снимает напряги.
— Друзья… — начал было Сарториус.
— Дарт Вейдер тебе друг! — перебил Вик. — Очки сними! И хватит лыбиться! Знаем мы эту вашу манеру прикидываться добренькими!
Сарториус весь мелко задрожал. Лора на всякий случай чуть-чуть развернулась и одну ногу отодвинула назад. Но тут агент снял очки и поднял руку утереть слезы. Он ржал.
— Ну… Ну вы даете, ребята… Ой. Пойдемте кофе выпьем, а? И поговорим.
Услышав про кофе, Вик тихо застонал.
— Здесь тебе не Манхэттен, — сказал он, гордо выпячивая грудь. — Или что там у вас крутое есть. Мы люди дикие, невоспитанные, сразу правду в глаза. О чем говорить-то?
— Вам нужен мотив убийства, чтобы закрыть дело. Нам он тоже не помешает…
— Чтобы открыть свое?.. Будет вам мотив к вечеру, когда психиатр даст предварительное заключение. Мотив шикарный: Джонни Кеслер — псих и пидор.
— Но ведь это неправда, — мягко произнес Сарториус. — Точнее, не совсем правда.
Вик раскрыл было рот, да так и закрыл.
— Сержант Рейнхарт очень устал, — сказала находчивая Лора. — Видите, на ногах еле держится. Зачем вы его мучаете?
— А мы, городские пижоны, любим поиздеваться над хилбилли. Не меньше, чем они над нами.
Сарториус глядел на Вика снизу вверх и уже совсем не улыбался.
— Что у вас есть? — сухо и деловито спросил Вик.
Таким голосом, будто готов был работать еще хоть сутки напролет.
— Мы предполагаем, что Кеслер… Скажем так… Вы понимаете, Виктор, я ведь могу открыть вам не больше, чем мне позволено…
— Хватит мямлить, земляк.
— Он их не за тех принял, — осторожно, почти робко, выговорил Сарториус.
— Твою мать…
— Очень хочется кофе, — совсем уже застенчиво сообщил Сарториус.
— Твою мать! — Лора всплеснула руками. — Да откуда ты взялся такой!
— Сами говорите — отсюда. — И Сарториус опять улыбнулся.
* * *Машины были подержанные, зато дневной пробег ерундовый — Кеслер легко справлялся в одиночку. Второго механика ему пообещали сразу, но тот оказался пока не нужен. Вот когда бизнес раскрутится…
Джонни расцвел. В женском такси ему нравилось все, начиная с самой идеи и заканчивая скамейкой перед офисом. Он, правда, не курил, но все равно здорово было сидеть с девчонками, слушать их болтовню и поддакивать. Особенно когда приходила Стелла.
Джонни сам не понимал, что с ним творится. Его скованность вроде бы никуда не делась, он по-прежнему робел, но внутренне ему с каждым днем становилось легче и легче в окружении женщин. Он их, как раньше, любил всех сразу, и Стеллу в отдельности, и как раньше, опасался, только уже по-другому. Было немного страшно того неведомого, что они будили в нем самом. Он больше не боялся, что его стошнит. Напротив, Джонни мечтал, чтобы случилось нечто. Допустим, вдруг из гаража выскочит крыса, и испуганная девчонка бросится ему на шею. Пускай девчонке уже за тридцать и она совсем не принцесса — ну, вы поняли, — какая беда? Зато она своя в доску, прямо-таки родная, Джонни ей менял масло и фильтры и учил ее прогревать коробку передач перед выездом…
А Стеллу он тайком сфотографировал. Очень удобно оказалось залечь на крыше дома напротив — открывался прекрасный вид на ту самую скамейку. Джонни взял напрокат камеру с телевиком, рано утром занял позицию и нащелкал снимков: Стелла в движении, Стелла крупным планом, Стелла в дверях, Стелла через окно… Фотоохота, подумал он про себя. Снимки расклеивал дома по стенам — как трофеи вешал.
Стелла была доброй. Со временем Джонни заметил: остальные, хоть и тоже нравились ему, при ближайшем рассмотрении выглядели слишком жесткими, видимо, чересчур закалила их борьба за существование. А эта — добрая. Мисс Уорд тоже была очень добрая. Просто не каждому давала разглядеть свою доброту. Она ведь всю жизнь защищала таких, как Джонни — затюканных, несчастных, — и другие ее не интересовали. Перед благополучными людьми она не раскрывалась. А с Джонни она вела долгие беседы о его детстве и юности, расспрашивала о том о сем… Естественно, он не рассказывал ей всего. Иногда просто сочинял, привирал. Джонни знал, что ему-то раскрываться до конца никак нельзя. Он не хотел и тут прослыть педиком: это бы обрушило маленький уютный мирок, с таким трудом обретенный.
И тут его обрушила Стелла.