Газета Завтра 250 (89 1998) - Газета Завтра

…А все равно, выщучивая дневниковый жанр, я в глубине души этой зависти и не скрываю. Я все-таки завидую людям, обладающим даром сочинительским, имеющим храбрость и, безусловно, возможность опубликовать всяческие свои дурные и нравственные рефлексии.

Не мудро, не по-стариковски ерничаю над писательскими надрывами, а сам…

МНЕ ОТВРАТИТЕЛЬНО много лет. И возрасту своему вековечному я странным образом не радуюсь, не горжусь им, и тем более не выпячиваю. Напротив, стараюсь, по возможности, маскировать, не разглашать; не машу перед носом чиновника местной администрации паспортом, еще тем, дореформенным, выданным в дни древней коммунистической эры.

В конце века господа партократы успешно, талантливо, приспособленчески смимикрировали в новейшие посткоммунистические буржуа. Внуки и правнуки этих хамелеонистых человеколюбцев ныне составляют костяк местных и центральной континентальной Администрации.

Эти лощеные существа-господа все на виду, они хозяева этой зачумленной, раздробленной, поделенной между своими, русской необъятной местности.

Я почему впопад и невпопад вставляю коренное великодержавное слово “русский” - суть в том, что на слово это древнее (как и на все производные от него) наложен строжайший запрет, табу: не употреблять сей шовинистический имперский эпитет ни вслух, ни в письменном виде, ни еще абы как. За ослушание: казнь, с последующей реинкарнацией в биооболочках пресмыкающихся, болотных и тому подобных мерзких тварей.

Царевны-лягушки нынче хлопочут во множестве по болотам. Однако Иванов-дураков, Иванов-царевичей не отыскать в русской смрадной местности. Не надобны народу, ныне живущему в помрачении сверхсвободы, подобные волшебные сказочные герои.

Самое все же пакостное для меня - не племя человеческое, забывшее род свой и превращенное в стадо, видимо, через это скотское состояние человеческому роду - русскому люду - предначертано пройти, проползти до стойла с корытами утешной обильной поганой жратвы.

Самое пакостное, что и сам я смирился с положением благодарно чавкающего чревоугодного члена стада, отары, стаи… И однажды, с ужасом углядев довольное свое рыло у дармового корыта, испытал истинное призабытое потрясение: ведь я ч е л о в е к, черт меня возьми! Ведь не тварь же дрожащая!

…Испытав небесное богоданное потрясение, отвергнув навязанное дармовое корыто - должность - я сделался отшельником. Приобретя эту полуразрушенную дачную усадьбу, отреставрировал ее при помощи одной, еще не окончательно спившейся и свихнувшейся на виртуальных галлюцинациях профессиональной строительной артели. По всему периметру установил боевые электронные блокпосты, задействовав отставных связистов из Главного спецподразделения Карательной экспедиции.

Ни войти на мою частную территорию, ни покинуть ее пределы никто не сумел бы, не зная парольного режима пропускной системы, подключенной к автономной мини-АЭС. Нарушители (злостные или случайные, не важно) предупреждались инфразвуковым и световым сигналом и нетравмирующим ударом тока.

Идущие напролом или пробирающиеся исподтишка уничтожались на месте искусственной молнией. И местные мусоросборщики, углядев вблизи металлической ограды моей дачной фазенды какой-нибудь бесхозный случайный труп, не считали нужным ставить в известность местный тайный стол Карательной экспедиции: налицо было поражение небесной карающей десницей, и поэтому наказанный обездушевленный труп закидывался в мусоросборочный контейнер, который затем вместе с прочими бытовыми дачными отходами отвозился на ПЕРФТОР (перерабатывающая фабрика вторсырья).

В первый год своего добропорядочного отшельничества я несколько грубовато поступал с приходящими любознательными чужаками. И имел обыкновение отшивать их самым недвусмысленным образом. Прибегая к услугам и громкоговорящей трансляции, в которой позволял себе изъясняться на уличном плебейском арго.

Если же мое запечатленное на магнитную старорежимную пленку просторечивое обращение успеха не возымало, и приставалы-прохожие делали вид, что без переводчика смысл моих утонченных древних русских упражнений им неведом, они получали, помимо словесных чудных изречений-очередей, вполне зримые допотопные полновесные спаренно-пулеметные хладнокровные трассеры, которые в доли секунды превращали незваных пришельцев в кроваво-дымящиеся лохмотья. Мало эстетичные органические останки пришлись не по вкусу местным дворникам. Блюдя наигранную брезгливость, или еще по каким сугубо низкопробным умственным соображениям, но штатные санслужащие накляузничали в местный участок Тайного стола Карательной экспедиции.

И мне, точно нашкодившему сопливому школяру, пришлось выслушать пару раздраженных административных факс-предупреждений: мол, разговаривать с местными и пришлыми хулиганами, бомжами-налетчиками и прочими несознательными гражданами свободной Центральной территории в подобном категорическом тоне недопустимо. И ежели штатные санслужащие и дальше будут тайно доносить о некорректном поведении нового владельца фазенды “Отшельник”, местной карательной экспедиции придется реагировать адекватно. А на первый случай выражаем вам административное порицание.

Имея статус действительного члена свободной земной местности, я имел полное право проигнорировать дерзкий полицейский выпад-диктант мелкой чиновничьей сошки. Я же возмутился и тотчас видео-депешей вызвал напрямую видосвязь зарвавшегося чинушу-невежду. И популярно, на старославянском подзаборном наречии, продиктовал в его белую, от смертного предчувствия, морду несколько емких фраз: что если меня потревожат еще по подобному ничтожному поводу, жить, тебе, сука гестаповская, остаток жизни в шкуре вши мудацкой бомжовой проказной…

После обмена любезностями я для острастки размочалил еще пару-тройку приблудных подонков. Затем все же ради экономии магического боезаряда переналадил систему внешней безопасности на поражение электро-дуговым разрядом - именно той самой небесной рукотворной молнией, после применения которой пристыженные дворники более не поднимали шухеру, дорожа штатной кормежкой и прочими полагающимися привилегиями: из бытового мусора, отбросов, трупов выбирать для личной нужны все не представляющее административной ценности.

КАЖДЫЙ В ЭТОЙ ЖИЗНИ жил-существовал-прозябал согласно присвоенному пожизненному гражданскому статусу Центральной местности…

Впрочем, и сама многотерпевшая мать сыра земля вроде бы на последнем земном издыхании.

Однако же крепится, дает в свое время подобие жизни каким-то чахлым, отвратительно по-кладбищенски ярко-сочным, стойким растениям, деревам с привычной глазу фиолетовой и лиловой корою, которые из года в год выдавливают из своего непахучего, словно дистиллированного, нутра какие-то явно тропические по цвету и обширности плоды, употреблять которые (ведь не яблоки, не груши это!) я прекратил уж лет двадцать назад.

Иначе не корпеть бы мне над этими странными, холодными доморощенными записями из прошлого. Именно из прошлого…

Потому как полагаю, - нет, убежден, - что ознакомиться с ними, с этими моими достаточно непоследовательными, косноязычными, претендующими на некоторый литературный изыск наблюдениями сумеют и смогут лишь разумные существа из дальнего необозримого будущего, пережившие опустошительную, очистительную, мертвотлеющую эпоху тотальной свободы.

Свободы от самих себя - от себя как от вида престранного человеческого рода-племени, с ужасающей монументальной последовательностью из века в век превращающего место своего бытования - планету Земля - в адовое становище-прибежище всяческих библейских садомо-гоморрских, армагедонских, вавилонских - чрезвычайно людских мерзостей. Бог им судья, этим странным существам, моим предкам и моим соплеменникам.

Сказать “соотечественникам” - не имею права, не могу.

Я не могу по простой закономерной причине - не существует более моего отечества. Ни на атласах школярских, ни в документах официальных, разве что в совершенно секретных папках, похороненных в спецхранах. Не существует более такого, некогда высокого, гордого, державного понятия, как Р о с с и я.

Впрочем, я не желал бы обижать и прочие благопристойные и полунищие державы: европейские, азиатские, африканские, заокеанские. Исчезли и они, побирающиеся и сверхобожравшиеся, незатейливые и коммерчески одаренные, малочисленные, разрозненные и миллиардные скопища желтолицых людей.

Вместе с державными старинными и новейшими прозвищами, канувшими в небытие, растворились и пограничные межи и заграды, официальные, тщательно охраняемые, проволочные и условные, и прочие таможни и погранпосты.

В одночасье, в какое-то необыкновенно нескончаемое микроскопическое десятилетие, народы и языки перемешались. Верховная всемирная Администрация, вдруг (насчет “вдруг” - отдельный разговор) обретшая абсолютную всеземную власть, сравнимую с властью божеской, не справилась с божественным магическим бременем. Не выбрав, не явив миру единого Верховного вождя, Генеральная Администрация занялась склоками, выяснением отношений: кто же достоин предстать в образе Вселенского вождя, и…