Газета Завтра 250 (89 1998) - Газета Завтра

безумный ВАН-ГОГ.

Но вдруг разогнувшись

и выскочив вон,

он видит, как солнце

пошло на поклон…

И спелый подсолнух

склонивши главу,

катился по пашне

навстречу ему…

Кровавое ухо упало на ветер,

маэстро

в экстазе его не заметил…

Он кровью рисует осенние листья,

и в небе полощет

бездомные мысли…

Бог с неба спустился -

он понял что надо

Ван-Гогу при жизни

присвоить награду…

Ван-Гог не заметил явление Бога

и краски ложились, казалось, убого,

казалось нелепо, казалось не так -

вот солнце как репа,

как медный пятак…

И Бог удивился этюду Ван-Гога

и что-то поправил

в Компьютере строго…

Хвостатые звезды

рисует Ван-Гог,

а краски смеется улыбчивый Бог…

И так они вместе

рисуют доселе

и мир как ребенок

летит в карусели

то вишней, то мышкой,

восходит луна,

и пенной отрыжкой

плюется волна…

В моем огороде -

не сплю до утра -

огнями сверхновой

восходит ботва

и мозг у ВАН-ГОГА

не просит другого

лишь кисти и краски

у хитрого Бога…

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Не плачь! Не плачь, ты моя Русь!

Что пригорюнилась в печали?

Тобой одною я дивлюсь

из светло-светло-синей дали…

Не верь ты шепоту навета,

и клятвам ты не верь чужим -

я возвращусь однажды летом

под ливнем русским -

проливным…

Склоню колени пред святою,

пред чистой русскою землей:

“О, Русь! Обмой меня росою -

ведь я вернулся, я живой!”

Сергей Сибирцев ДНЕВНИК ОТШЕЛЬНИКА ( Фрагмент романа “Записки обреченного на жизнь” )

НА УЛИЦЕ за окном обыденное земное утро. Утро 2060 года, шестнадцатая неделя от месяца нисана. Раннее, горчаще-полынное ясное утро Подмосковья. Я умудрился дожить, доспать, домечтать до странного возраста, когда месяцы, года не имеют особенного значения, как бы не замечаются. Зато с необыкновенной пенсионерской отчетливостью воспринимаю, отмечаю именно контрастные временные отрезки…

Эти божественные, кратковременно-лучезарные часы навечно вправлены в скромные рамки гениальных натюрмортов, полотен русских самодержавных живописцев. Они имели счастье проживать в мифологическом веке - девятнадцатом; они, осененные божественной дланью, успели насладиться нецивилизованной царской Русью - белой мирной империей - и нам, неблагодарным потомкам, оставили божественные следы своего восхищения…

Летними днями, летними душистыми красками предпочитаю любоваться, сидя в кресле, восхищаясь репродукциями старинных русских мастеров в старых увесистых альбомах.

Подлинники в свое время приобрести на аукционах поленился, полагая себя не истинным знатоком и полагая же, что живая, увиденная собственными глазами земля и все, что на ней произрастает, копошится, гоношится, ветшает, все-таки во сто крат милее для обыкновенного русского сермяжного сердца.

Я тогда еще не знал, и тем более не догадывался, что в тех подлинных гениальных творениях заложен некий божественный код, в котором зашифровано светлое будущее, очищенное от бесовщины, умиротворенное, благодатное, человеческое, земное…

А совсем недавно, по специальному указу Генеральной администрации, все частные собрания коллекций живописи надлежало передать в местные административные органы. В случае неповиновения, ослушания и критики в любом ее виде: гуманное наказание: казнь с последующей реинкарнацией в низших видах: овцу, лесную лань, мышь-полевку, лисицу, жука-коробейника.

Затем, по спецпринудительной лазерной телетрансляции, все обывательское цивилизованное население земли наблюдало за демоническим актом сожжения мировых живописных шедевров.

Даже обыкновенный утилитарный антиквариат подвергся тотальному уничтожению.

Человечество, сидящее у личных мобильных экранов, с угрюмым любопытством и прохладцей прощалось с многотысячелетним гуманитарным божественным рукотворным обликом своей планеты, давая молчаливое добро на обращение все и вся в прах, пепел и каменную крошку для последующей утилизации.

За моим тонированным дачным мансардным крупноячеистым окном продирает свои заспанные очи середина двадцать первого христианского столетия - это по старому, так сказать, стилю. А по новому - первое десятилетие Всемирной эры единой Генеральной администрации. Это вымороченное столетие, эти единообрядные десятилетия с недоумением и содроганием будут вспоминать будущие археологи ныне вырождающийся человеческой цивилизованной расы.

Археологи непременно будут недоумевать: где же история человечества, история людского рода? Ведь не считать же началом рождения человеческой глупой расы эти однотипные казарменного типа жилища, эти мертвые окаменевшие безколейные дороги, эти странные оплавленные цилиндры, выброшенные с магмой и спаявшиеся в нее, внутри которых серое плотное вещество в виде сажи?..

Я живу в новейшее Всемировое десятилетие неверия ни в какие земные праведные религии.

Век неверия в свою божественную человеческую сущность.

Вымороченная земля, в пластиковых, проржавело бетонных, перекосившихся пепелищах-жилищах-шалашах, в которых в приемлемо отчаянной тщете существуют существа, родители и деды которых некогда приветствовали невиданную по своей самоуничижительной и саморазрушительной сути “русскую перестройку”, которая в считанные десятилетия превратила людей в архисвободные сущности, свободные от рутинных христианских оков-крепей, - годы, когда бестелесная тень антихристова облекла во мрак некогда великую древнюю державу, державшую Христовы библейские заповеди не на фарисейском видном алтаре-президиуме, но в душе, в сердце своем, не подвластном никаким идеологическим злободневным кликушествам…

Однако в простодушии своем народ державный поддался именно фарисейским сладкоречивым книжникам и говорунам и оттого-то ныне и влачит жалкое подобие жизни, впав в одночасье в самую непрощаемую греховную ересь - у н ы н и е.

И вижу я сам, пребывающий в греховной стариковской кручине, что Бог оставил русскую сторону без своего божеского попечительства, и вырождение опрокинулось на люд, который отныне именуется в правительственных протоколах в качестве народца славянского, мелкого дурного племени, ищущего усладу после конвейерной каторги в дрянцовой водке, наркотиках и повсеместной подключке к личным мобильным компьютерам, в которых круглосуточно кипит виртуальная клиптоманная жизнь-бред.

Думая по поводу нынешней всечеловеческой эпохи, понимаю, как я, в сущности, мелок, эгоистичен, созерцателен в самом дурном смысле этого художнического эпитета. Недавно в одной забытой старой книжке наткнулся на одну мысль забавную, не лишенную здравости, рассудочности именно художественной, интеллигентской, - мол, как же славно, что я (это автор о себе) отношусь к цеху художников, к калашному ряду писателей: ведь страдай я, будучи рядовым обывателем, насколько же горше была моя жизнь! а так, мол, все мои душевные немочи все равно когда-нибудь пригодятся, все равно отыщу место, куда их тиснуть, чтоб публика знала, какой же он (Юрий Маркович Н.) был стойкий страдалец: двух личных шоферов и двух домработниц содержал, жен менял по мере износа, по заграницам болтался, киносценарии строгал за супергонорары, водку жрал от пуза, но зато как же красиво, сердечно страдал…

Да, которые непрофессиональные врали, не сочинители, тем страдать совсем не вкусно. Никто, кроме разве самых близких, никогда не узнает о сердечных и душевных смутах, которые сопровождали рутинное каждодневное существование нехудожественной натуры.

Любимчики судьбы, которые умеют романы сочинять и отравлять чистые невинные листы дневниковым причитанием и соплями…

В общем, тоскую и печалюсь сугубо про себя, так как полагаю, что позволять лапать (или даже подсматривать) свою душу, свою сущность каким бы то ни было чужим, любознательным (возможно, даже благожелательным, любезным, понимающим, жалеющим) существам человеческого племени нельзя.

В этой слабости выставлять свое, наболевшее, израненное, потаенное есть какая-то нечистоплотность, какая-то патология, эксгибиционизм, мазохизм.

Безусловно, если текст выполнен не нарочно, не ради мелкой славы, тщеславия, в особенности талантливым пером (а Юрий Маркович слыл талантливым борзописцем), мне, читателю, лестно, что мне, моей нечистой лапе разрешают слазить в укромные, достаточно интимные области писательского организма.

Но слазивши, пошаривши там, пощупавши и уразумев, что ничего такого сверхпотаенного, сверхличностного добыть мне не удалось, я, возможно, и скажу себе под нос: нда-с, господин сочинитель, а я-то, дурень, думал… А там, в этой вашей писательской душе, во всем вашем интеллигентском ломании, такая элементарная проза и скука, даже кокетство - и то заимствованное.