Волшебные сказки Азерота - Стив Данусер

– Отпусти нас, – взмолилась я. – Ты сказал, что я могу уйти.

– И ты можешь. Но это останется здесь.

– Она – моя сестра, – говорила я.

– Лишь часть ее, возможно. Но ты ее не получишь.

Изгнанник поднял свою жуткую булаву, полыхавшую таким же голубым пламенем, что горело в его глазах. Я потянулась к своему луку, и три стрелы со скоростью ветра вонзились в его огромное плечо. Но он их словно не заметил. Он начал раскручивать булаву над головой. Когда она описала первый круг, я снова выстрелила. Еще три стрелы вонзились ему в шею. Горячая жидкость потекла по его гигантским плечам, обжигая кожу. Но он не заметил и этого.

Булава описала второй круг вокруг его жуткого черепа. Я схватилась за нож, висевший у меня на поясе, и метнула его в цель. Он перевернулся острием вперед, сверкая в смертельном сиянии, и провалился в пустоту его сердца.

И этот нож даже не замедлил его последний замах.

Однако гигант с пустым сердцем замахивался не на меня. Он замахивался на нее. Шипастое навершие булавы рухнуло вниз, рассекая густой, полный пепла воздух, и я бросилась к ней. Я бежала, но булава упала быстрее и пронеслась прямиком сквозь ее сверкающую душу. Миг она просто смотрела. Затем схватилась за сердце и распахнула рот, чтобы закричать, но оттуда не вырвалось ни звука. А потом она пошатнулась.

Я была глупа. Я всегда была глупа. По привычке, по глупой, выработанной за годы привычке, я неосознанно протянула к ней свои тонкие руки, так быстро, что показалось, будто я сделала это еще до того, как она пошатнулась. И я поймала ее, оттащив от разверзшейся земли, как и тогда, в детстве, когда вокруг нас гудел город, а впереди ждало целое будущее. Я поймала ее в руки, прижав к себе, и она подняла серые глаза, в которых я внезапно увидела понимание и горечь.

– Нет, нет, нет! – закричала я. – Все хорошо. Все хорошо. Я не… Эломия! Я не хотела. Это всего лишь миг. Случайность. Нет, нет…

Тяжелое небо разразилось громовым хохотом. Я повернула голову и увидела Изгнанника, согнувшегося пополам, упершего руки в свои изрезанные рунами колени и смеявшегося, стоя над расколотой землей.

– Зачем? – заорала я на него. – Зачем? Зачем давать мне шанс? Почему ты отдал ее мне лишь затем, чтобы снова отнять?

Страж проклятых довольно цокнул языком, обнажив свои уродливые зубы.

– Я хотел посмотреть на то, как ты потерпишь неудачу. Каких только неудач я не повидал здесь, в царстве обреченных душ. Тебе никогда не было суждено преуспеть, что бы там ни вещала дозорная. Ты – ничто. Ты – никто. Но важнее другое: моя маленькая рыбка должна была узнать истину – семья всегда терпит неудачу. Семья всегда подводит. Родство – это чума. Оно всегда приводит к разочарованию, и ты только что прекрасно это продемонстрировала. Но теперь все кончено, смертная.

Отвага хватала ртом воздух. Но находила лишь кровь и любовь. Она не вырывалась, а лишь крепче держалась за меня, касаясь моего лица ладонью, пытаясь запомнить меня, желая любви больше жизни. Но дрожание ее рук и трепет ее губ постепенно угасали. Ее взгляд скользнул к Изгнаннику, и в спокойном серебристом сиянии глаз Отваги показался страх.

– Отпусти меня, – мягко сказала она, накручивая мои волосы на палец.

– Не могу, – простонала я. – Он неправ. Он всегда будет неправ. Я – твоя сестра. Мы должны быть вместе. Кто я без тебя?

Но она печально покачала головой, и ее детский взор наполнился воспоминаниями.

– Ты не можешь забрать меня с собой. Здесь это запрещено, – едва слышно прошептала она.

Я рыдала, пока слезы не иссякли. Я держалась за нее так долго, что только могла, даже когда почувствовала, что холодные синие руки Эломии протягиваются к моему нутру и утягивают меня назад. «Нет, мы не можем расстаться вот так. Это неправильный конец. Эта история – ложь… Все должно закончиться хорошо. Должно».

Но этого не случилось. Возможно, и не могло случиться.

Я почувствовала, как постепенно исчезаю. Я ощущала, как далеко-далеко снег проходит сквозь мою душу. Я еще не растворилась полностью, но мне уже казалось, что я смотрю на сестру и на саму себя издалека, улетая выше, к солнцу, и луне, и горной вершине, и двум скорбящим статуям в снегу.

Нет. Я не могла расстаться с ней вот так.

Я рассмеялась. Заставила себя. Я могла дать ей хотя бы это. Чтобы все произошло так же, как и тогда. Звук был пустой, разбитый, но все же это был смех. Я поцеловала ее в нос. И с этим обещанием чары рассеялись. Отвага содрогнулась, замерцала, а затем превратилась в осколок кристалла, свободно скользнувший промеж моих пальцев и полетевший по воздуху. Она стала невесомой и снова серебристым росчерком заскользила и заметалась по потокам ветра, возвращаясь к нему, к ее стражу. Снова она мчалась впереди меня, всегда впереди, в бледный, вязкий облачный поток и прямиком в недра его ожидающего кулака…

…и пока та часть меня, что проникла в иной мир, неслась обратно сквозь ткань бытия к теплу и тяжести жизни, уволакиваемая синей, заледеневшей рукой, я видела под собой вращающиеся пустоши царства безнадежности, бескрайнего ничто, ужасной красно-серой истерзанной пустыни мучений.

И там, где мы шли, или бежали, или склонились, или сражались, или плакали, от края башни до места нашего расставания расцвели дикие белые розы и блестящие кровопийки, проросшие на бесплодной, голодной земле, похожие на изящное закрученное русло длинной глубокой реки.

И когда я проснулась, лишь этот образ остался в моем сердце. Дикие, сплетшиеся, яркие цветы, проросшие вопреки земле, которая их не желала. Но где же я видела нечто подобное? Я не могла вспомнить. Все остальные образы превратились в тени и туман и растворились, оставив меня одну, наполовину замерзшую и растерянную, прислонившуюся к каменной статуе скорбящей рогатой женщины. Я цеплялась за обрывки воспоминаний, но они становились все тоньше и разрозненнее. Почему я проделала такой путь? Ради чего? Из-за чего я могла оставить войну и свой народ? Что могло быть важнее?

Но мое сердце знало лишь один ответ – видение из грез, образ кровопийки, закручивающейся, алой, вечной.

Мои окоченевшие, посиневшие от холода пальцы скользнули по высеченным буквам имени статуи. Я долго смотрела на него, а затем закинула на плечо свой мешок и направилась вниз, к подножию горы, к лету, к силе и делу, которому я была нужна.

Принятие.

Паладин и чудовище

АВТОР Мэделин Ру

ИЛЛЮСТРАТОР Константин Вавилов

Старые бабушки и нянюшки, дежурившие у золотых кроваток во дворце