Что мы натворили (ЛП) - Лоуренс Дж. Т.

Кейт с Кеке без звонка входят в здание, не предупреждая о своем приходе. Тут нет ни охранников, ни вращающихся камер, чтобы наблюдать за ними со стороны. Кейт не знает, почему. Конечно же, у них нет иммунитета от наркош из «Белого лобстера», ищущих чем бы поживиться?

Конечно же, она бывала здесь прежде. Приводила сюда Сильвер на вечеринки с погружением, когда та была младше. Сначала, сеанс в год, потом десять, а затем вдруг Сильвер не смогла пропустить и дня, не изнывая. Кейт не знает, когда или как все вышло из-под контроля. Хотела бы она предотвратить это до того, как погружения стали смыслом жизни ее дочери. Это не было проблемой до того, как оно стало, ну, проблемой, а к тому времени стало уже слишком поздно. Она проходит мимо группы, подключенных детей, катающихся на лыжах на горе. Среда погружения проецируется над участниками в интересах галереи.

«Это хорошее упражнение, ― говорит Сильвер, ― полностью интерактивное. Я приобретаю навыки. Тренируюсь. Решаю проблемы. Защищаю себя. Создаю миры. В этом есть искусство и творение; я не наркоманка».

И это верно, но игра забрала у нее ее маленькую девочку. Сколько других родителей оказываются на этом скользком пути, думает она, проходя мимо зоны для опекунов, где родители пьют кофейные шоты, одним глазом присматривая за экраном, параллельно занимаясь своими делами. У скольких из этих родителей была милая, сильная, любящая дочь (или сын), а теперь они видят лишь оболочку этого ребенка? Фотографическая память Кейт означает, что у нее нет недостатка в воспоминаниях о той маленькой девочке, которая ползала по полу со своим светящимся в темноте кроликом. Сердце Кейт болит от чувства потери.

Похоже, никто сильно не обеспокоен неисправностью ИИ. В целом, все говорят приглушенными голосами, ощущается, что игроки, не зависимо от того, играют вместе или одни, социально объединены друг с другом. Они клан. Кейт с Кеке прокладывают путь мимо группы, играющей в симуляцию скуба-дайвинга. В этот раз, состоящую из взрослых. Они занимаются этим либо, чтобы получить навыки реальных погружений, либо потому, что им нравится играть и в то же время находиться в здании в центре города и не париться насчет тяжелого оборудования, морской болезни, опасных течений или кессонной болезни. Мимо них проплывает китовая акула, и они все заторможенно шепчут: — О-о-о.

«Это не по-настоящему», ― говорила Кейт Сильвер, на что Сильвер хмыкнула и закатила глаза.

«Такое же реальное, как и все это», ― сказала ее дочь и обвела рукой квартиру с искусственным закатом, инвизи-экраном и сэндвичами с искусственной ветчиной.

«Она права», — подхватил с дивана Сет с Боунчейсер, храпящей у него на коленях.

«Тогда что НАСТОЯЩЕЕ?» — спросила Сильвер.

Мэлли, заинтересовавшись, поднял взгляд от своего «Тайла» из гибкого стекла.

У Кейт не было ответа.

***

Кейт с Кеке добрались до лестницы — лифт не работал тогда, когда Кейт впервые приехала сюда, пять лет назад — и поднялись на второй этаж. Второй уровень предназначен для развлекательных игр: вечеринок, тренировок, тимбилдинга, а третий — для любителей харда. Подвал, ну, это единственное место, куда ограничен доступ, так что кто знает? Строго 21+, и вы должны знать кого-то, кто знает как подать заявку, как в каком-нибудь тайном андеграундном ночном клубе свингеров. Кейт не знала, с чего начать, чтобы получить право на вход, хотя она была уверена, что Кеке, с ее то связями, залетит туда, как ветерок.

— Что в подвале?

На ум приходит Энди Уорхол «Студия 54», но в стиле футуризма. Алкогольные коктейли с анашей, теневые шоты с кокаином, девиантный секс с ботами.

Кеке пожимает плечами.

— Никогда там не была.

— А ты как думаешь? Судя по слухам?

― Хардкорный трах с ботами, V–XXX-R. Кинковое дерьмо. Я хочу сказать, там должен быть ненормальный секс, так? Или зачем туда ходить (прим.: можно перевести как «Зачем здесь кончать?»)? Извини за каламбур, — шутит Кейт.

Кеке принимается дико хохотать, и люди поворачиваются, чтобы на нее посмотреть.

— Куда ни посмотри, везде открывается новый порнхаб в нейрореальности.

— «Планета взрослых», — отвечает Кейт. — Каждый раз, как я вижу мерцающий розовый логотип, вспоминаю о старинных мультиках. Розовая анимированная планета. На вкус, как те старые пакеты со сладостями и сюрпризом. Пудра и мускус. Совершенно не сочетается.

— Ну-ка, ну-ка… — начинает Кеке, глядя на Кейт с интересом, — почему это «Планета взрослых» нацелила на тебя свою рекламу?

Щеки Кейт вспыхивают.

— Не знаю, — бормочет она. — Должно быть, их алгоритмы сбоят.

Кеке смотрит на нее.

— Ага.

Она прочищает горло.

— Кейт Ловелл, ты же не занимаешься сексом, нет? Я-то думала, что ты поклялась больше никогда им не заниматься.

Кейт краснеет еще сильнее. Почему, она не знает. Ей почти сорок лет, Сети ради.

— Не понимай все неправильно, — просит Кеке. — Ха! Трахаешься! Хитрая сучка. С кем? Как? Колись.

Но даже если Кейт хотела бы ответить на вопрос — а она не хочет — они не укладываются во время. Они добрались до консоли, к которой всегда подключается Сильвер, но ее капсула пуста.

Глава 30

Кладбищенские деревья

12 годами ранее. Йоханнесбург, 2024

Когда Зак открывает замутненные глаза, он видит человеческую фигуру, сидящую напротив него. Они в автомобиле. Мужчина прищуривается, глядя на фигуру, пытается понять, кто это. Его укачивают движения фургона, и он ощущает странное умиротворение. Гложущее ощущение, не покидавшее его никогда, исчезло. Он должен сделать что-то очень важное, но теперь оно сгладилось из памяти, осталось лишь холодное облегчение.

На самом деле, он не помнит ничего, больше ничего. У него есть смутные воспоминания о жизни до ареста, но все это кажется таким далеким.

Он знает, что его зовут Заключенный, и что фигура напротив него — его надзирательница Бернард. Она не обращает внимания на его пробуждение, но все равно не отводит взгляда. Он знает, что Бернард ему не нравится.

В какую Крим-колонию они его везут? Лавмор сказал ему, что программа космических шахтеров самая опасная, но за нее и платят больше всего, и что тянущиеся до небес вертикальные фермы — один из самых простых вариантов: эти аэропонные культуры в основном заботятся о себе сами. Может быть, они отправят его на кухню или в прачечную. Может быть, ему придется чистить туалеты за другими преступниками. Или ему достанется тяжелый ручной труд — вероятно, его он и получит — прокладывание путей для первого этапа запуска новой умной «гиперпетли».

Фургон замедляется и поворачивает за угол. Окна затонированы наглухо. Зак пытается пошевелиться, устроиться поудобнее, но, когда опускает взгляд, видит, что его привязали к какому-то креслу на колесах.

— Куда мы едем? — спрашивает он надзирательницу. — Сколько еще ехать?

Она не отвечает. Можно было бы подумать, что она не знает о его существовании, если бы не ее взгляд, напоминающий холодную сталь.

Они едут не спеша, на скорости экстраосторожного такси или человеческого водителя, который просто катается по городу, затем останавливаются и паркуются. На секунду в нем вспыхивает паранойя: они вообще повезут его в исправительную колонию? Или просто остановятся на заброшенной дороге и всадят ему пулю в голову? Скажут рабочей группе, которую наймут для расследования, что он пытался сбежать, какой выбор у них был? В конце концов, они не могли позволить серийному убийце сбежать.

Открываются задние дверцы фургона, и автоматически на землю спускается рампа. Бернард бьет ногами по тормозам на инвалидном кресле Зака и толкает его вперед. С собой у нее небольшой черный саквояж. Свежая синева неба почти ослепляет. Он задирает голову и наслаждается ощущением солнца на своей коже.

— Наслаждаешься?