Источник - Джеймс Миченер

– Они и сами этого хотят, – добавил он.

– Но они по-прежнему будут платить мне налоги? – осведомился Фолькмар.

– Конечно! Конечно! – заверил его Лука.

Фолькмар захромал домой. Он решил потребовать у Талеб объяснений, что происходит, но не смог этого сделать, потому что, войдя в дом, увидел, что его жена борется с Гюнтером, который почти сорвал с нее платье, обнажив Талеб до талии, – но она вела себя так, что невозможно было понять, в самом ли деле она сопротивляется или только делает вид. Это был ужасный момент, когда Гюнтер оказался за спиной Талеб, сжимая ей груди, а она раскованно прислонилась к нему.

– Ты старик! – нетерпеливо крикнул Гюнтер. – Твоя нога никогда не выздоровеет, и тебе скоро предстоит умереть. Когда это случится, я заберу твою жену, и у нас будут свои дети. Я пошлю твое отродье обратно в Германию, а если он не захочет, я задушу его. – С этими словами Гюнтер припал поцелуем к шее полуголой женщины.

В руках у Фолькмара был только костыль, но он кинулся на Гюнтера. Завязалась драка, в результате которой старик оказался на земле, а Гюнтер, все еще держа Талеб за груди, презрительно пнул его ногой, отчего из культи снова хлынула кровь.

Когда любовники исчезли, Фолькмар позвал слуг, приказал им привести доктора Луку, но тот, уже успевший услышать, что произошло, оказался неуловим, и кровотечение продолжалось. И на закате этого печального дня Венцель записал в своих хрониках деяний германских рыцарей:

«Я перенес моего господина Фолькмара на ложе, потому что он очень устал за эти дни, и он сказал, сжимая в руках седые пряди бороды: «Я снова чувствую неутихающую боль. Долго я не проживу». Но он крепился всю ночь и утром призвал к себе сына. Тот явился к нему, но не мог понять, насколько серьезно болен его отец. Его жена Талеб, которую я сам окрестил, не появилась у ложа мужа, предпочитая веселиться в замке с сиром Гюнтером, который серьезно увлекся ею, и мне не хотелось напоминать о ее обязанностях. Вечером я сказал Фолькмару: «Мой бедный господин, вы так никогда и не увидите Иерусалим», – но он ответил словами, истинности которых я не мог не признать: «Ты не прав, священник. В то утро, когда я покинул Гретц, я уже был в Иерусалиме». Он повелел мне молиться за его добрую жену Матильду и спросил: «Как у нее мог оказаться такой брат?» Затем он стал молиться вместе со мной за свою дочь Фульду и поделился со мной секретом, которого я никогда раньше не знал: «Я убежден, что ее прячут где-то к востоку от Дамаска». И тут только я понял, почему он всегда первым встречал караваны из этого города, надеясь, что получит какие-то известия о ней. «Молись за мою дочь, Венцель. Молись за нее».

В сумерках жар у графа Фолькмара усилился. До него доносился шум веселья, царящего в замке. Он снова попросил привести сына, но Венцелю пришлось сообщить, что Лука украл ребенка и прячет его где-то в замке. Услышав это печальное известие, Фолькмар ничего не сказал, и стало ясно, что скоро ему предстоит умереть. Но к полуночи он был еще жив.

Глава тринадцатая

Уровень IV

Огни Ма-Кера

Печать города Ма-Кер. Аверс: «VKMR VIII GRET S M CUR COND DOV REAVME DACR» («Фолькмар VIII из Гретца, сир Ма-Кера, граф королевства Акры»). Реверс: «CE EST LE CHAST DE MA COVER DE JESUS» («Это замок Иисуса в Ма-Кере»). Вырезана в Ма-Кере 11 июня 1271 г. во время правления Фолькмара VIII. Отлита в бронзе в Сен-Жан-д'Акре говорившим по-немецки художником, незнакомым с французским языком, официальным языком общения в Акре. Потеряна в Макоре 2 апреля 1291 г.

Поперечный разрез холма Макора от главных ворот слева до задних справа. Так он выглядел в 1291 г., когда наносы достигли высоты 67 футов. Слева направо Ма-Кер включал в себя следующие строения: башня главных ворот, минарет мечети, башня крестоносцев рядом с базиликой отца Эйсебиуса, замковый ров, главные ворота замка графа Фолькмара, главное здание замка, северная стена замка. Система водоснабжения, созданная Джабаалом Удодом в 966 – 963 гг. до н. э., изображена в том виде, как она была заново отрыта Гюнтером Кёльнским в 1105 г. Показана пещера, где в 9834 г. до н. э. обитала семья Ура, и монолит Эла, который та же семья воздвигла в 9831 г. до н. э. и который ныне покоится погребенный под алтарем базилики.

Весной 1289 года, когда духовное горение, воспламенявшее крестоносцев, погасло, превратившись в тлеющие янтарным свечением угли, когда Иерусалим пал, навечно перейдя в руки неверных, когда прекрасные морские порты, тянувшиеся к югу от Антиохии, один за другим становились добычей неверных, когда над этой землей повисло мрачное чувство обреченности, словно песчаное облако, которое приносит с собой хамсин, то обнесенный стеной город Сен-Жан-д'Акр продолжал оставаться столицей крестоносцев, и восьмой граф Фолькмар Гретцский продолжал защищать замок Ма-Кер как оплот веры, надеясь, что какое-то чудо позволит сохранить его и для следующего поколения.

И 26 апреля 1289 года призыв к чуду был услышан. Мамелюки, та горсточка рабов, которых некогда доставили из Азии в услужение туркам, каким-то образом обрели контроль над обширной мусульманской империей и неожиданно предложили заключить мир с Акрой на привычный для того времени период в десять лет, десять месяцев и десять дней; и, когда эта радостная новость распространилась по Святой земле, в нее снова потянулись торговые караваны, минуя крепости мамелюков, Дамаск и Акру. Французы и итальянцы, которые высаживались в этом порту после утомительного путешествия на хрупких суденышках, неизменно удивлялись, видя среди тех, кто первыми встречали их, купцов из Дамаска в тюрбанах, которые старались заработать свои безанты, отчаянно торгуясь с христианами. Новичкам было трудно понять объяснения обитавших тут крестоносцев: «Конечно, это наша обязанность – убивать неверных, но только не этих, потому что у нас с ними очень прочные торговые связи, которые всем приносят доход».

Среди первых мусульманских торговцев, которые повели свои караваны в долгий путь от Дамаска, был старый араб Музаффар. Осенью 1289 года он по привычке остановился в Ма-Кере, чтобы расторговать свои запасы перца и мускатного ореха, китайского шелка и персидской парчи и, что было самым важным, вручить графу Фолькмару документ от чиновников мамелюков в Дамаске. Как и всегда, обитатели замка оказали старому Музаффару братский прием, ибо он в течение многих лет вел с ними Дела и стал едва ли не членом семьи. Особенно с тех пор, как много лет назад, на свадьбу Фолькмара VII, отца нынешнего графа, старый араб предоставил замку большой заем в золоте на оплату празднества.

Араб был невысок и склонен к полноте, так что, когда он стоял рядом с графом Фолькмаром, который, как и его предки, был могуч, крепок и рыжеволос, он казался пухлым толстячком, но, облаченный в желтовато-коричневый халат, с черными и золотыми шнурами наголовной повязки, с белой бородой, обрамлявшей загорелое лицо, он производил самое приятное впечатление и, вручая официальный документ, расплылся в теплой улыбке.

– Мамелюки даруют тебе разрешение отправиться в паломничество, – сказал он по-французски; в замковых покоях он чувствовал себя как дома.

– Ты прочел? – по-арабски спросил Фолькмар.

– Конечно. – Музаффар, покинув графа, заторопился навстречу графине, которая от души расцеловала его в обе щеки. Она была стройной обаятельной женщиной; ее густые волосы были заплетены в две косы, которые доходили до пояса. Одобрительно посмотрев на нее, Музаффар заметил на французском: – Почти каждый твой предмет украшения прибыл в Ма-Кер на моих верблюдах, и сегодня я счастлив продолжить эту традицию. – Он подозвал одного из своих людей, который принес кожаную коробку. В ней лежало парчовое платье с длинным шлейфом и широкими рукавами, украшенное жемчугами. – Для леди, которая отправляется в паломничество, – высокопарно произнес он, и графиня поняла, что Музаффар преподносит ей это прекрасное одеяние в дар.

– Значит, мамелюки дали разрешение? – спросила она.

– После небольшой подсказки… тут и там, – засмеялся он и, потирая пальцы, намекнул на взятку.

– Ты наш самый дорогой друг! – вскричала графиня, снова целуя его. – Но я не собираюсь в паломничество. – Старый араб сделал вид, что забирает платье, но она схватила его за руки. – В этом моем новом платье я совершу небольшое паломничество прямо здесь, – показывая из окна на базилику, на маронитскую церковь и римскую. Последняя стояла напротив мечети.

– Но отправится наш сын, – напомнил граф.

– До чего великолепно! – вскричал на французском старый торговец. – Фолькмар! Отправляйся в паломничество следующей весной. Мы встретимся в Цфате и вместе пересечем горы.

Граф, высокий суровый мужчина, которому уже перевалило за сорок, с чисто выбритыми резкими чертами лица, смуглого, как и у всех его предков, обосновавшихся в Святой земле, несколько секунд обдумывал это предложение.