Робинзон. Инструкция по выживанию - Александр Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– К-216 готова к выходу в море для решения задач боевой службы.
Утро следующего дня. Квартира, диван и раскладушка рядом. На диване спит Рустамзаде, на раскладушке – Робертсон. Рустамзаде проснулся, смотрит в потолок, потом на Робертсона – тот тоже открыл глаза.
– Ну, Саня, – говорит Рустамзаде, – вот у нас с тобой и есть квартира. На три дня. Дали поносить. Чего-то совсем вставать не хочется. Это и называется: трехдневный предпоходовый отдых. У тебя три дня, у меня – два, потом мне на ввод ГЭУ надо. Вставать-то будем?
– Будем. Я должен тут сбегать.
– К ней?
Робертсон кивает. Рустамзаде хочет что-то сказать, но потом:
– Конечно беги.
Звонок в дверь. Дверь открывает женщина. За дверью Робертсон.
– Здравствуйте! Катю можно?
– А вы, наверное, Александр?
– Да!
– Заходите.
И вот они уже сидят на кухне. Робертсон поникший.
– Значит, вышла замуж? – выговаривает он все это так, будто слова застревают в горле.
– Вышла и уехала.
Робертсон еле сдерживается, тяжко ему.
– Я тогда пойду.
– Саша, – говорит мать Кати. – Вы должны знать, что вы лучше, чем моя дочь. И на этом жизнь не кончается.
Робертсон врывается в квартиру – там Рустамзаде.
– Ну, чего там? А? – спрашивает Рустамзаде, он видит, что что-то случилось. – Ну? Что стряслось во Вселенной? Умер кто-то из высшего командования или съели твой завтрак?
– У нас водка есть?
– Спирт есть. кажется. Шило. где-то было. Да что стряслось-то?
Робертсон проглатывает стакан разбавленного.
– Ну?
– Она замуж вышла!
– Когда?
– Только что!
– Что значит «только что». Полчаса назад, что ли?
– Нет. Два дня назад.
– И?
– И уехала!
– Написала?
– Мать сказала! Ничего она мне не написала.
– А-а-а… так я ж тебе говорил. – начинает Рустамзаде, а потом осекается. – Черт! Еще выпить хочешь?
Робертсон мотает головой.
– И правильно! Не надо нам пить! Зачем нам пить! Совершенно незачем! Давай чего-нибудь скушаем? А? Яичницу? А? Я мигом! Только за яйцами в магазин сбегают. Ладно?
Рустамзаде хочет уйти, но сомневается какое-то время – ему не хочется оставлять Робертсона одного.
– Я сейчас! Ладно?
Вылетая из квартиры, Рустамзаде шепчет: «Чуяло мое сердце! Эх, Саня, Саня. Ну ничего! Мы это сейчас поправим.»
Звонок в дверь – Робертсон открывает. На пороге Света.
– Саша, можно к тебе?
Тот молча распахивает дверь.
И вот они уже сидят на диване, его голова на ее коленях, она ее гладит и приговаривает:
– Все будет хорошо. Ты такой маленький, Саша. Очень маленький. И волосы у тебя мягкие. Приятно. Во рту сладко. А я в первом классе с мальчиком дружила. Мы с ним мороженое ели. Он мне всегда давал первой облизать. А потом мы вместе дрались. Со всеми. Портфелями. А пусть не лезут.
А вот они уже лежат в постели. Она его целует, целует, лицо, шею. Он отвечает, но робко. А потом она водит пальчиком по его носу, губам, закрытым глазам и смеется тихонько.
Лодка, пирс, последний день отдыха, и все вереницей идут на корабль, тащат какие-то вещи свои.
– Степаныч, ты чего тащишь?
– Так, всякую ерунду!
– Чего у тебя там, камни, что ли?
– Варенье!
Настроение у всех приподнятое – отдохнули. Старпом на мостике, смотрит вниз. На мостик поднимается мичман. Это тот самый мичман, что в море фотографировал американцев.
– Анатолий Иванович, разрешите на мостик?
– А?
– На мостик прошу разрешения!
– А-а-а. Савельев? Ну поднимайся. Чего тебя на мостик потянуло?
– Так ведь видно отсюда. Хорошо! И воздух здесь вроде лучше.
– Лучше. – размышляет старпом, на него глядя.
– Дышится!
– Дыши. – говорит старпом, а потом неожиданно для самого себя добавляет: – в последний раз!
– А чего это в последний-то раз, Анатолий Иванович? – весело говорит мичман.
– А того, Савельев, что мы тебя в Гаагский трибунал передать должны! – старпом сказал, и вроде как сам удивился.
– Как это? – осекается мичман.
– Так! Бумага пришла. Командир сейчас в дивизии.
– Ну!
– Звонил оттуда. Готовься.
– Чего это, Анатолий Иванович?
– Чего? Ты в прошлый раз фотографировал вертолет?
– Я?
– Ну ты ж у нас все фотографируешь!
– Вертолет?..
– Ну на прошлом выходе в море.
– На прошлом?..
– Ну да, натовский вертолет. Си-кинг!
– Си-кинг.
– Ты совсем, что ли, ничего не помнишь?
– Я?
– Ты!
– Я помню, фотографировал. кажется.
– Они еще над палубой нашей зависли и из своего фотоаппарата нас щелкали.
– Да.
– А ты притащил свой аппарат.
– Свой.
– Со вспышкой.
– Со вспышкой.
– Ну вот. Снял ты его и в лодку спустился, а мы с командиром остались стоять.
– Остались.
– Ну и упал он.
– Кто?
– Вертолет от вспышки твоей совсем ослеп и в море упал.
– Как упал?
– Покружил, покружил – и в воду!
– В воду.
– Теперь требуют тебя.
– Куда?
– В трибунал.
– В Гаагский?
– Ну! Командир по этому поводу сейчас в дивизии.
– И чего ж теперь будет, Анатолий Иванович? – Савельев не на шутку разволновался.
– А черт его знает, – буркнул старпом. – Пока только продаттестат на тебя приказано выписать.
– Продаттестат.
Весть о том, что Савельев с помощью вспышки утопил натовский вертолет, немедленно облетела корабль.
В этом деле участвовали все. Мичман Степаныч сейчас же нашел Савельева, с чувством его обнял, расцеловал во все щеки:
– Ты не боись, Савелич, семью твою не оставим. Поднимем детей!
– Я.
– Воспитаем сына! Ты Маше своей письмо написал? Нет?
Письмо писали все. Усадили Савельева в столовой личного состава, и началось:
– Я не знаю, что писать.
– Пиши! Дорогая Маша! Пишет тебе твой любимый муж! Меня тут посылают выполнять задание государственной важности. И не будет меня лет пять-восемь!
– Да чего вы? Ему больше трех не дадут!
– Дадут меньше – напишет, что справился с заданием!
– Да не дадут ему меньше.
Тут же протискивается к Савельеву начальник продовольственной часи:.
– Савельев здесь?
– Здесь!
– За продатестат распишись! Вот здесь! Расписался? Давай ко мне.
– Зачем?
– Сухой паек получать!
Выдавали сухой паек Савельеву с особой тщательностью.
– Савельев! Ты все проверил?
– А зачем ты мне сухую картошку даешь?
– А другой у меня нет. В банках есть, по три кило. А сухая легче.
Кто-то притащил банку варенья:
– На, Савелич, варенье держи.
Кто-то принес шерстяные носки:
– Там зимой, в Гааге, жутко холодно.
Степаныч принес тельняшку с начесом:
– Савелич! С начесом! Моя! Личная! Ты там военно-морской флот! Не посрами!
В конце всего на пирсе появился командир. Савельев немедленно направился к нему:
– Товарищ командир, мичман Савельев! Товарищ командир, разрешите обратиться?
– Да!
– Говорят, вы по моему поводу в дивизию ходили?
– По вашему?
На помощь командиру пришел старпом:
– Это по поводу того, что Савельев, фотографируя натовский Си-кинг, ослепил его, и тот упал в море.
Командир смотрит на старпома с возрастающим интересом:
– И?
– Савельева теперь в Гаагу требуют. В трибунал. Года три получит, я думаю.
– Ах вы, значит, Савельев, по этому поводу ко мне обращаетесь?
– Так точно!
Командир думает, потом говорит:
– Так я же только что добился вашего освобождения!
– Товарищ командир!
– Да!
И немедленно на корабле возник праздник, и все ходили и поздравляли друг друга с освобождением Савельева.
Лодка уходила в автономку в 4 утра. Солнце (все еще полярный день). Тишь, красота, сопки вокруг, два буксира суетятся, помогают, командир на мостике, скалы, море – очень красиво.
Если смотреть на это дело со всех сторон – то это очень красиво.
Старпом появляется на мостике.
– Ну как, Анатолий Иванович? – спрашивает командир.
– Все нормально.
Старпом улыбается. Он вчера уходил из дома – девчонок в постель было не загнать. Облепили папу, не выпускали.
– Девки мои вчера не давали мне проходу.
Командир хмыкнул.
– Ладно, дышим пока. Флагманского разместили?
– А куда он денется.
– Вместо компрессоров дали-таки нам флагманского. ВВД в норме?
– В норме.
А вокруг солнце играет на воде.
В пятом отсеке открывается переборочная дверь и в нее лезет из шестого отсека Андрей Вознюшенко, а ему навстречу, расставив руки, Робертсон с завязанными глазами. Андрюха не растерялся, нырнул под руку. За Робертсоном на почтительном расстоянии Кашкин – наблюдает за мучениями Робертсона.
– Тренируетесь? – говорит шепотом Андрюха.
– Ага! – шепчет Кашкин.
– И как?
– Пока никак, но добьем это дело.
И тут из трюма такой крик нечеловеческий: «А-а-а!!!»
Все немедленно в трюм. Но крик шел не совсем из трюма. Он шел с нижней палубы. Там есть такая небольшая выгородка – душевая с предбанником. А рядом с ней – умывальник на четыре соска. В умывальнике стоит доктор с зубной щеткой в руках.
