Глиссандо - Ария Тес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мама, что с тобой? — взволновано спрашивает Лекс, вырвав это первенство.
Все мы заметили красные и опухшие глаза, нос и потухшее состоянии. Триггернуло меня нехило, если честно. Такой я видел маму в последний раз, и сердце на этот раз зашлось в диком танце. Тогда я был слишком мал, чтобы понять, что что-то не так, а сейчас я слишком хорошо знаю такой взгляд. Что-то совсем не так…
— Женечка, здравствуй, — тихо отвечает она, не реагируя на сына.
Потому что первым делом долг матери к матери.
— Девочки наверху, они спят. Полет был сложным…
Женя тут же смотрит в сторону второго этажа, и я сам чувствую, как ее сердце рвется к ее детям и какой нечеловеческой выдержки ей стоит оставаться на месте. Даже улыбку выдавливает из себя, слегка кивает, после чего Настя наконец переводит взгляд на нас, а потом вдруг начинает плакать…
— Мамочка! — пищит Адель и сразу же расталкивает всех нас, чтобы поспешить заключить ее в объятия, которые Настя принимает.
Конечно же. Я бы с удовольствием дал им время, но Лекс на такую щедрость неспособен. Он выступает вперед вновь, берет ее за локоть и открывает от дочери, повторяя вопрос.
— Мама, что происходит?!
— Амелия…умерла, да? — еле слышно спрашивает, но все равно режет меня без ножа.
Я кривлюсь от услышанного, отвожу взгляд в сторону, а она вдруг неожиданно обращается к Лилиане.
— Лили, мне так жаль…мне так…
Заходит в слезы, давая нам всем вдоволь искупаться в словленном шоке. Все мы знали, что эта женщина не способна на ненависть, пусть и была почти близка к ней в отношении любовницы мужа, но не из-за этого. Из-за меня и из-за Матвея, она ее поэтому не переваривала. Думаю, что все чувства, которые когда-то были у Насти к отцу, давно умерли. Точнее он их убил, как убивает все, к чему прикасается.
— Наконец-то вы приехали, я так за вас всех пережевала, — мягко говорит она, вытирая слезы размером с кулак, силится даже улыбнуться.
Такая атмосфера давит на меня сильнее, чем до этого. Здесь я чувствую скорбь, траур, когда как там мог притворяться, что ничего не было. Психика же всегда защищается, как может, это инстинкт самосохранения, но только не рядом с этой женщиной. Она пинком возвращает меня на землю, где Амелии больше нет, и меня снова пронзает боль. Я больше ничего не слышу, кроме своего пульса, и ничего не чувствую, кроме этой тупой скорби, которая оплетает меня точно липкий туман.
— Макс, пойдем.
Они о чем-то явно говорили без моего участия, и я снова все прохлопал. Смотрю на Мишу пару мгновений, он ждет. Участливо. Спокойно. Дает мне время на перезарядку батареек, и я слегка ему киваю в благодарность, подбираюсь. Этого будто никто и не замечает, за что я тоже благодарен.
Теперь мы можем следовать по увлекательному квесту дальше туда, куда много раз ходили. Ненавистный маршрут, который каждый из нас знает наизусть. Небольшой столик с цветами, дверь в кладовку, арка в гостиную. Рядом на стене висит картина с суровым, усатым мужиком. Когда-то в детстве я называл его стражем, только вот что он охранял? Тайны этого дома? Если только их. И наконец двери. Две огромные, резные двери темно-карамельного цвета, на которых я знаю каждый завиток, ведь подолгу стоял перед ними, оттягивая момент, когда мой собственный ад передо мной откроется. Я давно уже не боюсь своего отца, если честно, но если еще честней, внутренности все равно леденеют, когда я вижу, как золотая ручка начинает идти вниз. Это делает Марина. Открывает наш общий ад, но сейчас что-то кардинально не так. Снова. Из кабинета отца мы слышим музыку…
Только ночью
Не могу уснуть
Странный холод
В сердце прячется
Что случилось
Скажите мне
Кто-нибудь
Только осень в окно
Мне расплачется
В подоконник мой
Бьются горошины
Тишину разбивая веселием
Умирали давно
Понемножку мы
И наверное было спасением
Это, простите, что?! Нет, отец слушал музыку, конечно, как любой другой человек, но обычно это был какой-нибудь Вивальди или Моцарт, и я никогда в жизни не думал, что услышу из этого места что-то вроде УмаТурман. Нет, серьезно. Что за хрень?!
Переглядываемся стайкой, хмурим брови, и, наверно, так это комично со стороны выглядит, только вот никто не способен оценить иронию. Все слишком странно, чтобы на это были силы, слишком волнительно. «Слишком» слишком.
— Заходите… — пьяным голосом отзывается отец, добавляя короткий смешок, — Что встали то?
Я делаю это первым. Устал бояться, прятаться, мне просто больше нет ни до чего дела, и я фактически с ноги выношу эту сраную, ненавистную мне дверь, после чего делаю шаг внутрь. Какого же мое удивление, когда за столом я вижу не Дьявола, а старого, пьяного ублюдка. Шутка века. Говорят, что в детстве тебе все кажется больше, чем оно есть, да? У меня для вас новость. Когда ты вырастаешь, даже самый высокий шкаф уменьшается и становится реальным. Вот она реальность — мой отец не око Саурона, а обычный, усталый мужик, который выпил лишнего, и который сейчас давит тупую, пьяную усмешку.
— Так и знал, что это будешь ты.
— Ты сам меня позвал, забыл?
— Нет, Макс, ты не понял. Я имел ввиду, что первым зайдёшь именно ты. Я это знал.
Тихо усмехаюсь и прохожу внутрь, но больше мне на плечи не давят мои страхи детства. Как-то все по щелчку ушло, и я сажусь в кресло напротив него, как равный. Потому что мне по факту плевать. Потому что я уже вырос и шкаф, который казался мне когда-то чуть ли не Эмпайр-стэйт билдингом[8], в действительности является всего лишь шкафом.
Проститься, Влади́мир Евге́ньевич[9]? Да, я точно готов проститься со своим детством, потому что шутки кончились. Уже не смешно.
— Я тебя больше не боюсь. Вообще при том. Извини.
— Думаю, что сейчас ты хочешь воткнуть мне в шею свой охотничий нож?
Скриплю зубами от насмешки, брошенной так неряшливо, и да, черт возьми. Именно этого я и хочу. Интересно, он понимает насколько сильно мое желание? И насколько он действительно близок к тому, чтобы
