Убийство под микроскопом: записки судмедэксперта - Марк Фурман

В комнате все оставалась на своих местах. Она была большой и светлой, хотя окно в ней было только одно. Стены, выкрашенные краской приятного зеленого цвета, делали ее еще просторнее. Стол, два стула, в углу кресло-кровать – мебель, входившая тогда в моду. Над столом портрет Игоря в металлической рамке – любительская фотография, сделанная, вероятно, отцом. Напротив портрета, но чуть ниже его, на противоположной стене кнопкой был приколот к стене чистый листок бумаги из ученической тетради в клетку. Лишь бросающееся в глаза бледно-коричневое круглое пятно на блестящей поверхности паркета, свидетельствовало о недавней трагедии.

Скрупулезно, словно впервые, метр за метром они начали повторный осмотр. Особенно тщательно осмотрели окно и подоконник. Рамы были обклеены пожелтевшей к весне бумагой, которая покрывала даже обе задвижки – наружную и внутреннюю. Форточки закрыты. Балкона в квартире Серовых вообще не было.

За работой незаметно пролетели два часа. Пока следователь беседовал в соседней комнате с безучастным ко всему Федором Спиридоновичем, а криминалист особым составом обрабатывал окна, стены и полированную поверхность мебели, надеясь найти отпечатки пальцев, Юрий Владимирович на какое-то время оказался без дела. Мешать товарищам ему не хотелось, и когда среди учебников на столе он заметил томик Пушкина, то, открыв его, присел и незаметно для себя увлекся чтением.

Это были «Повести Белкина». Он почти дочитал «Метель», когда его отвлек от книги голос следователя:

– Юрий Владимирович, пожалуй, на сегодня хватит. Машину я уже вызвал. Спустимся вниз, дождемся на свежем воздухе.

Час спустя Рудик был уже у себя дома, почти на другом конце Москвы. После ужина он, порывшись в личной библиотеке, нашел «Повести Белкина» и с наслаждением продолжил прерванное чтение. Юрий Владимирович дочитал «Метель», еще раз перечитал «Станционного смотрителя». «Пушкина нельзя читать долго и помногу, – подумал он, – иначе теряется прелесть прекрасных, похожих на музыку строк, их удивительная гармония и свежесть, аромат и строгая красота, свойственные лишь классической прозе. Еще «Выстрел». – Он полистал книгу. – Всего несколько страниц.»

Буквально само начало этой великолепной повести вызвало у Рудика необъяснимое волнение. Ему показалось, что название новеллы и даже дух ее в какой-то степени ассоциируются с делом, которым он занимается вот уже третий день. Он провел рукой по влажному лбу и прошелся по комнате.

– Вот наваждение, так ведь всю ночь не уснешь. – Заставив себя успокоиться, он дочитал «Выстрел» до конца. Потом просмотрел еще раз, обратив внимание на некоторые места:

«…Главное упражнение его (Сильвио. – Прим. М. Ф.) состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все истончены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные.» Юрий Владимирович перевернул пару страниц: «В картинах я не знаток, но одна привлекла мое внимание. Она изображала какой-то вид из Швейцарии; но поразила меня в ней не живопись, а то, что картина была прострелена двумя пулями, всаженными одна в другую.

– Вот хороший выстрел, – сказал я, – обращаясь к графу.

– Да, – отвечал он, – выстрел очень замечательный. А хорошо вы стреляете? – продолжал он.

– Изрядно, – отвечал я, обрадовавшись, что разговор коснулся наконец предмета, мне близкого. В тридцати шагах промаху в карту не дам, разумеется, из знакомых пистолетов.

– Право? – сказала графиня с видом большой внимательности, – а ты, мой друг, попадешь ли в карту на тридцати шагах?

– Когда-нибудь, – отвечал граф, – мы попробуем. В свое время я стрелял не худо, но вот уже четыре года, как я не брал в руки пистолета.

– О, – заметил я, – в таком случае бьюсь об заклад, что ваше сиятельство не попадете в карту и в двадцати шагах: пистолет требует ежедневного упражнения. Это я знаю на опыте.»

Остановившись на этом месте, Юрий Владимирович заставил себя вспомнить комнату Игоря. Фотографическая память, свойственная, впрочем, многим людям нашей профессии, вырабатываемая годами, позволила ему представить комнату так, словно он теперь там находился и даже не выходил их нее. Рудик закрыл глаза. Так было удобнее думать и вспоминать. Вот окно, слева от него стол, за которым сидел мальчик. В левом углу кресло-кровать, у этой же стены еще один стул и две полки с книгами. На полу ничего, кроме разбитого зеркала и следов крови. Над столом портрет Игоря, на противоположной стене – абсолютно чистый листок бумаги.

Листок бумаги в клетку из школьной тетради. Прикреплен так, что находится за спиной у сидящего, и приколот наспех – всего одной кнопкой. Если мальчик хотел что-то написать, удобнее было бы повесить его у себя перед глазами. Но если человек за столом возьмет в руки зеркало.

Рудик открыл глаза, потом опять закрыл их, проверяя себя. Если сидящий возьмет в руки зеркало, то он обязательно увидит в нем отражение листка.

Догадка словно обожгла его. Листок бумаги – это. мишень! Мальчишка целился в нее, держа в левой руке зеркало, а в правой – пистолет, как бы стреляя назад через плечо. В комнату вошла жена, но Рудик не замечал ее. Он подошел к телефону и набрал номер следователя.

– Григорий Иванович, извините за поздний звонок. Все думаю об арбатском деле. И пришла мне в голову такая мысль.

– Да и мне не спится, Юрий Владимирович. Вот поужинал, хотел почитать, но чтение сегодня что-то не идет. И по телевизору ничего интересного.

– Григорий Иванович, помните листок бумаги, который висел на стене прямо напротив стола?

Прошло несколько секунд.

– Отлично помню. Листок в клетку. Приколот к стене одной кнопкой. Абсолютно чист, без каких-либо надписей. Я еще подумал: чего ради он тут висит? Но как-то не придал этому значения. Хотел спросить отца, но несчастному и так довольно наших вопросов.

– Ну, если вы запомнили листок, то, безусловно, представляете и разбитое зеркало на полу, рядом с левой ножкой стула.

– Зеркало я заметил сразу, как только мы впервые вошли в эту комнату. Оно описано в протоколе осмотра и приобщено к делу.

– А не мог ли быть такой вариант, – Рудик сделал паузу и переложил трубку в другую руку. – Мальчик сидит за столом, бумага у него за спиной. В левой руке он держит зеркало, в правой – заряженный пистолет. Целится он в листок как в мишень, используя зеркало. При этом правая рука его сильно согнута в локтевом суставе, почти под прямым углом. При таком положении руки ствол пистолета находится всего в нескольких сантиметрах от шеи.

– Даже не знаю, что и сказать, Юрий Владимирович. Фантастическая идея! Как она вам пришла в голову?

– Я заметил на столе у Игоря «Повести Белкина». Сначала подумал, что книга рекомендована школьной программой. Есть там, однако, одна вещь. «Выстрел», превосходная небольшая повесть. Помимо занимательнейшего сюжета могла бы служить отличным руководством по стрельбе из пистолета. Потом я попытался связать воедино зеркало и листок на стене, проведя между ними прямую линию.

– Но при вашем варианте пистолет обязательно должен был остаться в комнате.

– Значит, в ней находился кто-то еще кроме мальчика.

– Вот об этом я и думаю все эти дни. По логике, оружию, если принять за основу вашу версию – несчастный случай, деваться некуда. Ведь ранение было смертельным.

– Да, смерть наступила очень быстро, спустя считаные секунды. После такого ранения не то что мальчик, и взрослый человек встать бы не успел.

– И встать бы не успел, – повторил следователь слова Рудика. – Юрий Владимирович, вы завтра с утра на работу?

– Буду у себя.

– А не встретиться ли нам еще раз у Серовых и не прикинуть ли ваш вариант непосредственно на месте?

– Неплохая мысль. К девяти буду ждать вас на Арбате.

– Спокойной ночи и спасибо, Юрий Владимирович. —

На другом конце провода повесили трубку.

…Следователь сел за стол и взял в руки зеркало, половинки которого были склеены тонкой полоской лейкопластыря. Теперь предполагаемая мишень была у него за спиной. Левой рукой он поднял зеркало до уровня глаз, и Рудик, стоявший рядом, увидел, как в зеркале отчетливо отразился листок бумаги.

– Видно великолепно, Юрий Владимирович, – сказал следователь. – Отсюда до стены около четырех метров, а листок как на ладони. – Он тронул блестящую поверхность указательным пальцем правой руки, которую согнул в локтевом суставе почти под прямым углом. – Действительно, при таком положении руки, если предположить, что в ней находится пистолет, до места ранения на шее меньше пяти-шести сантиметров.

Он повернул зеркало слегка вправо и тут же зажмурил глаза. В лицо следователю стремительно прыгнул солнечный зайчик. Произошло это так неожиданно, что он опустил зеркало и потер глаза.

– Я буквально ослеп на несколько секунд. – Он взглянул на окно, находившееся справа от него, через которое была видна крыша соседнего дома и голубое небо, на котором ослепительно сияло утреннее апрельское солнце.