Небо Голливуда - Леон де Винтер

– Возможно, вы и правы, – кивнул Грин без всяких эмоций. – Только куда? Бросим его в гроб к Роберту Канту?

– Об этом я еще не подумал. – Бенсон стер пот под глазами тыльной стороной ладони.

– Может, просто похороним его там, где он лежит? – предложил Грин.

– Копать эту твердую землю? Нет, нет, это будет длиться до бесконечности. Нужно придумать короткую и точную операцию, – ответил Бенсон.

– Увезем его куда-нибудь за город и бросим по дороге в Лас-Вегас?

– Это тоже займет много времени. И кроме того, там все время патрулируют полицейские машины.

– Просто вернемся завтра утром со сворой голодных собак, – сказал Кейдж. – Или разрубим его на куски и скормим акулам.

– Придумал! – воскликнул Бенсон, пропустив трепетную речь Кейджа мимо ушей. – У меня в подвале огромный морозильник. Спрячем его туда.

– Что?! – Кейдж уставился на него с открытым ртом, а затем обратился к Грину: – Ты слышал, Том? Ты слышал, что сказал Флойд?

– Давайте сделаем это немедленно, – сказал Грин.

– Со мной двое умалишенных, – заключил Кейдж.

ТРИНАДЦАТЬ

Когда-то давно Джимми Кейдж сыграл сумасшедшего патологоанатома в дешевом фильме ужасов Кормана. Хотя роль того и не стоила, Кейдж с головой погрузился в работу криминалистических лабораторий. И теперь он вспомнил, что окоченение трупа вызвано химической реакцией на молочную кислоту, вырабатываемую мышечной тканью в течение тридцати шести часов после смерти.

Когда на буксировочном тросе, привязанном к крючку под передним бампером «олдса», они тащили Тино наверх, его конечности болтались из стороны в сторону. Трупная окоченелость прошла. Завернутое в плотный пластик тело терлось о бугристый склон ущелья. У них не было выхода: другого более или менее приличного способа поднять труп по крутому откосу они не видели. Идея использовать буксировочный трос пришла Флойду Бенсону. Задним ходом он медленно управлял «олдсом», вытаскивая привязанного к тросу Тино. Самый молодой из них, Грин, карабкался наверх, сопровождая труп, а Кейдж стоял на обочине, диктуя Бенсону уменьшить или увеличить скорость. Пластик порвался, и, когда они клали тело в багажник, Тино выглядел так, будто по нему проехались катком, а по спине долго били розгами. Все это длилось не более двадцати минут.

– У вас нет ни стыда, ни совести, – сказал Кейдж, разглядывая морозильную камеру. В ней можно было хранить запасы еды, которых хватило бы на много недель.

Морозильник стоял в подвале дома Бенсона в Санта-Монике, вилле предвоенного времени, к северу от городских небоскребов Оушен-авеню. От виллы на пляж вела бетонная дорожка, проложенная специально для бегающих трусцой и катающихся на роликовых коньках. По ней ежедневно передвигались тысячи спортсменов с плоскими животами и пустыми глазами (в их числе был и Грин, когда еще жил на Третьей улице). Дом располагался в долине средиземноморского типа и выглядел просторнее и комфортнее, чем его описывал Бенсон. Он был построен в стиле, который в Калифорнии называли «испанским»: изящная деревянная и железная отделка, потолочные перекрытия, когда-то расписанные яркими цветами, кафель причудливой формы, заброшенный бассейн с отвалившимися лазурными плитками, художественная мастерская с высокими окнами, выходящими в сад. Последнее землетрясение немного повредило здание – во время дождя внутрь просачивалась вода, но вкус, изящество и комфорт остались. Для тех, кто привык жить в «Сант-Мартине», этот дом казался дворцом.

Морозильник соседствовал с потертой мебелью, пыльным верстаком, досками, велосипедными запчастями, полными ненужных книг шкафами, абажурами, запасным холодильником, тремя телевизорами – привычными предметами, хранящимися в подвале.

– Вероятно, он был преступником, – сказал Бенсон, чтобы как-то заглушить угрызения совести.

– Вот именно, что вероятно, – повторил Кейдж. – То есть невинным человеком, пока не доказано обратное.

Грин снова попытался воспользоваться моментом:

– Именно поэтому необходимо поставить «жучки». Мы должны узнать, почему убили Тино.

– Вы действительно хотите это знать? – спросил Бенсон, заранее зная ответ.

– Что ты с ним сделаешь, Флойд? – поинтересовался Кейдж.

– Пока оставлю его здесь, – решительно ответил Бенсон.

– Надолго?

– Не знаю. Насколько будет возможно.

– И ты останешься здесь жить? – спросил Кейдж.

– Да.

– Все это время?

– У меня разве есть выбор?

– Всю оставшуюся жизнь ты будешь заложником Тино, – заключил Кейдж.

– Надеюсь, я забуду о нем, – ответил Бенсон. – Или… кремирую его когда-нибудь. Каждый день по кусочку в горелку. Пока Тино не превратится в пепел.

– А эти кусочки от Тино вы сами будете отрезать? – спросил Грин. – По сто грамм или по полкило?

– Мне сейчас просто необходимо выпить, – сказал Кейдж.

Они сели за стол на кухне и открыли бутылку.

Последние сорок лет интерьер дома не удостаивался внимания архитекторов, и кухня навевала ностальгические воспоминания о пятидесятых годах – красная искусственная кожа, изогнутые ножки, закругленные формы.

– И все же это лучший вариант, – сказал Бенсон, пытаясь расслабиться. – Полиция ничего не знает об убийстве.

– И вы после этого до конца жизни сможете спокойно спать? – спросил Грин. – Зная, что под вами лежит труп, а убийца тем временем разгуливает на свободе?

– Конечно, – ответил Бенсон, стараясь уничтожить свои сомнения.

– Флойд, ты же знаешь, что в один прекрасный день все раскроется, – предостерег его Кейдж.

– Его наверняка кто-нибудь найдет: монтер, сантехник или гость. И никто тебе не поверит, Флойд.

– Я же сказал, что сожгу его, – беспокойно и упрямо выдавил Бенсон из своих мясистых щек, не в состоянии предвидеть все последствия транспортировки трупа.

– Но если вы уже зашли так далеко, почему бы не сделать еще один шажок? – спросил Грин.

– Потому что я и так уже достаточно шагнул, – отрезал Бенсон.

– С чего ты вообще взял, что это выигрышное дело? – спросил Кейдж Грина. – По-моему, малобюджетный фильм имеет больше шансов на успех. Но ты отказываешься даже обсуждать идею его производства. А вот шантаж гангстеров – это в самый раз. Ты запутался, не я.

– Родни можно обработать. У нас есть для этого все необходимое. Ведь мы должны играть, чтобы все получилось. Мы хорошо продумаем наши действия и заберем то, что принес Тино. Выдав себя за инспекторов полиции, расследующих убийство Тино, мы надавим на Родни. Он судорожно станет думать, что делать с деньгами. Мы скажем, что получили наводку и хотим проверить, что произошло в последний день жизни Тино. Поскольку газеты об этом ничего не писали, только полиция может знать о его смерти. А поставив «жучки», мы будем в курсе всех планов Родни: где он прячет деньги, собирается ли в Мехико. Мы будем знать обо всем!

Кейдж скептически посмотрел на Грина:

– То есть мы звоним в дверь и говорим: эй, Родни, как дела, мы тут зашли поболтать!

– Да. Так обычно и происходит, когда на пороге появляется полиция.

– Для этого нужно иметь полицейские бляхи.

– Джимми, сколько знакомых реквизиторов могли бы одолжить нам бляхи?

– А оружие?

– Купим, – сказал Грин решительно. – Нам нужно настоящее. Мы не можем заявиться к ним с подделкой.

– Господин Грин, я вас не понимаю, – пожаловался Бенсон, не переставая потеть. – Что вас так прельщает в Тино и Родни? Почему бы вам не направить свои таланты на что-нибудь другое, более благородное?

– А чем это не благородно? Мы разделаемся с мошенником и убийцей, который, возможно, прими дело обычный судебный оборот, вышел бы сухим из воды. Ведь у него достаточно денег, чтобы нанять лучших адвокатов, таких, как Джонни Кохрэнс или Алан Дершовитцен, которые без зазрения совести будут перевирать факты и нести самую отвратительную ложь. Нам нечего терять! Что ждет нас впереди? Господин Бенсон, вы величайший актер прошедшего десятилетия, и что вы вынуждены делать, чтобы оставаться на плаву? Продавать себя в качестве электрика! Говорить «спасибо» и «пожалуйста» своему шефу и устанавливать сигнализацию у всякого сброда, с помощью которой им еще проще скрывать свои преступления! По-моему, это даже очень благородно. И я ничего не потеряю, если осуществлю сей благородный план.

– Ты можешь погибнуть, – сказал Кейдж холодно. – Впрочем, тебе виднее. Ты волен делать со своей жизнью что угодно. Но ведь и моя жизнь поставлена на карту.

– Нет. Мы продумаем исключительно выигрышный вариант. Безопасный на сто процентов. И ни процента меньше.

– Я не должен говорить «спасибо», – сказал Бенсон с уязвленной гордостью. Он не отрывал взгляда от стакана, в третий раз доверху наполненного виски. – Бенни Зар относится ко мне с уважением. Израильтянин из бывшей Персии.

– С чего ты взял, что Родни нам поверит? – спросил Кейдж.