Дорога моей земли - Алексей Недогонов

Встреча друзей

Мы снова сошлись воедино,мы снова за старым столом.Не грех, что он малость расшатан —чтó прочно стоит под вином?

Не грех, что домой принесли мызадумчивый свет седины —печать горевых испытаний,почетную тяжесть войны.

У каждого естьи разлука,и встречи желанные есть;победа моя принесла мнепрямую, суровую весть.

…Встают предо мной как живыесраженные вражьей бедой:шахтинец Василий Теплинский,сгоревший над финской водой;

архангелец Саша Тетерин,упавший у прусских снегов;и ты, богатырь Приднепровья,волжанин Иван Ликунов;

и ты, смоленчанин веселый,седого Кутузова брат,отец мой, Андрей Городецкий,старинный окопный солдат…

Давайте ж, друзья по оружью,товарищам честь воздадим:давайте четыре минутыв молчанье святом постоим.

Давайте четыре бокаланаполними дверь распахнем,поверив, что поздно иль рановойдут они четверо в дом.

Пусть в эти минуты вместитсяжелезный закон торжества:живых откровенная горечьи мертвых живые слова.

Пусть эти четыре минутыстоят в окружении мглына страже Великого Долгазенитные сосен стволы.

Москва, 9 мая 1946 г.

Встречное дыхание

Ни уходящих в небо крыш,ни соблазнительных афиш,

ни коммунальных милых сцен,ни разговорово сногсшибательности центаксомоторов,

ни привокзальной суеты,ни гвалта рынка —здесь просто воздух, и цветы,и кваса крынка.

Здесь мрак, летящий от холмов, —жары спасеньеда избяное от громовземлетрясенье,

да улочкой бегущий скот,да поединокс гусиным клювом у воротсквозных дождинок,

да сумерек ночных вино —его броженье,да воробьиное в окнозари вторженье…

Мы знали говор этих строкстихов отменныхдо первых фронтовых тревог —дорог военных.

Глубокий гусеничный следв моей долине:он был вчера — сегодня нетего в помине.

За эти радостей и бедчетыре годасуровей стала на сто летмоя природа.

На ней лежит печать войны:в закате клены.Не пушками ль опаленыдеревьев кроны?

Я узнаю, я узнаю,и я объемлюдушою всей — ее, моюродную землю.

Родную — с клеком журавлей,с зарею свежейозерных — в молниях траншей —левобережий,

со взрытым бомбой большакомв полях совхоза,с простреленным насквозь дубкому перевоза,

с бессмертьем горестных минутпред ясным спискомимен стрелков, лежащих тут,под обелиском,

с комбайном шумным на поляхдержавы хлебной,с Уралом, рвущимся сквозь шляхковыльных гребней…

Я узнаю, я узнаю,и я объемлюдушой всей — ее, моюродную землю.

Ее. Мою.Я вижу в ней —в бессмертной тверди —свет коммунизма, что сильнейврагов и смерти!

1946 г.

Шуточное послание друзьям

В тыщу девятьсот восьмидесятомвыйдут без некролога газеты.Я умру простым, как гвоздь, солдатом,прошагавшим в битвах полпланеты.

Я умру — вы на слово поверьте —вашим верным, вашим прочным другом,со спокойной мыслью, что до смертивсем врагам воздал я по заслугам.

В том году, как броневик, суровыйЗИС-107 пройдет по Сивцев-Вражку,буду я лежать, на все готовый,с крышкой гробовою нараспашку.

И студент последней самой модыскажет, проходя по переулку:— В силу диалектики природыон ушел из жизни на прогулку.

Я студенту возражать не буду —мысль сухая, трезвая, благая:некрасиво бить в гробу посуду,истиной наук пренебрегая…

Утром в девятьсот восьмидесятый,под синичий писк, под грай вороний,домуправ гражданскою лопатойнамекнет на мир потусторонний.

Вот и стану — запахом растений,звуком, ветром, что цветы колышет…Полное собранье сочиненийза меня сержант Петров напишет.

Он придет с весомыми словами,с мозгом гениального мужчины.Если он находится меж вами,пусть потерпит до моей кончины.

Констанца, 1946 г.

«Я взвешивался в детстве…»

Я взвешивался в детствена весах,дивясь, как цилиндрические гирискользили на размеченном шарнире.И все.Но я не знал о чудесах,не знал, что мнеза мелкую монетуони тогда —до точности почти —смогли в своих делениях найтимой вес —мое давленье на планету.

1946 г.

Спасение тишины

Археолог-старикпо костям, черепам и монетамназовет вам эпоху,расскажет о быте племен.Мало нашей земли —он мечтает пройтись по планетам,составляющим азбукудревних и новых времен.

Век ученого старца,как сон лошадиный, недолог.Перед смертью своеюон знать не желает того,что далекий потомок,такой же, как он, археолог,не узнает собратаи выбросит череп его.То же будет и с дальним потомком…

Монетами, камнем, костямии архивами бредит сосед мой —истории бог.

Мне старик благодарен,что я занимаюсь гвоздямии смоленою дратвойдля новых солдатских сапог.

1946 г.

Тетеревиная охота

Он под Изюмом бил «кукушек»пониже глотки, выше ушек,и вот, придя с войны домой,пошел на птичий мир войной.

…Весна по рощам, по яругампоет последним ручейком.Казак вдоль пойм, росистым лугом,сквозь ночь идет с дробовиком.

«Успеть! На зорьке — час пирушки…»Лесной полночный мир угрюм.Казак услышал: на опушке —тетеревиной свадьбы шум.

Лес поделился бугровиной,устроил казаку привали свадьбою тетеревинойохотника зачаровал.

Казак сидел, глядел и думал:вот посижу, мол. Подожду, молПотом…

А тетерев, квохча,то вскинет клюв, то полукругомвдруг выгнет крылья — и к подругам…Пора влюбленных горяча!

Лес на заре запел на диво.Казак в сторонку отошели молвил: — Очень уж красиво! —и дробовик вложил в чехол.

1946 г.

«На закате в дымной хате…»

На закате в дымной хатехвастуны судачат день…Даже тополь на закатетень наводит на плетень.

Тот, кто в бой ходил на танке, —переходит на басы…Кот-мурлыка на лежанкеулыбается в усы…

1946 г.

Девичье ожидание

Тянет медом от гречида «страданьем» гармошки.Где вы, первые встречи,где вы, стежки-дорожки!

Дорогие девчата,песня зря не поется:все, что было когда-то,может, нынче вернется.

Огонек ожиданьязадрожит на окошке,и польются «страданья»задушевной гармошки.

Ой, подруженьки, еслиголубочек вернется,наша прежняя песняпо-иному споется.

Будет то же веселье…Эх вы, стежки-дорожки!Будет свадьбы похмельеда слеза от гармошки.

Ой, подружки-девчата,сердце радостно бьется:все, что было когда-то,непременно вернется!

1946 г.

Песня за околицей