Семеро с Голгофы - Энтони Бучер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако если бы он не взялся за расследование, то и Мону бы никогда не пригласил посмотреть мексиканский фильм, а засел бы, как обычно, в библиотеке и лишился разом двух удовольствий. Одно – сама картина: нагромождение нестрашных ужасов, на что способны только мексиканцы; другое, конечно, сама Мона.
Обычно такая спокойная и уравновешенная, в кинозале она совершенно преобразилась. В самые драматические моменты она принималась неудержимо дрожать, а когда черные литеры какой-то дьявольской книги превратились в извивающихся подземных червей, стиснула Мартину локоть. Все еще переваривая малопонятные заключительные слова фильма, все еще не избавившись от странного чувства ирреальности, порожденного его безумным сюжетом, Мартин вдруг осознал, что ладонь Моны покоится в его ладони. И была ее ладонь теплой и вполне реальной.
Мона улыбнулась и кивнула в ответ на предложение выпить еще один бокал шерри. Себе Мартин снова заказал пива.
Они сидели в кабинке дешевой забегаловки рядом с маленьким кинотеатром, приходя в себя после ужасов фильма и подкрепляясь перед долгой поездкой на трамвае в университетский городок.
– Не знаешь, чему и верить, – вздохнула Мона. – Странное какое-то чувство оставляет эта картина. Верно в ней муж говорит: «Либо эти мертвые монахи воскресли, либо мы трое пробыли одну ночь мертвыми. Кто знает?»
– А смерть сама по себе странна, – заметил Мартин. – Правда, странная смерть в меньшей степени – две странности взаимно уничтожают друг друга…
Принесли напитки – как раз вовремя, ибо созданный Мартином образ смерти грозил приобрести болезненно причудливые очертания. Мона молча отхлебнула шерри, потом снова заговорила:
– Я видела днем Курта Росса. Он подавлен смертью дяди.
Смерть доктора Шеделя – это не то, о чем Мартин хотел бы говорить прямо сейчас, и он свернул в сторону:
– А как там Лупе Санчес?
– Я виделась с ней в воскресенье. Собственно, за тем и поехала в Сан-Франциско с самого утра. Спасибо, Мартин, ей значительно лучше.
– А что вообще с ней, что-нибудь серьезное?
– Да нет, н-нет. – Кажется, Мона хотела что-то добавить, но передумала. Мартин выждал немного и, решив, что эта тема закрыта, предложил Моне сигарету, закурил сам и вернулся к фильму.
Однако же, развивая идеи относительно эстетики фильмов ужасов, Мартин внимательно наблюдал за Моной. Ей явно не терпелось что-то сказать. Выждав еще немного и решив, что момент настал, Мартин поставил точку в своем устном трактате и осушил кружку пива.
– Слушайте, Мартин… – нерешительно начала Мона.
– Да? – Ему не хотелось ее подталкивать.
– Вы ведь дружите с Куртом?
– Ну да, конечно, – ровно проговорил Мартин, почувствовав при этом легкий укол совести.
– В таком случае будьте к нему повнимательнее.
– А я всегда внимателен. – Мартина несколько удивил такой поворот темы. – Как насчет еще одного глотка шерри?
– С удовольствием. – Мартин сделал знак официанту повторить, а Мона, запинаясь, продолжила: – Да нет… как раз не как всегда… по-настоящему… особенно. Ему плохо, и у него так мало друзей! Ремиджио, вы, ну, еще один-другой. А от Ремиджио толку мало, – добавила она с чисто сестринским скепсисом.
– Понимаю, – сочувственно кивнул Мартин. – Его дядя мертв… Лупе в больнице. – Он молча выругал себя за столь откровенное лицемерие.
Теперь Мона не улыбалась, но серьезным ее подвижное лицо казалось еще привлекательнее.
– Ему нужен хоть кто-то, Мартин! А Лупе он навестить не решается – из страха, что его заподозрят…
К неудовольствию Мартина, появление официанта с шерри и пивом не дало ей договорить.
Мона сделала большой глоток, словно собираясь с силами.
– Можно еще сигарету, Мартин? – попросила она. Шерри, а также то, что говорили они по-испански, вопреки обыкновению развязали ей язык. Мона сильно затянулась, выдохнула большой клубок дыма и заговорила:
– Наверное, лучше будет, если я все вам расскажу. Пока это знают только Курт, Лупе и я, но если узнаете и вы, то вам будет легче разговаривать с Куртом. Ничем Лупе не больна.
– Да я уж догадался, – кивнул Мартин.
– Мне так жаль ее. Я знаю, что это дурно, но они с Куртом… они так любят друг друга. Они были так счастливы… А потом она узнала. И у нее не было другого выхода. Одна из приятельниц Лупе сказала, что знает в Сан-Франциско одного доктора – имя этой приятельницы я вам не назову, но она дважды с ней разговаривала. И та заверила ее, что все будет хорошо, никто ничего не узнает. А потом… у нее не оказалось денег.
Мона замолчала и снова потянулась к бокалу. Мартин изо всех сил старался сохранять вид отца, перед которым исповедуется дочь.
– Вы сказали, Мартин, что смерть – странная вещь, – вдруг отклонилась от своей темы Мона. – А для меня не менее странна любовь, и уж точно более страшна. Я думаю про Лупе, и мне не хочется влюбляться. Никогда. Если бы что-нибудь подобное случилось со мной… Ремиджио… не знаю, что бы он сделал. А если об этом узнает генерал…
– Какой генерал?
– Отец Лупе.
Тут Мартин вспомнил. Генерал Помпилио Санчес-и-Ларреда, некогда знаменитый и отважный мексиканский бунтарь, ныне вел вынужденно покойную жизнь в Лос-Анджелесе. Гордый человек, утверждавший, что в его жилах течет кровь как конкистадоров, так и ацтеков, наделенный одновременно энергией завоевателя и благородством покоренного.
– Отчего они не поженились? – напрямик спросил Мартин.
– Лупе обручена с одним давним соратником генерала. Это за него она должна когда-нибудь выйти замуж и вернуться вместе с ним в Мехико. Любой другой брак дочери убьет ее отца.
– Но если нет денег, что делать ей в Сан-Франциско?
– Этого я не знаю. В субботу утром Лупе сказала мне, что все в порядке, она едет к доктору. Это все, что мне известно.
Все сходится, комар носу не подточит, подумал Мартин. Все, кроме того, что Курт Росс – такой добрый, славный малый.
– И ты ведь будешь внимателен к Курту, постараешься ему помочь? – Мартин вдруг с удивлением отметил про себя, что по ходу этого доверительного разговора Мона отбросила формальное usted (вы) и стала обращаться к нему на tu (ты).
– Исключительно ради тебя, – галантно ответил ей Мартин в той же грамматической форме.
– Не ради меня, Мартин, – покачала головой Мона, – ради него.
– Загляну к нему, как только в Дом вернемся, – пообещал Мартин и с грустью подумал, что хоть это-то правда.
– Хорошо. Ты мне нравишься, Мартин. – И, вставая вместе с Моной из-за стола, он был
