Повесть одной жизни - Светлана Волкославская

— С тех пор я и ищу разгадку этой тайны, — в лад моим мыслям произнес Ростислав, и я поняла, что он делится со мной самым сокровенным. — Знаешь, как-то наткнулся на фразу у Бердяева: «Философия истории зачинается в древнем Израиле, в сознании пророков, в откровении Бога в истории».

У меня дома были Новый Завет и Псалтирь, и, естественно, никаких ветхозаветных пророков я никогда не читала, поэтому просто попросила:

— Расскажи.

Он улыбнулся.

— Просто так взять и рассказать довольно сложно. Но, если хочешь, несколько слов о том истукане, которого я видел в детстве на картинке. У Даниила я нашел его подробное описание.

Легкий порыв ветра бросил нам под ноги несколько маленьких лепестков-чашечек. Над темными веерами листьев белыми пирамидками возвышались соцветия каштанов.

— Как свечи на елке… — сказал Ростислав. Я тогда подумала, что в Новый Год хотела бы оказаться рядом с ним. Но это просто невозможно, если учитывать, что мама разрешает мне приходить домой не позже десяти.

— И что же истукан?

— Истукан — это история империй. У него золотая голова — это сиятельный Вавилон. Серебряная грудь, несколько уступающая золоту, — Мидо-Персия, а медные бедра…

— Империя Александра Македонского, — сорвалась у меня подсказка. Все-таки я была отличницей!

— Да, Греция, и, наконец, мощные железные ноги — Рим, великий Рим.

— Ты хочешь сказать, что Даниил все это предсказал заранее? — я чувствовала восхищение.

— Он жил при «золотой голове» и застал также «серебряных» Дария и Кира. А панорама всей последующей истории была открыта ему Богом.

— И где же там мы, наша эпоха?

— В ступнях истукана — там, где железо смешано с глиной! Это сильные и слабые государства, а не единая мощная империя, как раньше.

Ксения Саввишна говорила нам на уроках, что со времен Рима на карте мира глобальных империй не появлялось, хотя многие старались завоевать если не весь мир, то хотя бы всю Европу. Объединяли ее и через браки королевских особ, но все напрасно.

— Послушай, Ростислав, — сказала я с энтузиазмом, — а может, еще что-то изменится? Лет так через сто?

— Еще одна попытка будет, без сомнения, — ответил он, глядя на меня так удивленно, будто говорить с девушкой на такие темы казалось ему прежде невозможным.

— Я не думаю, что появится новый завоеватель, который решится идти в военный поход за мировой империей. Нет, люди сами захотят объединиться, можешь представить себе? Ведь человечество взрослеет и начинает понимать, что непрестанно враждовать глупо и не выгодно. Может быть, объединятся страны для того, чтобы вместе бороться с каким-то общим врагом или решать проблемы выживания на планете…

— Это разумно, наверное, — предположила я.

— Но в исторической схеме Даниила новое глобальное сообщество не заложено, — воскликнул он. — Поэтому все это будет только попыткой! Возможно так же, что эта попытка будет чревата какими-то издержками. Может быть, в стремлении создать новый мир люди, сами того не понимая, сотворят какое-то великое зло, потому что у Даниила сказано, что именно в этот «глиняно-железный» период ОГРОМНЫЙ КАМЕНЬ оторвется от ГОРЫ и сокрушит все — железо, медь, глину, серебро и золото…

— Ты думаешь, этот камень — конец света?

— Это начало новой эры. Там говорится так: «И во дни тех царств Бог Небесный воздвигнет новое царство…»

— Новое царство! Неужели все так и будет? — прошептала я.

Незаметно таял день. Мимо проходили люди, уверенные в том, что идут верной дорогой, мужчины и женщины эпохи социализма. Мы тоже поднялись со скамьи и не спеша пошли вниз по аллее к привокзальной площади, где я обычно садилась в трамвай.

— Знаешь, — сказала я на прощание, — мне тоже хотелось бы научиться читать Библию так, как ты. То есть вот так много видеть за ее строками. Но для этого, наверное, нужно хорошо знать историю.

— Ты отчасти права, — ответил Ростислав, — но только отчасти! Библия нередко объясняет сама себя, то есть непонятное в одном месте становится понятным, когда прочитаешь другое. Да и вообще в этой Книге есть широчайшее поле для мысли человека любого склада ума, любых знаний и интересов. В самых, казалось бы, незатейливых евангельских историях скрыто столько смысла, что каждый раз, читая их снова, находишь для себя что-то прежде неведомое. Главное, читать с верой, в смирении сердца.

Я понимала, что он прав. Перед глазами стояла моя бабушка Александра, которая так старательно по складам разбирала Евангельские строки, а потом, растрогавшись, подносила книгу к губам, целовала ее и шептала «золотые Божии словечечки!»

— Но и соизмерять события своего времени с библейскими предсказаниями мы тоже можем, — закончил мой спутник, — иначе зачем бы Иисус рассказывал ученикам о том, что будет происходить в мире накануне Его пришествия? Библия объясняет и жизнь, и ход человеческой истории.

По пути домой, сидя в скрипящем и грохочущем трамвае, я с удовлетворением думала о том, что Некто правит историей этого мира, и всему назначает времена и сроки. Получалось, что эти проносящиеся мимо дома из мощных серых камней, надоевшие плакаты, массивные памятники — все это только определенная веха на пути к Его царству. И внутри этого вселенского замысла оказывалась я, обычная девушка с длинной косой, так и не научившаяся жить «как все». Неужели, думалось мне, Он так же держит в Своих руках историю моей жизни?

«Следующая остановка — улица Юных Ленинцев», — объявил приподнятый дикторский голос над моей головой. «Пройдет еще сколько-то лет, и это будет совсем другая улица», — подумала я, машинально пробираясь к выходу.

«Представь: самый молодой город в Казахстане, Темиртау, что значит „железная гора“. Четырехэтажки в степи среди сопок, в стороне — Карагандинский металлургический комбинат, вторая Магнитка. Веселая комсомольская стройка, и я в самой гуще событий — работаю мастером. Народ вокруг очень разный — литовцы, украинцы, казахи, русские, даже болгары. Никаких выходных и праздников, а единственное развлечение по вечерам — танцплощадка. Если не хочется танцевать, то можно поиграть в карты в общежитии или выпить в конце концов… И от этого с каждым днем вокруг все меньше лиц с ясным взглядом. На моих глазах ребята-однокурсники, вчерашние полные задора первопроходцев молодые специалисты, потихоньку стали опускаться…»

Мы с Ростиславом проводили время у меня на кухне. Оказалось, что он любит молоко. А я предпочитала чай с маленькими сухариками-кубиками, которые мама сушила из остатков хлеба. Беседа доставляла мне истинное наслаждение, хотя сидеть за нашим зеленым столом-тумбой было не очень удобно — колени упирались в дверцы. Но перейти в комнату мы не решались, чтобы не волновать маму.

Он продолжал рассказывать мне свою жизнь.

— В канун Нового Года у меня было ужасное настроение. Ничего, кроме пьянки в общежитии не предвиделось. Я зашел в Красный уголок и увидел молодого человека, сидящего в одиночестве у окна. Он смотрел куда-то вдаль, на степные снега, и как будто бы слегка хмурился. Я подсел к нему и тоже стал смотреть в окно, хотя смотреть там было совершенно не на что. Когда мы остались в комнате совсем одни, этот молодой человек вдруг спросил меня:

— Сын духовного лица, не так ли?

Обо мне это было многим известно.

— Так, а что? — ответил я.

— Ты вот по философии был лучший студент на курсе. Скажи мне, в чем материалисты не правы.

То, что он спросил об этом, очень меня обрадовало, но я еще осторожничал и потому тоже поинтересовался:

— А ты думаешь, что они не правы?

Его фамилия, как позже выяснилось, была Либенко, а дипломная специализация — архитектура.

— Правы те, кто правы, — проговорил Либенко.

У него было интересное лицо, проницательный взгляд и манера царственно вскидывать брови.

Мне сразу стало ясно, что этот человек не может быть материалистом. Он, видимо, тоже почувствовал ко мне расположение и пригласил к себе в комнату. Проговорили мы чуть ли не до утра. «Я, знаешь ли, с детства совсем не так, как теперь живу, воспитан был», — признался он.

И тогда я прямо спросил его: «За кого ты Христа почитаешь?»

— За Господа и Бога моего, — ответил он, не колеблясь.

— А Духа святого?

Он покачал головой и приложил палец к губам. Перед нами стояла початая бутылка вина.

На следующий день мы вместе с Николаем Либенко уже ехали в Караганду на поиски Библии. Кто-то подсказал нам, что где-то на окраине города, на станции Тихоновка есть действующая церквушка. Дорогой новый друг говорил мне удивительные вещи.

— Наше русское верование народное переплетается с чистейшей воды язычеством. Понятное дело — до всеобщего насильственного крещения «жили мы в лесу и молились колесу». Тут и костры, и пляски, и венки цветочные, и большая свобода нравов. Старуха Византия, умирая, отдала нам свое старческое, аскетическое христианство, а мы были народ-дитя, у которого теперь игрушки отобрали и в идеал монашескую жизнь поставили. Всякие там скоморохи оказались чуть ли не диссидентами! Ох, и трудно было все это переварить! Христианство, в котором жизнь — зло, а смерть — благо. Ну, конечно, со временем привыкли и во вкус вошли. Но вот для большинства вера по-прежнему по-язычески — только обряд, обладающий таинственной силой…