Мерси, камарад! - Гюнтер Хофе

Время летело быстро. Ганс Рорбек твердо решил на следующее утро переговорить по этому делу с обер-лейтенантом Эйзельтом.

Обратно возвращались уже вечером. В темноте маленькие улочки города казались еще более извилистыми и пустынными. На небе светила луна, разбросав по земле пугающие тени. Далекая гряда Пиренеев слилась в сплошную темную стену.

Мартина во всем положилась на Ганса, решив — будь что будет.

Расстались они на темной улице Нарбонна.

По дороге в часть Рорбек еще раз пытался все хорошенько обдумать, но никак не мог сосредоточиться — в голову лезла всякая ерунда. «Здесь, на побережье, почему-то недооценивают коньяк и пьют более легкий арманьяк. Жителям выдают по сорок граммов табака в месяц. А когда кто-нибудь из немцев пытается кому-либо из местных жителей подарить что-нибудь, тот отказывается, говорит: «У нас это не принято!» Большинство бойцов из интернациональных бригад бежало из Испании именно сюда. Здешние теплые ветры несколько развеяли наше мрачное настроение, в котором мы вернулись с Восточного фронта. Альтдерфер — мерзавец. Он меня, конечно, выслушает, но за обещание что-то сделать потребует слишком большую плату. Чего доброго, еще начнет запугивать и шантажировать…»

В эту минуту радиотехник Ганс Рорбек вдруг почувствовал, что любовь Мартины ему дороже всего на свете. И в то же время у него появилось смутное ощущение, что он видит ее в последний раз.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Да, господин Пфайлер, история эта, прямо надо сказать, мрачная. Очень мрачная. — Курт Дернберг посмотрел на свет через стекло бокала, а затем залпом осушил его.

— Вы могли бы мне этого не говорить, я и сам понимаю. — Пфайлер выпустил изо рта клуб дыма и снова затянулся сигарой.

Штурмбанфюрер службы безопасности был сама заносчивость.

— Вам одновременно повезло и не повезло в том, что вы подчинены непосредственно дивизии, так как это значительно сужает круг лиц, которым известно о случившемся. Это, откровенно говоря, позволило и нам узнать о происшедшем за столь короткий срок. Поэтому мы и имеем возможность помочь вам. — Дернберг осклабился.

— Понимаю, — произнес командир артдивизиона.

Дернберг наполнил свой бокал.

— Самое слабое звено во всей этой истории отнюдь не ваш капрал, нет. Это звено вы сами, господин Пфайлер. Парня можно поставить к стенке, и все. А что делать с вами? Привлекать к ответственности за отсутствие бдительности? Или за небрежное хранение военных документов, содержащих военную тайну? Вы представляете, что это такое! Ведь вы кадровый офицер. Ваша репутация однажды уже была слегка подмочена. Под Смоленском вы безо всякой необходимости подорвали орудия своего дивизиона, не так ли? — В голосе Дернберга, вроде бы мягком и дружеском, чувствовались нотки жестокости.

— Господин Дернберг! — Пфайлер с такой силой сунул сигару в пепельницу, что полетели искры.

— Знаю, знаю: сейчас вы мне станете объяснять, что русские уже ворвались на ваши огневые позиции, а вы не хотели, чтобы пушки попали в руки врага. — Штурмбанфюрер сделал резкое движение рукой. — Скажите, а почему вы не выбили русских с ваших позиций?

— Я действительно не представляю, что можно было сделать с этими секретными бумагами. — Майор старался говорить как можно спокойнее.

— Ах вы не представляете? Я вам объясню. — Штурмбанфюрер наклонился, впившись глазами в майора. — Разве нельзя представить такую картину? На Восточном фронте вы подорвали орудия собственной батареи, чем нанесли ущерб вермахту. Находясь на западном фронте, вы играете на руку союзникам русских — к противнику попадают секретные документы о расположении артиллерии, что может повести в день «X» к немедленному уничтожению двенадцати тяжелых орудий. Знаете, что это такое? — Дернберг с удовольствием наблюдал, как на лбу Пфайлера выступил пот. — А это будет значить, что военные корабли ее королевского величества смогут подойти к самому берегу и обстрелять из четырехсотмиллиметровых орудий все наши укрепления, координаты которых им точно известны!

— Но все эти рассуждения притянуты за уши!

— Как бы доброжелательно по отношению к вам ни были мы настроены, удержаться в звании майора вам не удастся. А жаль, так как вы зарекомендовали себя как принципиальный офицер.

Издевка была столь явной, что майор Пфайлер с большим трудом сдержался.

«Месяц начинается черт знает как плохо», — подумал он. Однако есть ли смысл возмущаться и протестовать? Он сам раздул дело о пропаже секретных документов, чтобы обезопасить себя, как он считал. А теперь вот сиди в грязи, хотя и не виноват ни в чем. А тут еще этот чертов Смоленск вспомнили. Хотя он и в этом случае упрекнуть себя не может. Русские тогда так наступали, что остановить их не было никакой возможности. Русские танки Т-34 лезли напролом и овладевали одной позицией за другой.

Дернберг встал и прошелся по кабинету.

— Провести лето в таком чудесном месте, господин Пфайлер, это такое счастье, и отказываться от него по-настоящему жаль.

Майор чувствовал, что все его тело покрылось потом. Ему хотелось во что бы то ни стало сохранить внешнее спокойствие.

Дернберг отхлебнул из бокала коньяк и вынул из кармана записную книжку в кожаном переплете.

— Что за день у нас сегодня? — спросил он.

— Вторник, первое июня.

— Вот первые правильные слова, которые я от вас сегодня слышу.

Пфайлер охотно влепил бы Дернбергу пулю в лоб, если бы мог, только бы покончить со страхом, который терзал его.

Штурмбанфюрер кивнул командиру артдивизиона, намеренно не подав ему руки, сказал:

— Я вам дам знать, мой дорогой. Но, разумеется, будет лучше, если вы сами постараетесь пролить свет на это дело, которое пахнет шпионажем. Для обдумывания я даю вам время до воскресенья, это будет четвертое июня. Не забудьте эту дату, господин Пфайлер.

— Покорно благодарю.

— Знаете, я обратил внимание на то, что за весь наш долгий разговор вы ни разу не упомянули об унтер-офицере Баумерте. Не должен ли я думать, что вы намеренно его покрываете? — В голосе Дернберга послышалась усмешка.

— Баумерт сказал, что он ничего не знает о пропаже.

— Сообщников всегда принято покрывать.

Штурмбанфюрер ушел, а Пфайлер углубился в воспоминания. «Ровно год тому назад в это же время я лежал в ста километрах восточнее Орла. Было это как раз перед крупным наступлением. Но я тогда не испытывал такого страха, как сейчас. Этот штурмбанфюрер Дернберг страшнее любого наступления противника. Все-то они знают, на всех у них заведено досье… Запугивать и шантажировать они умеют…» Пфайлер тряхнул головой, желая отогнать от себя мрачные мысли.