Избранное - Марио Ригони

— Это нам на смену идут венгры.

Лишь когда колонны подошли к позициям вплотную, все поняли, что это русские. Вся рота сдалась в плен. Спаслись лишь один офицер, несколько альпийских стрелков да командир роты, позднее нагнавший нас. От него разило коньяком, он кричал:

— Вся моя рота попала в плен, бесполезно сражаться, мы окружены. — Но он был пьян, и никто не поверил его словам.

Теперь настал наш черед идти в атаку, чтобы вырваться из окружения. Передают, будто старшие офицеры дивизии всю ночь совещались и решили в последний раз попытать счастья. Мы сразу повеселели, поверили, что на этот раз прорвемся. Вместе с Антонелли и Тоурном я запел: «В тени кустов спала прекрасная пастушка…» Проходящие мимо смотрят на нас с жалостью — думают, рехнулись. А мы поем еще громче. Лейтенант Ченчи смеется.

— «Вестоне», вперед, — раздается голос офицера. Вот и наш черед настал.

Мы проходим в голову колонны. Артиллеристы опорожняют свои подсумки и отдают нам обоймы и ручные гранаты. Смотрят на нас так же, как мы смотрели на тех, кто пошел в атаку вчера, стараются подбодрить. Мы с Антонелли смеемся, и я говорю артиллеристам:

— Цельтесь из ваших пушечек прямо в кончики наших перьев.

— Не волнуйтесь, земляки, не волнуйтесь, — отвечают они.

Мы в зоне досягаемости русских минометов. Почему же они не открывают огонь? То и дело нам попадаются лежащие на снегу альпийские стрелки: это наши товарищи из «Вероны», навсегда уснувшие здесь после вчерашнего боя. На подходе к первым домам мы услышали несколько автоматных очередей, потом снова все смолкло. Мы взяли правее и углубились в дубовую рощу. Шли и по колено проваливались в снег. В лесу мы разложили костер — жгли пустые ящики из–под боеприпасов. Нам приказано ждать. Русские окопались в соседней деревне, которая одним краем примыкает к другой. Через эту вторую деревню мы и должны прорваться, так как за ней, по уверениям начальства, начинается прекрасная дорога, по которой нам придут на помощь немецкие бронетанковые части. Нашему взводу прислали нового командира — лейтенанта из Генуи. Но командовать он не умеет, в сложных условиях теряется и только вносит сумятицу.

Одну руку он не снимает с кобуры пистолета, а другой беспрерывно размахивает и кричит:

— Все за мной, я вас приведу в Италию, кто вздумает дезертировать — пристрелю на месте.

А вот проверить, действует ли оружие и сколько у нас осталось боеприпасов, не удосужился. Но мы не обращаем внимания ни на его повелительные жесты, ни на крики. Я отправляюсь переговорить со стрелками. Они чистят ручные пулеметы, греясь у огня. Велю принести сюда и два уцелевших станковых пулемета.

Снова раздается приказ: ««Вестоне“, вперед!» Во главе роты — капитан. Что с ним было, я так и не знаю, но сейчас он, как и прежде, шагает впереди.

Тем временем из деревушки, которую мы покинули утром, направляется к холму длиннющая колонна. На опушке леса стоят немецкие минометы. Я с любопытством рассматриваю это необычное оружие. Офицеры обсуждают план атаки. Наша пятьдесят пятая рота должна обойти село с тыла. Батальон «Валькьезе» и один из батальонов пятого полка будут вместе с нами осуществлять обходной маневр. В решающий момент вступят в действие немецкие минометы и танки. Легкие двенадцатиместные грузовички и тяжелые грузовики решено бросить на дороге, ведущей к холму. Проходя мимо, мы видим, как солдаты выводят из строя моторы и выливают бензин, чтоб отдать его танкистам. На снегу валяются конверты, а из проломленных ящиков торчат циркуляры, списки, гроссбухи — и я смотрю на них со злорадным удовольствием.

Из грузовичка вылезает лейтенант Мошиони. Прихрамывая и стиснув зубы, он идет по снегу, вытянувшись во весь свой длинный рост. Лицо его бледно. Я тороплюсь ему навстречу. Первым делом он спрашивает о своем взводе и о нашей роте.

— Вон ваш взвод, господин лейтенант, идемте, — говорю я.

Нам о многом хочется спросить друг у друга, но мы лишь молча обмениваемся взглядами, радуясь, что встретились снова.

Пробираться вперед приходится по глубокому снегу, и каждый шаг дается тяжело. Мы несем оружие, и, когда проваливаешься по колено в снег, потом нелегко вытащить ногу и идти дальше. Мы устали, и становится все труднее найти смену тем, кто несет пулеметы. Лейтенант из Генуи по–прежнему беспрерывно хватается за пистолет, но я замечаю, что никто из альпийских стрелков его не слушает и ему не доверяет — слишком он много кричит.

Я тоже, когда подходит моя очередь, беру и несу треногу станкового пулемета. Ярко светит солнце, и все мы обливаемся потом. Идем по открытой местности и представляем для русских отличную мишень. У меня узлом схватывает горло при одной мысли: «Что, если они сейчас откроют огонь из минометов? Для их автоматов мы пока еще, к счастью, недосягаемы». Я замечаю, что не все солдаты взвода идут за мной, остальные тоже это замечают и спрашивают:

— Почему они не следуют за нами?

— Нам надо держаться вместе, тогда пробьемся, — говорю я. — Вместе мы — сила.

Антонелли ругается все яростнее, утопая в снегу под тяжестью пулемета. Нет, он большой молодчина — проклинает все и вся, но упрямо шагает вперед и станковый тянет на горбу чаще других. Лейтенанту не нравится, что Антонелли матерится, и он делает ему замечание. Но Антонелли расходится еще пуще и посылает лейтенанта куда подальше. Как живы в памяти эти сцены!

Остальные взводы, рассыпавшись цепочкой, продолжают движение справа от нас. Мы же должны прикрыть левый фланг роты, потому что русские могут нас внезапно атаковать именно слева. Капитан приказывает нам ускорить движение. До меня доносятся голоса лейтенантов Ченчи, Пендоли и Мошиони, которые подгоняют свои взводы. Внезапно я даже сквозь корку сухой земли, залепившую лицо, чувствую, что бледнею: слышен залп. А вот и знакомый свист — минометы. Мины пролетают над нами и падают метрах в пятидесяти и ниже, где уже никого нет.

— Вперед, бегите вперед! — кричу я. Но попробуй тут побеги! — Впереди есть балка, в которой можно укрыться. Вперед, бегом марш!

Но все жмутся ко мне.

— Бежать врассыпную! — надрываюсь я. — Берите влево.

А вот и он, пронзительный, долгий вой и грохот над нами. Звук этот мне давно знаком, и сейчас он не кажется таким жутким, как прежде. Поднимаю голову и вижу, что снаряды летят в направлении русских позиций. Значит, огонь ведут немцы. Там, где падают снаряды, мгновенно загораются избы. У первых домов деревни слышна перестрелка. Там ведет бой батальон «Валькьезе», мы их опередили и потому вынуждены повернуть и совершить длинный обход. А лейтенант продолжает кричать, размахивая пистолетом. Ему повсюду мерещатся русские, он даже принимает солдат нашей роты за русских и приказывает ставить пулемет на каждые сто метров, а цели для стрельбы дает совершенно невероятные. Думаю, он уже рехнулся.

Лейтенант вконец нас запутал, да еще приходилось часто менять тех, кто нес станковые пулеметы, и мы значительно отстали от остальных взводов. Капитан кричал нам издалека:

— Прибавьте шагу! — И обрушивался на меня.

Он был прав — нам следовало поторопиться, иначе в случае атаки мы остались бы отрезанными от своих и не смогли бы поддержать стрелков огнем двух станковых пулеметов. Я приказал прибавить шагу. Мы обливаемся потом, чертыхаемся, но все же вскоре достигаем балки, где хоть можно перевести дыхание. Затем начинаем взбираться вверх: теперь мы уже недалеко от деревни, и части завершают обходной маневр. Вижу на снегу темное пятно, подхожу поближе — это альпийский стрелок батальона «Эдоло», у него на шляпе зеленая кисточка. Кажется, будто он спокойно спит. Может, в последнюю минуту ему пригрезились зеленые пастбища Валькамоники и перезвон коровьих колокольчиков.

В деревне между избами проносятся сани и слышны разрывы ручных гранат.

— Смотрите, — кричу я, — они отступают!

Еще один короткий бросок. Обходной маневр завершен, мы прорвались к последним избам деревни. Но нужно быть предельно осторожными — русские отстреливаются до последнего. Над деревней стелется облако черного зловонного дыма, горят избы, повсюду валяются трупы — женщины, дети, мужчины. Слышны стоны и плач. Мне становится жутко, и я стараюсь глядеть в другую сторону. Но убитые крестьяне словно магнитом притягивают мой взгляд. Мы останавливаемся у колодца и на длинном канате опускаем туда наши котелки. Пьем воду и передыхаем.

Мимо проходит полковник Синьорини, на его открытом лице довольная улыбка. Обходной маневр удался как нельзя лучше, и он говорит нам;

— Молодцы, ребятки.

Всем сразу становится легче на душе. Кончились наши муки! Еще несколько километров, и мы вырвемся из окружения. Дальше открывается длинная, отлично утрамбованная дорога. Новоприбывший лейтенант восклицает: