Источник - Джеймс Миченер

Гюнтер пересек комнату и опустился на колени рядом с ней.

– Сестра! Один из рыцарей, кто в этом месяце покидает Европу, возложит на себя корону Иерусалима. Полдюжины других завоюют себе огромные пространства. И я хочу быть одним из них. – Как бы устыдившись своего порыва, он показал на одного из своих спутников. – А другим будет Готфрид.

Фолькмар и его жена посмотрели на Готфрида. У того было глупое, без подбородка, лицо. Рыцарь ухмыльнулся и кивнул. Он тоже явно намеревался стать бароном в Святой земле.

Затем Гюнтер снова взорвался неукротимыми амбициями.

– Через месяц, начиная с сегодняшнего дня, 24 мая, мы выйдем из Гретца – пятнадцать тысяч, двадцать! И ты будешь с нами! – Он поцеловал на прощание свою сестру и сбежал по лестницам замка, готовый нести свой призыв в Крестовый поход по остальным городам на Рейне. У ворот он увидел Клауса, который все еще держал волосы мула, и крикнул: – Эй, парень, у тебя есть лошадь?

– Да, – откликнулся Клаус.

– Тогда поехали с нами, – потребовал Гюнтер. – Мне нужен слуга, который знаком с удачей. – И когда семеро рыцарей, покинув город, поскакали на юг, с ними был и Клаус из Гретца.

Когда всадники исчезли вдалеке и возбуждение стихло, Венцель из Трира бесшумно подошел к своему сюзерену и сказал:

– Мое мнение, сир, что вы должны возложить на себя знак креста.

– Почему? – полный серьезных раздумий, спросил Фолькмар.

– Потому что такова воля Божья, – ответил Венцель.

– Это слова ложного папы, человече, – возразил Фолькмар.

– Верь мне, Фолькмар, в таком великом деле не существует ложного папы. Это неправда. Есть только голос Бога. Святой город, земля Господа нашего Иисуса Христа, в руках неверных, и мы призваны освободить ее.

Граф Фолькмар откинулся на высокую спинку стула. Его снедало беспокойство.

– Ты говоришь так, словно…

– Ровно через месяц, – объявил священник, в упор глядя на графа, – я уеду вместе с остальными.

– Но почему? – продолжал настаивать Фолькмар. – У тебя тут часовня. Ты нам нужен.

– А ты нужен нам в Иерусалиме.

Всю неделю граф Фолькмар обдумывал приглашение, так настойчиво высказанное ему Гюнтером, и каждый день Венцель Трирский, строго глядя на него из-под челки седых волос, дополнял его раздумья своими священническими увещеваниями; вне всяких сомнений, это духовное движение призывает к себе отважных мужчин, и отказ от него станет вечным стыдом. Венцель никогда не упоминал королевства или ленные владения; он всем сердцем верил, что это зов Господа, и не хотел, чтобы сюзерен пропустил этот зов мимо ушей.

В следующее воскресенье граф Фолькмар, который не умел ни читать, ни писать, позвал Венцеля, чтобы с его помощью набросать осторожное письмо германскому императору с вопросом – может ли рейнский рыцарь ответить на приглашение к Крестовому походу, если оно исходит от ложного папы, который к тому же еще и француз; вопрос был куда более деликатен, чем мог показаться, потому что ложный папа недавно отлучил императора от церкви и между ними существовала личная неприязнь. Дожидаясь ответа, Фолькмар отправился обсудить этот вопрос с Хагарци, Божьим человеком, и еврей внимательно выслушал суть проблемы, которую ему изложил могучий и неуклюжий граф:

– Я хочу служить Богу, но не хочу разгневать моего императора. Как германский император может дать разрешение своим рыцарям подчиняться приказам ложного папы, который не является законным?

Ростовщик рассмеялся и, перебирая полу своего халата, сказал:

– Граф Фолькмар, если ты решил отправиться в Крестовый поход…

– Я не собираюсь отправляться, – возразил граф.

Пропустив мимо ушей его слова, Хагарци продолжил:

– Да послужит тебе руководством история с одним из наших великих раввинов Акибой. Возник вопрос – как в новом городе дуть в трубу из рога барана, потому что Иерусалим, единственный город, в котором имел право звучать шофар, был разрушен римлянами. Что делать? Акиба и его собеседники вступили в спор. «Пусть шофар прозвучит здесь, – сказали свободомыслящие, – и тут будет заложен новый Иерусалим». Но другие, сторонники устоявшейся точки зрения, возразили: «Шофар может звучать только в Иерусалиме. А Иерусалима больше не существует». И тут Акиба внес предложение: «Пришел час звучания. Пусть нашими стараниями зазвучит шофар, а потом вернемся к этому спору». Раздался звук рога. Консерваторы возобновили спор, но Акиба сказал: «О чем тут разговаривать? Рог зазвучал. Прецедент создан. И в будущем мы должны будем, как добрые евреи, следовать этому прецеденту».

Собеседники рассмеялись, и Хагарци сказал:

– Поверь мне, Фолькмар, тебе не стоит ждать ответа императора. Решай немедля, что ты должен делать, – и делай это.

– Пусть даже я разгневаю своего императора?

– Правительства для того и существуют, чтобы гневаться, – ответил еврей.

Но, несмотря на его смелый совет, Фолькмар все же решил подождать.

Еще до того, как в Гретц пришел ответ, из своего похода по долине Рейна вернулись Гюнтер и шесть его рыцарей. Теперь его команда составляла четырнадцать энтузиастов, включая и симпатичную девушку, которую Гюнтер подцепил в Шпейере. Разместившись в замке, он указал, что отныне девушка будет спать с ним в одной из комнат Матильды. Его сестра разгневалась, но брат не обратил внимания на ее возмущение.

– Где бы мы ни бывали, – возбужденно рассказывал он, – самые достойные люди заверяли, что в конце месяца присоединятся к нам. Фолькмар, ты должен ехать!

Граф промолчал, но Венцель заверил:

– По крайней мере, он обратился к императору за разрешением.

– Фолькмар! – вскричал восторженный молодой рыцарь. – Ты один из нас! Конраду из Майнца император уже дал его.

– Неужто? – недоверчиво спросил Фолькмар.

– Да! И Конрад приводит отряд из девятисот человек.

Эти слова изумили Фолькмара. Город Майнц не больше, чем Гретц, и как он может поставить девятьсот человек? И в первый раз он осознал, что этому бурному неудержимому движению нет никакого дела до того, что мужчинам надо пахать землю и содержать дом.

– Из Гретца мы заберем двенадцать сотен человек, – прикинул Гюнтер. – Вечером я уже послал Клауса обойти город. Кроме того, нам будут нужны лошади и повозки. – Он сбросил кольчугу и теперь сидел в легкой рубашке, прикрытой плащом с большим синим крестом, и во время разговора левой рукой обнимал девушку, имени которой так никто и не знал. – Нас ждут большие опасности, и, может, я слишком много говорил о владениях, которые собираюсь отвоевать для себя этим мечом. Ибо на все Божья воля, и Венцель может объяснить вам, что это стыд и позор, когда святые места Господа нашего находятся в руках неверных. Во имя Господа, – грохнул он кулаком по столу, – так не может продолжаться!

Он повел свою странную девушку в постель, а утром собрал отряд и ускакал, прихватив с собой еще трех всадников из Гретца. Не успел он исчезнуть, как с юга прибыл посланник с ответом императора: «Нас давно уже не интересует история с папами. Мы должны отвоевать Иерусалим для Господа нашего Иисуса Христа. Так что, если вы всем сердцем готовы сражаться за возвращение Его родины, идите и сражайтесь». Когда Фолькмар услышал эти слова, он опустился на колени на каменные плиты пола и попросил Венцеля благословить его. Если его шурин отправлялся в Святую землю, руководствуясь самыми разными причинами, то Фолькмара вела лишь одна: сразиться с неверными и изгнать их из святых мест. Подняв глаза, он принял благословляющую руку священника и дал обет:

– Я принимаю крест. Такова воля Божья.

Но когда он пришел к Матильде с просьбой нашить ему на плащ красный крест, то столкнулся с проблемой, решить которую был совершенно не в состоянии, и через весь город пошел к дому Хагарци, где его опять встретила беременная дочка еврея. И, едва только уединившись с ростовщиком, он выпалил:

– Хагарци, я нуждаюсь в помощи!

– В деньгах? – спросил приятель.

– Все куда сложнее.

– Единственное, что может быть более сложным, – это жена мужчины.

– Верно. Я собрался идти в Крестовый поход…

– Надеюсь, ты доберешься до Иерусалима, – серьезно заметил Хагарци.

– У нас хорошая армия, – заверил его Фолькмар.

– Тогда у вас есть шанс.

– Но когда я пошел сообщить жене о своем решении, то застал ее за шитьем. Она нашивала кресты на свою одежду и на одежду наших детей.

Заимодавец откинулся на спинку стула и вытаращил глаза:

– Она тоже собирается в дорогу?

– Да. Брат заразил ее своими странными мечтами.

– Фолькмар, – серьезно сказал банкир, – я четыре раза бывал в Константинополе, но мы никогда не брали с собой женщин. Это сто дней пути через очень опасные места.

– Она настаивает.

Божий человек с сочувствием посмотрел на графа. Им доводилось вдвоем работать над самыми различными замыслами, и количество золота, которое Хагарци вложил в дела графа, не поддавалось подсчету, потому что еврей давно уже перестал вести счета. Из всех друзей графа только Хагарци отчетливо понимал, какие решения ему приходится принимать. И его опыт подсказывал, что в таких кризисных ситуациях лучше всего говорить прямо и открыто.