Источник - Джеймс Миченер

– Какой из пап возьмет верх?

Еврей снова прикрыл глаза.

– Только близкий друг может интересоваться, – задумчиво сказал он, – мнением еврея на этот счет.

– Только близкий друг знает, что ты ведешь торговлю с Римом и, наверно, знаешь ответ.

– Судя по тому, что купцы в Риме рассказывали нам, наш германский император поддерживает не того человека. Его германскому папе Клементу не удастся добиться признания. На престол взойдет французский папа Урбан.

Фолькмар хотел услышать не эти слова. Он предполагал, что его решительный император проложит себе путь, и из двух соперников понтификом будет провозглашен папа Клемент; но Фолькмар слишком уважал мнение хорошо информированного еврея и редко ловил его на ошибках, так что мнение Хагарци обеспокоило его.

– Как французский папа может победить, – возразил он, – если против него Англия, Германия и большинство Италии и если наш папа Клемент владеет Римом?

– Идея Крестового похода, которую провозгласил папа Урбан…

– Ты видел эту толпу, Хагарци. Чего она может добиться?

– Эта толпа – ничего. Но из Нормандии и Тулузы ко мне поступили совершенно иные известия. Крест на свои плащи нашивают настоящие вожди.

Прежде чем они вступили в дискуссию, Хагарци повернулся к дверям, в которых появилась его дочь с подносом, на котором стоял графин душистого вина и блюдо с германскими пирожными. Фолькмар показал на ее живот и спросил:

– Когда?

– Через четыре недели.

– Смогу ли я преподнести маленькой плутовке подарок?

– Как всегда, – засмеялся Хагарци, и двое мужчин выпили за дружбу.

В те годы евреи в таких городах, как Гретц, жили в полном соответствии со своими воззрениями. Фанатичные христиане порой ворчали, возражая против слишком тесных контактов евреев и католиков, но никаких запретительных мер не вводилось, так что столь уважаемого банкира, как Хагарци, считали одним из самых видных горожан. Его надежный, основательный дом стал центром городской жизни, куда многие немцы, подобно графу Фолькмару, заходили не только взять взаймы, но и поговорить.

Они приходили одалживать денег потому, что христианство и иудаизм, противореча друг другу, совершенно по-разному истолковывали строчки из Ветхого Завета. Католики считали, что строгую заповедь в Книге Исхода надо понимать именно так, как она гласит: «Если дашь деньги взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста». Она истолковывалась в том смысле, что никому из христиан – под страхом изгнания или смерти – не разрешается давать деньги в рост, и это правило появилось как раз в то время, когда торговля начала становиться международной и когда стало существенно важно одалживать определенные суммы для финансирования такой торговли. Что оставалось делать? И тогда выяснилось, что евреи, ссылаясь не столько на Книгу Исхода, сколько на Пятикнижие, получили указания от Моисея, который приказал им: «Братьям своим ты не должен давать в рост: ни денег, ни пищи, никаких вещей ты не должен давать в рост. Чужеземцам же ты можешь давать в рост». И по инициативе христиан было заключено любопытное соглашение: христиане правят миром, но евреи финансируют его – то есть на них была возложена ответственность за все банковские операции, и для епископов и даже кардиналов стало привычным делом открыто одалживать деньги у евреев по общепринятым ставкам кредита; чтобы остаться в деле, так же приходилось поступать и иностранным купцам. Таким образом евреи, подобные Симону Хагарци из Гретца, процветали, но по иронии судьбы многие совершали такие сделки вопреки своим убеждениям. Например, Хагарци был выходцем из семьи, которая пришла в Германию из Вавилонии и обосновалась на берегах Рейна за несколько столетий до появления с севера германцев. Как и его предшественники в маленьком палестинском городке Макоре, Симон Хагарци начал жизнь мельником и был бы счастлив оставаться им до конца жизни, но в поисках покупного зерна ему довелось посетить много далеких городов и волей-неволей пришлось заняться банковскими делами. И теперь он полностью преобразился; то, чего не удалось сделать хананеям, египтянам, грекам, римлянам и византийцам, – согнать евреев с земли и превратить их в торговцев – успешно завершила Европа. Теперь евреи манипулировали деньгами, и без них новая Европа не смогла бы встать на ноги.

Но если бы даже Хагарци не контролировал выдачу кредитов в Гретце, германцы все равно приходили бы поговорить с ним, потому что в ту эпоху, когда мало кто умел читать, а новости распространялись медленно и неторопливо, Хагарци, скорее всего, был самым осведомленным человеком в городе. Тем не менее, он не кичился своими знаниями, и если даже он знал наизусть почти весь Талмуд, то об этом было известно только ему самому и его домашним, поскольку он понимал, что у христиан есть своя Книга, и никогда не навязывал им догмы своей религии. Поэтому и христиане и евреи города знали его как человека, воплощавшего в своем лице и прозорливую мудрость, и личное обаяние, из-за которого его называли Божьим Человеком – под этим именем многих мужчин его семьи из поколения в поколение знали и в Макоре, и в Вавилонии; даже самые истовые христиане получали духовное удовлетворение, общаясь с этим евреем.

Как всегда, когда граф Фолькмар расстался с Хагарци, он имел при себе деньги, которые тут же передал бейлифу. Затем он грустно побрел к замку и медленно поднялся наверх, где его жена завтракала вместе с детьми. Но не успел он рассказать ей о предсказании Хагарци относительно соперничающих пап, как появился слуга с сообщением о каких-то всадниках, скачущих по дороге из Кёльна. Семья вышла на стены, откуда было видно облако пыли, стремительно приближающееся к городу.

– Должно быть, их не менее полудюжины, – оценил Фолькмар и, вытягивая шею, постарался рассмотреть, кто же вздымает такой пыльный ураган.

Наконец, когда всадники оказались под самыми стенами, он разглядел, что на первом лишь легкая кольчуга, а шлем и щит висят сбоку на седле. На железную рубашку у него был накинут длинный белый плащ с пришитым к нему большим синим крестом. Теперь можно было разглядеть и черты его лица – красивый уверенный блондин с гладко выбритым подбородком и голубыми глазами.

– Это же Гюнтер! – радостно вскричала Матильда и побежала вниз встретить своего брата.

Когда, лязгая металлическими поножами, появился Гюнтер и семеро рыцарей из Кёльна расселись в зале, они сообщили потрясающие новости.

– Мы возложили на себя знак креста, – объявил молодой немец. – Через месяц мы двинемся на Иерусалим. Когда это свершится, у нас будет пятнадцать тысяч человек, и ты пойдешь вместе с нами.

– Я? – вскинулся Фолькмар.

– Да, ты! И Конрад Майнцский, и Генри из Вормса. Все.

– Я не собираюсь подчиняться приказам ложного папы, – запротестовал Фолькмар.

– Да черт с ним, с папой! – рявкнул Гюнтер. – Клемент? Урбан? Да кому они нужны? Брат, в Святой земле лежат королевства, которые нам предстоит завоевать, и никакие ссоры между папами не должны лишить нас этой добычи.

Рыцари, прибывшие вместе с Гюнтером, дружно закивали, и один из них спросил Матильду:

– Разве вы не хотите стать королевой Антиохии или принцессой Иерусалима?

– Я бы предпочла, чтобы эти земли достались Гюнтеру, – ответила она, потому что знала, как страстно ее младший брат хотел иметь свой феод.

– Но меня вполне устраивает и Гретц, – продолжал стоять на своем Фолькмар.

– Разве ты не хочешь присоединиться к Крестовому походу? – заорал шурин. – Все остальные в Рейнландии уже готовятся! – Он выскочил на площадку, нависавшую над городской площадью, и крикнул: – Эй, вы там внизу! Кто из вас хочет пойти на Иерусалим и спасти его от язычников?

Снизу взлетел громовой вопль и эхом отдался от стен замка. Кто-то крикнул:

– У Клауса есть волос мула Петра Отшельника!

Услышав имя маленького священника, Гюнтер осклабился и снова закричал толпе:

– Через неделю все здоровые мужчины, кто хочет идти со мной на Иерусалим…

Крики превратились в сплошной рев, и белокурый рыцарь приветственно вскинул руки, но, вернувшись за стол, устало обмяк в своем кресле и пробормотал:

– Этот проклятый монах… У него нет ни одного шанса добраться до Иерусалима.

– Ты так думаешь? – спросил Фолькмар.

– Ты же его видел. Есть среди его двадцатитысячной толпы хоть десять человек, умеющих драться? Одни крестьяне и старухи.

Встав, молодой человек стал мерить шагами комнату, цокая металлическими подошвами по каменным плитам пола.

– Фолькмар, чтобы вернуть Иерусалим Иисусу Христу, нам нужны солдаты, люди, умеющие воевать. Турки дерутся отчаянно…

– И ты решил выступить против них? – спросила Матильда.

Гюнтер пересек комнату и опустился на колени рядом с ней.

– Сестра! Один из рыцарей, кто в этом месяце покидает Европу, возложит на себя корону Иерусалима. Полдюжины других завоюют себе огромные пространства. И я хочу быть одним из них. – Как бы устыдившись своего порыва, он показал на одного из своих спутников. – А другим будет Готфрид.