Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

На берегу залива Лайм он смотрел, как накатывают на песок волны, покрытые белыми барашками пены. Ветер налетал с бурного моря такими сильным порывами, что у мальчика начинали слезиться глаза. Хозяин заметил, как он дрожит, и заплатил портнихе-вдове по имени Эдита Липтон, чтобы она сшила Робу теплую куртку и узкие штаны из старых вещей самого Цирюльника.

Муж и два сына Эдиты утонули в бурю, в которую попали во время лова рыбы. Она была степенной женщиной, пышнотелой, с добрым лицом и печальными глазами. Очень скоро она стала возлюбленной Цирюльника. Когда тот оставался на ночь у нее в городе, Роб лежал один на просторном ложе и представлял себе, будто этот дом — его собственный.

Однажды налетел шквалистый ветер с холодным дождем, стал задувать во все щели, и Эдита пришла на ночь к ним. Робу пришлось переселиться на пол, где он прижал к себе замотанный в холст горячий камень, а ноги укрыл полотном, принесенным портнихой.

— Не лечь ли мальчику с нами, ему же здесь будет теплее? — услыхал он ее тихий ласковый голос.

— Нет, — отрезал Цирюльник.

Через несколько минут, когда Цирюльник засопел, трудясь на ней, вдова опустила руку, в темноте нащупала голову Роба и легонько погладила, словно благословляя.

Он лежал, боясь пошевелиться. К тому времени, когда Цирюльник завершил свои труды, она уже убрала руку. После этого, если вдове случалось ночевать в доме Цирюльника, Роб ждал, лежа на полу рядом с ложем, но больше она до него не дотрагивалась.

— Ты не двигаешься вперед, — сказал ему однажды Цирюльник. — Обрати на это внимание. Я ценю ученика только тогда, когда он умеет развлечь толпу. Мой ученик должен уметь жонглировать.

— А нельзя ли жонглировать только четырьмя шариками?

— Самый лучший жонглер может работать сразу с семью. Я знаю нескольких, жонглирующих шестью. Мне же хватит и обычного жонглера. Но если ты не можешь справиться с пятью шариками, то скоро нам придется расстаться. — Цирюльник вздохнул. — В ученики я принимал многих, но лишь трое оказались годными и остались у меня. Первым был Ивэн Кэри, он научился отлично жонглировать пятью шариками, однако проявил слабость к выпивке. Уже закончив обучение, он провел со мной еще четыре года и неплохо зарабатывал, пока его не зарезали в пьяной драке в Лестере — такая глупая смерть.

Вторым был Джейсон Эрл — умница, лучший жонглер из всех. Он обучился у меня ремеслу цирюльника, да только женился на дочке управителя Портсмута, а тесть сделал из него заправского вора и заставил собирать мзду.

Предпоследний ученик был настоящим чудом. Звали его Гибби Нельсон. Он честно зарабатывал мне и еду, и питье, пока не умер от лихорадки в Йорке. — Цирюльник нахмурил брови. — А вот последний, черт его раздери, оказался дураком. Он остановился там же, где и ты, — жонглировал четырьмя шариками, а пятый ему ну никак не давался. Я отделался от него в Лондоне перед тем, как нашел тебя.

Они оба огорченно посмотрели друг на друга.

— Ты, впрочем, далеко не дурак. Ты хороший парнишка, с тобой нет хлопот, и свою работу ты проворно делаешь. Но ведь и коня, и повозку, и этот самый дом, и мясо, что свисает с балок, я сумел купить вовсе не потому, что учу мальчишек, которые не приносят мне никакого дохода. К весне ты станешь жонглером, иначе придется тебя где-нибудь оставить. Понял?

— Да, Цирюльник.

Кое-что хозяин мог ему показать. Велел жонглировать тремя яблоками, и острые хвостики кололи Робу ладони. Цирюльник ловил их мягко, слегка отодвигая руку при падении каждого следующего.

— Видишь? — учил он мальчика. — И это маленькое отличие ведет к тому, что яблоко, уже зажатое в руке, не мешает тебе поймать и удержать следующее. — Роб быстро выяснил, что с шариками получается точно так, как и с яблоками. — Вот теперь кое-что у тебя получается, — сказал ему Цирюльник с надеждой в голосе.

Рождественские праздники подкрались как-то незаметно. Эдита предложила им пойти в церковь вместе.

— Мы что, уже одна семья? — хмыкнул Цирюльник. Но не стал возражать, когда она предложила взять с собой только мальчика.

В маленькой сельской церквушке-мазанке толпилась уйма народа, поэтому там было теплее, чем в любом другом доме промозглого Эксмута. После отъезда из Лондона Роб ни разу не был в церкви, и теперь с жадностью вдыхал напоминавший о многом смешанный запах ладана и людской толпы. Он целиком погрузился в мессу, которая всегда утешала и успокаивала его. После службы священник, понять которого было нелегко из-за сильного дартмурского[29] акцента, прочитал проповедь о рождении Спасителя и о том, какую благословенную жизнь в человеческом воплощении Он вел, пока Его не убили евреи, прервав нить этой жизни. Очень пространно священник говорил о падшем ангеле Люцифере, с коим Иисус непрестанно борется, защищая всех и каждого. Роб пытался решить, какому святому помолиться бы отдельно, от себя самого, но в конце концов обратился к самой чистой душе, какую только знал: «Позаботься о других, мама. У меня все прекрасно, только помоги младшеньким. — Но не удержался и от того, чтобы не попросить о себе самом: — Мама, пожалуйста, помоги мне справиться с пятью шариками».

Из церкви они пошли прямо к столу: Цирюльник зажарил на вертеле гуся, начиненного сливами и луком.

— Если у человека есть гусь на Рождество, то и весь год станет он зарабатывать деньги, — убежденно заявил Цирюльник. Эдита улыбнулась в ответ.

— А я слышала, что для этого надо есть гуся на Михайлов день[30], — сказала она, но, когда Цирюльник стал настаивать на своем, спорить не стала. А он не пожалел горячительных напитков, и обед прошел на славу.

На ночь она не осталась — возможно, потому, что рождение Иисуса наводило ее на мысли о погибшем муже и сыновьях; Роб тоже витал далеко отсюда.

Она ушла домой, а Цирюльник смотрел, как Роб убирает со стола.

— Не следует мне чересчур привязываться к Эдите, — изрек он наконец. — Она всего только женщина, скоро мы с ней расстанемся.

В первые три недели нового года солнце совсем не показывалось, и настроение у них стало под стать неизменно серому, мрачному небу. Цирюльник стал давить на Роба, чтобы тот продолжал усердно упражняться, сколь бы плачевны ни были результаты.

— Ты помнишь, как у тебя не выходило с тремя шариками? Не выходило, не выходило, а потом — раз, и вышло! А с саксонским рогом разве не то же самое было? Ты должен использовать каждую минуту, чтобы жонглировать пятью шариками.

Но сколько бы времени Роб ни посвящал этому занятию, результат не менялся. Он стал относиться к жонглированию безразлично, с первой минуты уверившись, что ничего у него не получится.

Он знал: придет весна, а жонглера из него так и не выйдет.

Как-то ночью ему приснилось, будто Эдита снова погладила его по голове, а потом раскрыла бедра и показала то, что находится между ними. Проснувшись, он уже не смог вспомнить, как именно это выглядело, но во сне с ним произошла удивительная и пугающая вещь… Он стер грязь с мехового одеяла, когда Цирюльника не было дома, а потом дочиста оттер растворенной в воде золой.

Мальчик был не настолько глуп, чтобы воображать, будто Эдита станет ждать, пока он станет взрослым и женится на ней, однако, подумал он, ей жилось бы куда лучше, если бы она обзавелась сыном.

— Цирюльник скоро уедет, — сказал он ей однажды утром, когда вдова помогала ему вносить в дом дрова. — Нельзя ли мне остаться в Эксмуте и жить у вас?

Ее взгляд стал тяжелым, но она не отвела глаз:

— Я не смогу прокормить тебя. Чтобы самой не умереть с голоду, мне приходится работать и портнихой, и шлюхой. А если бы и тебя надо было кормить, мне пришлось бы спать со всеми подряд. — Одно поленце выпало из охапки, которую она несла. Эдита дождалась, пока Роб положит его на место, потом повернулась и вошла в дом.

После этого случая она стала приходить реже, а с ним едва перебрасывалась парой слов. Наконец и вовсе перестала появляться. Возможно, наслаждения стали меньше интересовать Цирюльника, потому что он стал каким-то раздражительным.

— Дубина! — зарычал он на Роба, когда тот снова упустил шарики. — Давай, поработай всего с тремя, только бросай их высоко, как бросаешь все пять. Когда взлетит третий, хлопни в ладоши.

Роб так и сделал; когда он хлопнул в ладоши, ему вполне хватило времени поймать все три шарика.

— Видишь? — сказал довольный Цирюльник. — За то время, что ты хлопал, можно было запустить остальные два шарика.

Но когда Роб попробовал с пятью, они столкнулись в воздухе и снова все пошло прахом; хозяин ругался, а шарики раскатились по всей комнате.

И вдруг оказалось, что до весны всего две-три недели.

Однажды ночью Цирюльник, считая, что Роб спит, подошел к нему и поправил медвежью шкуру, чтобы та закрывала подбородок и мальчику было тепло. Он долго стоял над ложем, глядя на Роба. Потом вздохнул и отошел.