Общество поглощения. Человечество в поисках еды - Марк Биттман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это совпало с последствиями Эль-Ниньо в Южной осцилляции, явлением, которое каждые пять-семь лет вызывает бо́льшее, чем обычно, нагревание большого участка Тихого океана, нарушая равновесие глобального климата и вызывая затяжные дожди или засухи по всему Тихоокеанскому региону, Юго-Восточной Африке, в некоторых частях Америки и на большей части Южной Азии, включая Индийский субконтинент.
Эль-Ниньо – своеобразный циклический паттерн погоды, плохо поддающийся прогнозу, но, в общем, ожидаемый, и традиционные индийские установления и политическая система были разработаны так, чтобы защититься от него. В 1870-х годах он оказался хуже обычного, вызвав сильную засуху, но его последствия сами по себе не были бы апокалиптическими.
Однако перед лицом сельскохозяйственной катастрофы британцы наказали покоренных индийцев за бедность так же, как ирландцев, – заставив их работать за еду. В результате за три года, начиная с 1876-го, голод в Индии убил больше 5 млн человек – возможно, до 10 млн{44}.
И правители, и подданные в Индии знали, что роль государства во времена бедствий должна состоять в том, чтобы помочь людям выжить. В Китае начало этой традиции положили императорские династии в 221 году до нашей эры. Конфуцианский философ Мэн-цзы писал, что объяснять голод плохим урожаем – все равно что «убить человека, насквозь пронзив его мечом, и сказать: "Я тут ни при чем. Это все мое оружие"»{45}.
Династия Цин, правившая в Китае с 1644 по 1912 год, считала благосостояние крестьян главным условием стабильности империи. В общем, практика частного землевладения была широко распространена, а уровень неравенства сохранялся низким; государство учило земледельцев орошению и поддержанию плодородия почвы и регулировало цены на пшеницу, чтобы гарантировать, что рынок не будет переполнен. Оно также покупало излишки продовольствия и хранило зерно, чтобы распределять его в скудные времена и раздавать населению бесплатно, – это намного более эффективно, чем ждать, когда «невидимые руки» сделают свое дело.
Эта система оказалась полностью уничтожена новой глобализированной экономикой, сконструированной Соединенным Королевством. Британцы одержимо требовали китайского чая. (Кофеин, как вы, вероятно, знаете по собственному опыту, вызывает привыкание.) Чай был чем-то бо́льшим, чем премиальный товар, колонизаторы считали его двигателем продуктивности: он поддерживал бодрость рабочей силы молодой промышленности и являлся идеальным способом продвижения потребления сахара. Возможно, столь же важным было то, что 10 % британского бюджета поступало от ввозных пошлин на чай.
Однако с торговым дисбалансом справиться не удалось. Британцы расплачивались за чай серебром, которое скоро кончилось. В конце концов, серебро – драгоценный металл и добыть его непросто.
С этим нужно было что-то делать, и решение нашлось – столь же коварное, сколь и безжалостное. Британцы фактически стали наркодилерами, обладавшими волшебной силой. Они заполонили Индию опийными производствами, а затем вызвали опиумную зависимость и спрос на наркотик в Китае. Оставалось лишь обменивать опиум на чай и другие товары.
В 1840-х годах правительственные чиновники потребовали у британцев уважать их торговое законодательство и упразднить или по крайней мере ограничить ввоз опиума. Британцы в ответ применили подавляющую силу, обстреливая из артиллерии города, двинув в атаку пехоту и добиваясь от Китая уступок в отношении торгового суверенитета и государственной власти. Это были знаменитые «опиумные войны», придуманные для того, чтобы силой загнать Китай в «свободную» рыночную экономику, от которой выигрывала бы Британская империя.
По словам историка Дэвида Арнольда, эти удары отправили династию Цинь «под откос к закату империи, ввергнув в нищету, распад и наркотическую зависимость в масштабах, почти невообразимых на сегодняшний день»{46}.
В течение нескольких десятилетий китайские резервы зерна уменьшились лишь до 20 % своего объема до британского вторжения. В некоторых регионах они оказались даже в два раза меньше этого уровня{47}. Общины Северного Китая, некогда одни из самых устойчивых в мире, стали жертвой Эль-Ниньо в 1870-х и 1890-х годах, и во время засух тех периодов больше 30 млн китайцев умерло от голода. Британцы снова списали эти смерти на естественные причины и даже заявили, что голод окажет положительное влияние, если убедить правителей удвоить усилия по усвоению принципов свободного рынка и дальнейшей «модернизации».
Британцы утверждали, что если бы китайцы провели железные дороги глубже в сельскую местность, то могли бы вовремя доставить туда зерно для голодающих, чтобы накормить их. Однако строительство железных дорог – дело небыстрое. Как говорит Майк Дэвис в книге «Поздневикторианские холокосты» (Late Victorian Holocausts) – лучшем анализе случаев голода, вызванных сочетанием экологических и политических проблем, и важном источнике для этой моей работы, – если «в восемнадцатом столетии [правительство] обладало одновременно технологией и политической волей для перемещений огромных объемов зерна между регионами и, следовательно, облегчало голод в большем масштабе, чем любая другая политическая власть в истории», то в XIX веке обескровленные власти Китая «могли лишь позволить себе бессистемную денежную поддержку, дополненную пожертвованиями частных лиц и унизительной иностранной благотворительностью»{48}.
Миллионы людей голодали, пока британцы пили чай с сахаром, сбывали опиум, закрывали свой торговый дефицит и финансировали колониальные войны в Южной Африке, Афганистане и Египте. Этот голод дестабилизировал власть в Китае на десятилетия. Дополненный проявлениями японского милитаризма по западному образцу, он заставил Китай принять власть Мао, который сам устроил еще более страшный голод по политическим мотивам.
Не приходится удивляться, что колонизация уничтожила социальные структуры и спровоцировала голод и на Африканском континенте. До появления европейцев в Западной Африке здешние земледельцы выращивали десятки жизнеобеспечивающих зерновых, в том числе просо, теф, сорго и фоньо, а также ямс и большое разнообразие листовой зелени. Эти растения были аборигенными, выносливыми и устойчивыми к колебаниям температуры, засухе и даже бесплодности почвы.
Например, сельскохозяйственный регион вокруг Кумаси, второго по величине города Ганы, вполне благоденствовал во время засухи, начавшейся в XV веке и продлившейся почти 200 лет. Археологи установили, что в этот период не было нехватки продовольствия или изменения рациона{49}. Сочетание возделывания местных растений и сильной региональной экономики ремесленников, торгующих железом, керамикой и одеждой, создало здоровое общество с крепкой продовольственной безопасностью, процветавшее, несмотря на неблагоприятную погоду, на протяжении нескольких поколений.
Однако европейцы, начиная с португальцев в середине XV столетия, разрушили эти межрегиональные связи ради глобальной торговли. Империалисты установили высокие налоги и отдали предпочтение горнодобыче, урбанизации и монокультуре, в данном случае какао и кофе. Как и в Китае и Индии, эти люксовые товары стали вытеснять аборигенные жизнеобеспечивающие культуры, охарактеризованные захватчиками как «корм для скота».
Это привело к высокому уровню человеческой смертности. Питание ухудшилось, и стало все труднее делать запасы продовольствия на черный день. Страдала и окружающая среда. Сельскохозяйственные земли начали сокращаться, а пустыни – расти. В результате общество, которое до вторжения было здоровее и меньше рисковало испытывать голод, чем жители Европы, перешло к хроническому недоеданию.
Это не единственный пример. Французы заставили сенегальцев выращивать арахис, вызвав зависимость крестьян от импорта риса, основного продукта, традиционно культивируемого в этой местности. Часто тот самый рис поступал из Французского Индокитая, что было удобно и прибыльно для Франции. Когда цены на рис выросли, сенегальцев принудили выращивать еще больше арахиса, жертвуя качеством почвы{50}.
На совести французов были также голод в Нигере в 1931 году и в Габоне с 1924 по 1926 год. Как обычно, они обвинили в кризисе самих голодающих. Дэвид Арнольд, профессор кафедры мировой истории в Уорикском университете, сообщает: «Французские чиновники предъявляли африканцам типичные упреки в "безделье", "апатии" и "фатализме"»{51}.
Колонизаторы и захватчики навязывали представление об Африке как о неизведанном континенте, земли которого полны голодающих нецивилизованных людей, так же как рисовали американских индейцев дикими охотниками и кочевниками. В целом в мире, отмечает Эваггелос Валлианатос, «насилие старой колониальной системы снова и снова проступает
