Прошло семь лет - Гийом Мюссо

Снег падал крупными хлопьями.

В какую сторону она пошла? Направо? Налево?

Или — или. Я решился и свернул налево. Мне некогда было искать очки, а без них я вижу не лучше крота, так что и не сомневался: мне ее не найти. И все-таки бежал.

Скользкий, как каток, асфальт припорошило снежком. В пальто, со свертками под мышкой, я пробирался сквозь толпу куда медленнее, чем хотелось. Мне показалось, что по мостовой я побегу быстрее, и я перебрался на мостовую. Но очень скоро пожалел об этом: поток машин не лучше потока людей. Я опять перепрыгнул на тротуар, поскользнулся, упал и, увлекаемый инерцией, покатился дальше. Не знаю, сколько бы я катился, но, скользя, я подсек какую-то прохожую, она упала и затормозила меня.

— Поверьте, я очень сожалею, извините, — сказал я, поднимаясь на ноги.

Пошарив по карманам куртки, я наконец-то нашел очки, надел их и…

Это была она!

— Снова вы? — мрачно процедила она, поднимаясь на ноги. — Больной вы, что ли, на людей бросаться?..

— Ну-ну! Могли бы и спасибо сказать! Как-никак я избавил вас от неприятностей.

— Я вас об этом не просила! А таких гадостей мне никто еще в жизни не говорил! Это я-то похожа на деревенщину из Кентукки?!

Ну и нахалка! Я только руками развел. А она, ежась от холода, похлопывала себя, скрестив руки, по плечам.

— Колотун. Ну ладно, пока! До новых встреч!

— Подождите! Может, выпьем чего-нибудь согревающего?

— Еще чего! Меня вон метро ждет на той стороне! — И она кивнула головой в сторону станции «Джеральд-сквер».

— И прекрасно! По бокалу хорошего вина в кафе «Брайант-парк»! Оно рядом с метро, вы согреетесь!

Что-то вроде колебания отразилось у нее на лице.

— Ну, так и быть. Только ничего не думайте, вы не в моем вкусе.

Кафе «Брайант-парк» расположилось как раз за зданием изящных искусств Нью-йоркской библиотеки. Летом здешний небольшой сквер — настоящий зеленый оазис среди небоскребов Мидлтауна. Студенты, обитатели квартала — все приходят сюда отдохнуть, послушать концерт или лекцию, поиграть в шахматы, съесть хот-дог. Но в этот зимний вечер садик походил скорее на лыжную станцию. А прохожие, за которыми сквозь большие окна наблюдали посетители кафе, на эскимосов, которые, закутавшись в парки, с трудом пробираются по снежным сугробам.

— Опережая ваш вопрос, отвечаю, меня зовут Никки.

— Себастьян Лараби. Очень приятно.

В кафе яблоку негде упасть. По счастью, нам все-таки достался маленький столик у окна, выходящего на каток.

— Кисловатое вино, не находите? — спросила она, поставив на стол бокал.

— Кисловатое?! Да это же «Шато Грюо-Лароз» тысяча девятьсот восемьдесят второго года!

— И прекрасно! А с чего это вы так разобиделись?

— Да вы знаете, сколько оно стоит?! И на каком месте стоит в «Винном гиде» Паркера?

— Не знаю и знать не хочу! Оно что, должно мне нравиться, потому что дорогое?

Я покачал головой и сменил тему:

— Где будете праздновать Рождество?

Она ответила небрежным тоном:

— С ребятами! Мы заняли старый дом возле доков, выпьем чего-нибудь, покурим травки, расслабимся. Если хотите, тоже подходите…

— Выпивать со сквоттерами, нет уж, увольте.

— Не хотите, как хотите. А здесь небось курить не разрешают?

— Не знаю, думаю, что нет.

— Жаль.

— А чем вы занимаетесь? Учитесь?

— Изучаю театральное искусство и позирую для фотосессий в одном агентстве для манекенщиц. А вы?

— Я скрипичных дел мастер.

— Правда?

— Делаю и реставрирую скрипки.

— Спасибо, что сказали, а то я не знаю, чем занимается скрипичный мастер! За кого вы меня принимаете? За дурочку из Кентукки?

Она выпила еще глоток «Шато Грюо-Лароз».

— В общем-то, вино совсем не плохое. А для кого духи? Для подружки?

— Для моей мамы.

— Бедная она бедная. В следующий раз посоветуйтесь со мной, избежите дурновкусия.

— Вот, так и побежал советоваться с воровкой!

— Что за пафос! Я же сразу поняла: у вас дурной вкус!

— А если серьезно, вам часто случается так шалить?

— А вам известно, сколько стоит губная помада? Поверьте, воры вовсе не те, кого называют ворами, — убежденно заявила она.

— У вас могли быть большие неприятности.

— Поэтому это и кайфово! — отозвалась она и раскрыла сумочку.

У меня глаза на лоб полезли: она была набита всякой косметикой, с которой предусмотрительно были сняты штрихкоды.

Я покачал головой.

— И все-таки я чего-то не понимаю. Вам что, на жизнь не хватает?

— Да нет, дело, в общем-то, не в деньгах. Просто внезапно возникает соблазн цапнуть! И противиться ему невозможно!

— Вы, наверное, больны?

— И вдобавок ко всему клептоманка. — Она передернула плечами и прибавила: — Вам бы тоже не мешало попробовать. Риск, ощущение опасности, адреналин. Очень поднимает тонус.

— Не помню, где я это читал, но психиатры считают клептоманию компенсацией неудовлетворительной сексуальной жизни.

Она рассмеялась и отмела предположение врачей:

— Хреновые, значит, психиатры! Они сильно заблуждаются, если так считают, и вы тоже, старина!

Среди баночек и коробочек у нее в сумке я заметил потрепанную книжонку, на корешке: «Габриэль Гарсиа Маркес. Любовь во время чумы».

— Мой любимый роман, — сказал я совершенно искренне.

— Мой тоже. Обожаю эту книгу.

На несколько минут я и эта очень странная девушка обрели общую почву и взаимопонимание. Но она не пожелала, чтобы мы оставались в этом райском состоянии.

— А у вас на вечер какая программа?

— Рождество — семейный праздник. Через час сяду на поезд и поеду в Ист-Хэмптон к родителям встречать с ними Рождество.

— Вау! Конец света! — прыснула она. — И, наверно, носочки под елку повесите? И Санта-Клаусу поставите чашку теплого молока?

Она смотрела на меня с насмешливым видом, улыбка у нее стала еще ядовитее, когда она задала мне следующий вопрос:

— Может, расстегнете пуговицу на воротничке? Терпеть не могу людей, застегнутых на все пуговицы.

Я только плечами пожал.

А она не унималась:

— А прическа? Не идет вам такая прическа! Весь прилизанный, волосок к волоску! Жуть! Тоска, да и только!

Она провела рукой по моей голове и взлохматила мне волосы.

Я отстранился, но она продолжала с тем же задором:

— А жилетка? Вам забыли сказать, что сейчас не тридцатые годы? А если тридцатые, то где ваши карманные часы и цепочка на животе?

На этот раз девица явно переборщила.

— Если я вам так не по душе, ступайте, никто вас здесь не держит.

Она допила вино и встала.

— Вы правы. Но я вас предупреждала, ходить по кафе нам с вами не стоит.

— Вы тоже совершенно правы. Надевайте вашу накидку а-ля Бэтмен, и скатертью дорожка. Терпеть не могу таких, как вы.

— О! Вы не все еще о таких знаете! — таинственно проговорила она, надела накидку и удалилась.

В окно я увидел, как она закурила сигарету, выпустила дым, подмигнула мне на прощанье и исчезла.

Еще какое-то время я посидел за столиком в кафе, допивал, не спеша, вино, размышлял о недавнем происшествии. Я не стал приглаживать волосы, расстегнул пуговицу на воротничке и жилетку, в которой был как в корсете, тоже расстегнул, и вправду почувствовав себя гораздо лучше.

Попросил счет и полез в карман пиджака, собираясь рассчитаться. Потом полез в пальто.

Странно…

Охваченный беспокойством, я вывернул все карманы и вынужден был признать очевидное.

Эта чума стырила мой бумажник!

Верхний Ист-Ривер

Три часа утра

Меня разбудил пронзительный звонок. Я открыл глаза и посмотрел на часы. Кто-то, не жалея своих и моих нервов, трезвонил в дверь. Я нащупал очки на тумбочке, надел и вышел из спальни. В доме было пусто и холодно. Из-за кражи бумажника, о которой я заявил в полицию, я опоздал на поезд в Лонг-Айленд, и мне пришлось остаться в одиночестве на Манхэттене.

Кто мог ломиться ко мне среди ночи? Открываю дверь — на пороге моя воровка с бутылью водки в руках.

— Какой же ты сладенький в этой пижамке! — заявляет она.

И от нее разит водкой.

— Что вы здесь забыли? У вас хватает наглости среди ночи ломиться ко мне в дверь после того, как вы украли у меня бумажник?!

Уверенным движением руки она отстраняет меня и, слегка покачиваясь, входит в квартиру. На волосах у нее блестят снежинки. Где она бродила по такому холоду?

Она входит в гостиную, бросает мне бумажник и усаживается в кресло.

— Я хотела купить это самое ваше вино, «замок, не знаю какой», но нашла только это, — сообщила она, раскачивая бутылку, из которой было уже немало выпито.

Я вышел ненадолго из гостиной, принес полотенце и одеяло. Пока я разводил огонь в камине, она вытирала волосы, а потом, завернувшись в плед, подошла ко мне.