Прошло семь лет - Гийом Мюссо

Никки пустила видео во весь экран. Увеличение оказалось слишком большим, картинка рассыпалась на пиксели. Она отрегулировала картинку, добиваясь возможности ее рассмотреть. Фильм был немым, зеленоватого цвета, немного растянутым в ширину. Не было никаких сомнений, что это съемка видеокамерой.

Теперь они смотрели фильм с нормальной скоростью. Он длился около сорока секунд, но от этого не становился менее душераздирающим. Неподвижная камера смотрела сверху на платформу метро или пригородных электричек. Запись начиналась с прибытия на платформу поезда. Едва открылись автоматические двери, подросток, явно Джереми, выскочил из вагона и бросился бежать по платформе. Было видно, как он работает локтями в толпе, пытаясь пробраться сквозь нее, как его преследуют двое мужчин. Преследование продолжалось на протяжении метров тридцати и окончилось возле лестницы тем, что подростка грубо повалили на землю. В последние секунды можно было видеть лицо одного из преследователей, он улыбнулся нехорошей улыбкой, обернувшись и поглядев прямо в камеру. Но лицо было искажено.

И сразу белый экран. Съемка прервана.

Боль и тревога терзали Никки, хотя она всеми силами старалась держать себя в руках. Отсутствие эмоций — условие sine qua non,[10] чтобы фильм заговорил.

— Как ты думаешь, где это происходит? — спросила она.

Себастьян почесал висок.

— Понятия не имею. Может происходить где угодно.

— Ладно. Я пущу в замедленном темпе, при необходимости будем останавливать и просматривать кадр за кадром, чтобы разглядеть как можно больше подробностей.

Он кивнул, соглашаясь, и постарался сосредоточиться.

Как только Никки начала прокручивать фильм снова, Себастьян ткнул пальцем в экран. На картинке справа внизу стояла дата.

— 13 октября, — прочитал он, прищуриваясь.

— Значит, вчера…

Первые кадры показывали поезд метро, подъезжающий к платформе. Никки нажала на «стоп», чтобы более внимательно рассмотреть вагон.

— Можешь увеличить?

— Могу.

И увеличила.

Судя по виду, поезд был достаточно старой модели, вагоны белые с темно-зеленым и с хромированными блестящими ручками.

— Смотри, внизу на вагоне логотип!

Никки выделила часть кадра и вновь увеличила. Логотип получился расплывчатым, но можно было различить стилизованное лицо, обращенное к небу.

— Ну что? Тебе это что-то говорит? — спросил Себастьян.

Никки отрицательно покачала головой, потом задумалась.

— А знаешь… Неужели? Нет, вряд ли…

Она снова замедлила видео. Двери открылись, и стал виден подросток в шерстяной, отделанной кожей куртке «Тедди».

Никки снова остановила картинку и увеличила. Подросток наклонил вниз голову, лица не было видно, видна была бейсболка «Метц».

— Мы не можем быть уверены, что это в самом деле Джереми, — вздохнул Себастьян.

Никки отмела сомнения:

— Я точно уверена. Его походка, бейсболка, куртка.

Себастьян, продолжая сомневаться, наклонился к экрану поближе. Подросток был в узких джинсах, майке и в кедах «Конверс». Как все подростки мира.

— Поверь моему материнскому инстинкту, — продолжала настаивать Никки.

В доказательство своей правоты Никки выделила на картинке середину майки подростка. И постаралась как можно четче сделать увеличение. На экране стала отчетливо видна сделанная на хлопчатобумажной майке надпись красными буквами на черном фоне: «Шутерз».

— Рок-группа, которую обожает Джереми! — ахнул Себастьян.

Никки молча кивнула, а потом снова пустила видео.

Встревоженный, испуганный Джереми выбежал из вагона и стал продираться сквозь толпу, спасаясь от преследователей. Потом на экране появились два преследователя. Наверняка выскочили из соседнего вагона. Видны были только их спины.

Не отрывая глаз от экрана, родители вновь и вновь прокручивали кадры, но две удаляющиеся фигуры оставались смутными и неотчетливыми.

И вот самое волнующее: их сына грубо повалили на пол в конце платформы, как раз возле лестницы, которая ведет наверх, к выходу. Пять последних секунд были самыми значимыми в фильме — схватив Джереми, один из преследователей обернулся, ища глазами камеру, а потом посмотрел в нее с насмешливой улыбкой.

— Эта гадина знала, что их снимают! — взорвался Себастьян. — Он издевается над нами!

С помощью трекпада Никки выделила лицо и произвела все, какие только возможно, операции, чтобы сделать его более отчетливым. Лицо выглядело до крайности нелепым: издевательская гримаса, кустистая борода, длинные сальные волосы, темные очки, натянутая на уши лыжная шапочка. Достигнув максимальной четкости, Никки запустила принтер, чтобы получить снимки. В ожидании, когда аппарат выплюнет их, Себастьян принялся задавать вопросы:

— С какой целью нам прислан этот фильм? В нем нет наводящих на след деталей, нет просьбы о выкупе. Не вижу логики!

— Подожди, может, она еще появится?

Принтер закончил работу, Себастьян взял из лотка портрет и принялся рассматривать. Он искал зацепку, деталь, которая могла бы навести их на след, помочь определить похитителей. Похоже, что человек загримирован. Мог ли он быть знакомым? Вряд ли. Но утверждать что-либо невозможно. Изображение оставалось расплывчатым, лицо было скрыто очками, надвинутой на лоб шапочкой, бородой, которая, похоже, была поддельной.

Никки запустила видео по новой.

— Сосредоточимся на обстановке. Любой ценой мы должны понять, где это происходит.

Себастьян решил не обращать внимания на лица и как можно внимательнее рассмотреть станцию. Безусловно, станция была подземной, с полукруглым сводом в качестве потолка и двумя путями. Стена была выложена белым кафелем, на ней висели рекламные плакаты.

— Ты можешь увеличить эту афишу?

Никки увеличила. Ярко-розовая афиша приглашала на музыкальную комедию «Моя прекрасная леди». Присмотревшись внимательнее, Никки удалось прочитать название театра:

— «Шатле». Парижский музыкальный театр.

Себастьян потерял дар речи.

«Неужели Париж?..»

— Что Джереми может делать во Франции? Фантастика. Быть такого не может!

И все-таки…

Теперь Себастьян вспомнил, где он видел логотип: лицо, смотрящее в небо. Он видел его во время своего единственного путешествия в Париж семнадцать лет назад. Он открыл еще одно окно в компьютере, вышел в Интернет, набрал «парижское метро» в Гугле и, кликнув два раза, вышел на сайт парижского транспорта.

— Логотип на вагоне и в самом деле логотип парижского метро, — подтвердил он.

— Сейчас попробуем определить станцию, — пообещала Никки, выделяя часть, где в глубине экрана на синей полосе белели буквы.

Операция заняла несколько минут. Название станции было длинным и сложным, буквы появлялись на экране не сразу, с перерывами. После поисков в Интернете они решили, что, скорее всего, станция называется «Барбес-Рошешуар».

Станция в северной части Парижа.

Волнение Себастьяна возрастало с каждой секундой. Каким образом это видео могло прийти к ним сюда, в Америку? В парижском метро так же, как и в нью-йоркском, в коридорах и на станциях работают тысячи камер видеонаблюдения. Однако доступ к ним совсем не простое дело. Эти камеры присоединены к компьютерам пунктов охраны, смотреть материал имеет право только охрана и полиция в соответствии со строгими служебными инструкциями.

— Попробуй еще раз набрать номер телефона, — предложила Никки.

Она имела в виду высветившиеся на экране цифры, перед тем как голос произнес: «Что-то мне подсказывает, что вы бы не отказались узнать новости о своем сыне».

Они попробовали набрать этот номер сразу, когда еще сидели в машине, но безуспешно.

Но на этот раз получилось удачнее. После трех гудков кто-то поднял трубку и весело сообщил:

— «La langue au chat», bonjour![11]

Знание французского у Себастьяна было весьма приблизительным. Но в конце концов после длительных объяснений собеседника он понял, что «La langue au chat» — это кафе в 4-м округе Парижа. Собеседник, бармен кафе, разумеется, не имел ни малейшего понятия об этой истории. Мало ли кто час тому назад мог позвонить по телефону из его заведения? Конечно, он ничего не понимал. Себастьян разъярился:

— Они издеваются над нами! Играют, как кошка с мышкой!

— В любом случае все дороги ведут в Париж, — вынуждена была признать Никки. Она взглянула на часы и спросила: — Паспорт у тебя с собой?

Себастьян кивнул. Однако, прекрасно понимая, что за этим последует, предпочел занять оборонительную позицию:

— Только не говори, что собираешься сегодня же отправиться в Париж!

— Это единственное, что мы можем сделать. Ты слишком много думаешь и поэтому мало делаешь.