Младшие братья - Игорь Вереснев

Шур тоже времени не терял. Бросился на лучника, обезоружил, повалил, прижал к земле когтистыми лапами. Третий охотник, успевший схватить Гуню и набросить ему петлю за шею, изумлённо выпучил глаза.

— Ну ты! — заорал на него Максим. — Отпусти малого! А то порежу твою командиршу!

Он вовсе не был уверен, что способен выполнить такую угрозу: резануть девчонку ножом даже чуть-чуть. Но пусть эти охотники поверят. Пусть поверят!

Шур рыкнул, поддерживая его угрозу. Чиркнул когтем по щеке лучника, и струйка крови тотчас побежала на палую листву. Увидеть пять лезвий-когтей у своего лица, должно быть, очень страшно. Лучник зажмурился, замер, опасаясь вздохнуть лишний раз.

Зато Огница не испугалась и, кажется, не поверила страшным рожам, которые корчил Максим. Напряглась, что было силы дёрнулась, попыталась вывернуться. Пришлось прижать её всей своей тяжестью, вдавить в землю. Он ощущал каждый изгиб её тела, и глаза её, полные ненависти, были так близко. И губы, чуть приоткрытые, маленькие. Вот блин, нашёл, о чём думать!

Оставшийся на свободе охотник не понимал его слов. Но смысл происходящего он понял прекрасно. Зло сверкая глазами, разжал хватку, выпустил конец верёвки из рук. Помедлив, отступил на два шага.

— Молодец, — похвалил его Максим. И тут же прикрикнул на коротышку: — Гуня, чего ты расселся?! Забери оружие у этой!

Он побольней сжал запястье девушки, ударил об землю:

— А ты не дёргайся! И пистолет брось, быстро!

Гундарин вскочил, снял петлю, подбежал, принялся разгибать пальцы девушке. Огница зарычала, не хуже чем Шур, но удержать рукоять станнера не смогла.

Убедившись, что она обезоружена, Максим резко оттолкнулся, вскочил. И Шур освободил своего противника, быстро отпрыгнул в сторону. Лук он предусмотрительно захватил с собой.

— Так-то лучше, — Максим отобрал станнер у Гуни, улыбнулся, глядя, как девушка и её спутник поднимаются с земли. — Теперь можно и побеседовать.

— Говорил же, сразу надо было их утихомирить, — хмуро пробубнил лучник. — Всех.

— Как бы они нас не того… — ответил ему приятель. — Огница, что делать-то будем?

Девушка молчала. Только покусывала губы и смотрела на Максима. Он улыбнулся ей, как можно радушней, мол, не сердись, ничего личного. Бросил станнер Шуру, отдал кинжал Гуне. Поднял вверх руки, демонстрируя охотникам пустые ладони.

— Мы не хотим с вами воевать. Мы ваши друзья. Макс и Огница — друзья.

— Что ж он белькочет-то? Не понять! — меченный сплюнул с досады. — Эх, толмача бы сюда…

— Друзья, вам нужен толмач? Так он к вашим услугам.

Все шестеро разом повернули головы. К ним шёл, улыбаясь во всю свою необъятную рожу, Рен-Рендук.

Да, это была не Земля. Добрия — называли свой мир его обитатели. Вернее, так называлась небольшая, заселённая людьми часть его — несколько десятков городов и посёлков, расположившихся на берегах широкой медленной реки и её притоков. Когда люди пришли сюда и откуда, неизвестно. Много поколений назад. Здесь не вели летописей и хроник, и время было таким же условным, как в Вирии. Только там его отмеряли пониматели в головах жителей с точностью до секунды, а здесь — гулкие удары колоколов на городских звонницах возвещали каждый десятый час. Такой промежуток времени здесь и считался часом. Десять часов — день, десять дней — большой день, десять больших дней — год, десять годов — большой год. А дальше никто не считал, дальше было «много». Потому время в Добрии текло медленно, да и то лишь там, где слышен был колокольный звон. Солнце стояло в зените вечного весенне-летне-осеннего полдня.

По государственному устройству Добрия была то ли племенным союзом, то ли феодальной республикой, но что такое власть, здесь знали хорошо. Власть — это Союз князей, у каждого — собственный удел, свой город или посёлок, своя дружина. Власть — это стража, оберегающая Добрию от незваных гостей извне. Наконец, власть — это хранители, тиуны и толмачи, люди, когда-то сбежавшие от криссов и носящие в головах имплантаты-пониматели. Такие, как Максим. Нет, такие, как Рен-Рендук.

Власть первых была основана на традициях, кровных и семейных узах, на богатстве, естественно. Власть вторых держалась на силе, сплочённости, и оружии криссов, которым стража владела. В чём власть третьих, Максим не понимал, пока тот же Рен-Рендук не объяснил ему. Жители Добрии занимались охотой и ремёслами, собирали ягоды, выращивали овощи, разводили домашний скот. Но это лишь в малой мере обеспечивало их пищей, жильём и одеждой. Остальное они получали из Задвери! Задверь — мир за дверью, копия Вирии, пустующий и неподконтрольный криссам. Кормители, одеватели и прочие поставщики халявы работали там исправно, обеспечивая потребителей. Но исключительно тех, кто мог «возжелать».

Всем хороша была Задверь. Одна беда — попасть в неё можно было не только из Добрии. Соперниками людей оказались коротышки-олли. Дверь из их мира открывались неподалёку от входа из Добрии. Многие годы люди и олли вели войну за богатства Задвери. Потом заключили перемирие, прочертили границу, каждый из народов начал пользоваться своими кормителями и одевателями. Память о войне была слишком свежа, потому любая, пусть нечаянная попытка нарушить границу пресекалась беспощадно. А уж о том, чтобы забраться в чужой мир, не было и речи. Незадачливый Гуня сделался военным преступником, шпионом и диверсантом потому, что оказался не в том месте, не в то время.

Неизвестно, была ли Добрия родиной Гоэльта и Тальды, но люди здесь говорили на том же языке, что и вирийцы. Потому Рен-Рендука посчитали своим, и самочинно присвоенное им звание толмача никто не оспаривал. Максиму не так повезло. Во-первых, оказалось, что обезоружили они не простых охотников, а стражу двери. Во-вторых, Огница была младшей дочерью князя ближайшего городка — Древца. В-третьих, Максим сам заявил, что Гуня его друг. А друзья наших врагов… Понятно, в общем. И кому какое дело, что они защищались? Стражи были при исполнении, чужакам шастать по Добрии не полагалось. А уж валять по траве княжьих дочек — и подавно. В общем, для смертного приговора преступлений хватало.

Однако народ в Добрии был хоть и жёсткий, но справедливый. И законопослушный. Болтать стражники могли всё, что угодно, но повесить без суда и следствия вряд ли осмелились бы. А после того, как Рен-Рендук разъяснил, что спутники его — беглецы от криссов, дело и вовсе запуталось. Как быть с незваными гостями, мог решить только Совет князей. Пока суд да дело, пленников поселили в доме на окраине Древца. Стены у дома были крепкими, окна — маленькими. И весь он чрезвычайно смахивал на тюрьму. К тому же обнесён двухметровым бревенчатым забором, за которым постоянно дежурила парочка стражников. Шуру и Гуне выходить за забор запрещалось, «для их же безопасности». Максиму разрешили гулять по городу, но косились на него крайне подозрительно. Потому выходил он редко, а сведения о Добрии черпал в основном из рассказов Рен-Рендука, исправно навещавшего бывших «соплеменников».

На десятый день с их появления в Добрии, как раз, когда колокол возвестил, что пришло время последней трапезы, бывший консул заявился с известием о своём новом назначении. Лицо его прямо-таки светилось от удовольствия и усики торжествующе топорщились. Радоваться было чему: князь пожаловал ему титул тиуна, то бишь сборщика халявы в Задвери.

— Сегодня не требуется! — новоявленный тиун захлопнул дверь перед носом у стражника, тащившего заключённым котелок с «ужином». — Сегодня у нас праздник. Рен-Рендук угощает!

Пусть был он гадом и мерзавцем, каких поискать, но жадности за ним не водилось. Минута — и на столе стояли жареное мясо с грибной подливой, гора толстых, широких, как тарелка, оладьей, миска сметаны, туески с малиной, ежевикой, смородиной. И последним мазком в натюрморте — графин с тёмно-рубиновым напитком.

У Гуни слюнки потекли от вида стольких лакомств.

— Ах ты ж, лепота! Нас так не кормят. Всё суп да каша, никто не знает, из чего сделанная, — не дожидаясь остальных, он схватил верхнюю оладью, макнул в сметану, сунул в рот.

Угощение в самом деле было знатное. У Максима рот начал наполняться слюной. Он взял вилку, наколол кусок мяса, отправил в рот. Да, это вам не блошатина из Отстойника и не синтетическая еда Вирии.

— Вкусно? — тиун самодовольно улыбнулся. — Давайте выпьем за Рен-Рендука.

Он плеснул в хрустальные, как и графин, стопки себе, затем Максиму. Помедлив, налил третью, подвинул Шуру. Коротышку демонстративно проигнорировал.

Максим поднёс стопку ко рту, пригубил. Жидкость напоминала коньяк если не вкусом то градусами — точно. На Земле ему доводилось пару раз коньяк попробовать — не понравился. А тут он и подавно пить его не собирался.

Он поставил стопку, посмотрел на Шура. Сфинкс сидел, не притрагиваясь ни к еде, ни к питью. Зато Рен-Рендук лихо опрокинул в себя жидкость, крякнул от удовольствия. Зачерпнул горсть красной смородины, высыпал в рот, принялся жевать, громко чавкая. Затем посмотрел на стопки Максима и Шура, усмехнулся.