Дьюма-Ки - Стивен Кинг

Мельда тянется левой рукой, хватает Ло-Ло за загривок и дергает на себя.

«Ничего у тебя не выйдет!» – хрипит Мельда, Ло-Ло взмахивает руками, издает крик изумления и боли… но такой крик никогда не вырвался бы из груди маленькой девочки, Мельда это знает.

Джон вопит: «Мельда, перестань!»

Он стоит на коленях в воде, у самой границы прибоя, Ади лежит перед ним. С пробитой гарпуном шеей.

«Мельда, оставь моих девочек в покое!»

У нее нет времени слушать его, хотя она успевает подумать о Либбит: почему она до сих пор не утопила фарфоровую статуэтку? Или не сработало? Может, тварь, которую Либбит называет Персе, каким-то образом остановила ее? Мельда знает, что такое очень даже возможно; Либбит могущественная, но при этом всего лишь маленькая девочка.

Нет времени думать об этом. Она тянется к другой неумершей, Тесси, но правая рука – не такая, как левая, серебро не защищает ее. Тесси с рычанием поворачивается и кусает. Мельда чувствует, как руку пробивает боль, но не знает, что ее откушенные пальцы (два полностью и третий – наполовину) теперь плавают в воде рядом с бледным ребенком. В крови слишком много адреналина, чтобы обращать на это внимание.

Над гребнем холма, куда бутлегеры затаскивали поддоны со спиртным, поднимается тонкий серп луны, чуть подсвечивает весь этот кошмар. Мельда видит, как Тесси вновь поворачивается к отцу, как протягивает к нему руки.

«Папочка! Папочка, пожалуйста, помоги нам! Няня Мельда сошла с ума!»

Мельда не думает. Нагибается и хватает Тесси за волосы, которые тысячи раз мыла и заплетала в косички.

Джон Истлейк кричит: «МЕЛЬДА, НЕТ!»

Потом, когда он поднимает гарпунный пистолет и ощупывает песок рядом с мертвой дочерью в поисках второго гарпуна, раздается другой голос. Он доносится из-за спины Мельды, с корабля, который стоит на якоре в caldo.

Голос гремит: «Не следовало тебе связываться со мной».

Мельда, которая по-прежнему держит псевдо-Тесси за волосы (утопленница брыкается, вырывается, но Мельда этого не замечает), неуклюже поворачивается в воде и видит ее, стоящую у борта, в красном плаще. Капюшон отброшен на спину, и Мельда понимает, что Персе – совсем и не женщина, она – другая, она – за пределами человеческого восприятия. В лунном свете лицо у Персе мертвенно-бледное и всезнающее.

Высовываясь из воды, руки скелетов салютуют ей.

Ветер развевает ее волосы-змеи, Мельда видит третий глаз во лбу Персе; видит, что этот глаз видит ее, и вся воля к сопротивлению разом покидает бедную женщину.

Однако в этот самый момент голова суки-богини поворачивается, будто она что-то услышала или кто-то на цыпочках подкрался к ней.

Она кричит: «Что такое?»

А потом: «Нет! Положи это! Положи! ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЭТО СДЕЛАТЬ!»

Но, вероятно, Либбит может (и делает), потому что образ этого существа на корабле начинает дрожать, расплывается… и исчезает, тает в лунном свете. Руки скелетов скрываются под водой, как будто их и не было.

Псевдо-Эмери тоже уходит (исчезает), но близняшки вопят в унисон, от боли и отчаяния, потому что все их бросили.

Мельда кричит Хозяину: «Теперь все будет хорошо!»

Она разворачивает к себе ту, что держит за волосы. Не думает, что утопленница будет докучать живым, точно знает, что какое-то время не будет.

Она кричит: «Либбит это сделала, сделала! Она…»

Джон Истлейк ревет: «НЕ ПРИКАСАЙСЯ К МОЕЙ ДОЧЕРИ, ЧЕРНОМАЗАЯ ДРЯНЬ!»

И второй раз стреляет из гарпунного пистолета.

Вы видите, как гарпун попадает в цель, пробивает грудь няни Мельды? Если да, картина закончена.

Боже… картина закончена.

Глава 20

Персе

i

На картине (не самой последней из законченных в тот день Эдгаром Фримантлом, но ей предшествующей) Джон Истлейк стоит на коленях рядом с телом мертвой дочери, а позади него над горизонтом только-только поднялся лунный серп. Няню Мельду я изобразил по бедра в воде, девочек – по обе стороны от нее. С мокрыми, поднятыми кверху, перекошенными от ужаса и ярости лицами. Древко одного из коротких гарпунов торчит между грудями женщины. Ее руки сомкнулись на нем, а она в изумлении смотрит на мужчину, дочерей которого так старалась уберечь от беды, мужчину, который назвал ее черномазой дрянью, прежде чем убить.

– Он кричал, – сообщил я. – Он кричал, пока кровь не хлынула из носа. Пока кровь не хлынула из одного глаза. Просто удивительно, что не докричался до кровоизлияния в мозг.

– На корабле никого нет, – заметил Джек. – Во всяком случае, на рисунке.

– Нет. Персе ушла. Все произошло, как и надеялась няня Мельда. Происходящее на берегу отвлекло эту суку, и Либбит успела с ней разобраться. Утопила, чтобы та заснула. – Я постучал пальцем по левой руке Мельды, где нарисовал две дуги и крестик, символизирующий блик лунного света. – Во многом ее план удался лишь потому, что Мельда надела браслеты матери. Что-то ей подсказало. Браслеты были серебряными, как и известный подсвечник. – Я посмотрел на Уайрмана. – Вот я и думаю, что во всем этом есть и светлая сторона. Что-то хоть и немного, но содействует нам.

Он кивнул и протянул руку к солнцу. Оно грозило вот-вот коснуться горизонта, и тогда яркая полоса отблеска на воде, уже желтая, станет золотой.

– Но с наступлением темноты эти твари вступят в игру. Где сейчас фарфоровая Персе? Ты знаешь, чем все закончилось?

– Я не знаю точно, что произошло после того, как Истлейк убил няню Мельду, но общее представление у меня есть. Элизабет… – Я пожал плечами. – Думаю, она обезумела на какое-то время. Слетела с катушек. Отец, наверное, услышал ее крики, и, вероятно, только они и смогли заставить его очухаться. Должно быть, он вспомнил, что, невзирая на все произошедшее, здесь, в «Гнезде цапли» у него осталась живая дочь. Возможно, он даже вспомнил, что еще две его дочери находятся в тридцати или сорока милях от Дьюма-Ки. И понял, что теперь ему не остается ничего другого, как заметать следы.

Джек молча указал на горизонт, которого уже коснулось солнце.

– Я знаю, Джек, но мы ближе к цели, чем ты думаешь. – Я достал из стопки и положил наверх последнюю из сегодняшних картин. Набросок, конечно, но улыбка узнавалась сразу. Чарли – парковый жокей. Я поднялся, мы отвернулись от Залива и ожидающего корабля, черного силуэта на золотом фоне. – Видите? Я заметил его по пути от дома. Настоящую скульптуру жокея, не проекцию, которая пугала нас, когда мы только приехали.