Война герцогинь. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лепет прелестных уст растрогал Людовика до глубины души. С этой минуты молодые люди проводили вместе все свободное время, какое оставалось у Его Величества от государственных дел. Мадам одержала полную победу. Король и невестка беззастенчиво выставляли напоказ свои отношения, которые совершенно очевидно были обоюдной страстью.
Понимая, какой нелепостью будет требовать объяснений от своего царственного брата, Месье, затворившись некоторое время в своих покоях, решил обратиться за помощью к матери. Только у нее было достаточно власти и авторитета, чтобы образумить старшего сына. Несколько успокоенный своим решением, Месье, продолжая кипеть гневом и обидой, поспешил в материнские покои, не объявляя о себе, и чуть было не сбил с ног Марию-Терезию, которая как раз выходила от свекрови. Ее покрасневшие от слез глаза говорили сами за себя. Но Филиппу было не до чужих слез.
— Сестра, — обратился он к Марии-Терезии, — я пришел к матушке с жалобой, считая, что с вами и со мной очень плохо обходятся. Надеюсь, на этот счет мы с вами в совершенном согласии. Я намерен положить этому конец и собираюсь уехать в мой замок Сен-Клу, где я полный хозяин!
— Ваш отъезд очень огорчит матушку, — ответила молодая королева. — Сегодня утром она не очень хорошо себя чувствует, и я сожалею, что пришла досаждать ей своими горестями.
— Думаю, сожалеть об этом не стоит. Пойдемте вместе со мной. Если матушка будет знать, что мы с вами заодно, это укрепит ее желание отстоять наши интересы.
Не ожидая ответа, Филипп взял невестку за руку и повлек за собой.
Через четверть часа они втроем вышли из покоев. С одной стороны от Анны Австрийской шла Мария-Терезия, и глаза у нее покраснели еще больше, с другой шел Филипп, цедя что-то сквозь зубы. Лицо королевы-матери было непривычно суровым особенно в этот утренний час. Все трое направлялись в часовню к мессе. Мадам на мессе не присутствовала. Принцесса де Монако сообщила, что у Генриетты температура, она кашляет, и поэтому осталась в постели.
— Мы не замедлим зайти к ней, чтобы поддержать и полечить, — пообещала королева-мать, и многообещающий тон ее сулил довольно горькие лекарства.
Затем она отправила госпожу де Мотвиль к королю с просьбой навестить ее, когда у него будет свободное время.
В глубине души Анна Австрийская была даже довольна, что ей, наконец представился случай немного образумить безрассудную, кипящую избытком сил молодежь, которая того и гляди оставит на обочине своей бурной жизни и ее, и королеву-невестку. Она не сомневалась в привязанности сыновей, но прекрасно понимала, что из-за плохого самочувствия[69] не представляет большой привлекательности для двора, жадного до веселья и развлечений.
Король навестил мать, выслушал все, что она хотела ему сказать, и отправился… к Мадам. Разумеется, она ждала его. Зрелище, открывшееся взору короля, мгновенно излечило его от дурного настроения, с каким он вышел от матери. Мадам была само совершенство, томно возлежа среди беспорядка белоснежных простынь в батистовой гофрированной рубашке с голубыми бантами, точно такими же, какими были перехвачены ее каштановые волосы, слишком блестящие для больной. Ее чудные синие глаза были полуприкрыты, след слезы виднелся на нежной щеке. Она слушала Изабель, которая, сидя на верхней ступеньке лестницы, что вела к кровати, напевала вполголоса песенку, аккомпанируя себе на гитаре с бантом на грифе.
Изабель успела вовремя встать, иначе ей бы не избежать столкновения с королем, который в порыве чувств, мало похожих на братские, спешил вверх, торопясь встать на колени перед кроватью и завладеть маленькой белой ручкой. Вполне возможно, он стоял бы на юбке Изабель.
— Боже мой! Генриетта! Неужели вы заболели? Какая жалость! Простите, госпожа де Шатильон, я вас не заметил!
«А вот это уж неправда! — подумала про себя Изабель. — Хотя, если подумать, может быть, так и есть. Король влюблен до такой степени, что не заметил бы даже слона, сиди он на моем месте!»
Но больше она не услышала ни слова. Мадам слегка приподнялась, и головы сблизились так тесно, и говорили молодые люди так тихо, что нужно было разве что просунуться между ними, чтобы разобрать, что они говорили. Возвращение в покои принцессы де Монако ничего не изменило. Принцесса вопросительно посмотрела на Изабель, герцогиня в ответ недоуменно пожала плечами и тоже с вопросом показала подбородком на дверь. Дамы приготовились покинуть покои, но тут Мадам подняла голову и сказала:
— Его Величество желает поговорить со мной об очень важных вещах, и я прошу вас нас оставить. Вернетесь позже.
Дамы повиновались, сделав без единого слова реверансы, но едва сдерживая желание рассмеяться. Изабель могла поклясться, что король без промедления обнимет невестку и приникнет к ее устам жарким поцелуем, ничуть не похожим на родственное изъявление чувств.
— Вот где истинная отвага! — тихонько проговорила принцесса. — Похоже, король совсем не боится заразиться!
Уединение их длилось недолго. Не прошло и двух-трех минут, как король вышел и, обратившись к придворным дамам и фрейлинам, объявил, что придет за новостями о здоровье принцессы к вечеру, а пока заберет с собой Месье на охоту.
— Бедный Месье, — посочувствовала мадемуазель де Тонне-Шарант со смехом. — Разве наш король не знает, что его брат терпеть не может охоты, находя это занятие слишком грубым для своей нежной натуры! Готова поспорить, что сегодня вечером все в замке будут спать как убитые!
В замке на целый день воцарилась удивительная тишина. Единственная, кто с восторгом последовала бы за королем на охоту, была маленькая королева. Великолепная наездница, она обожала охоту, но как раз это развлечение было ей запрещено, так как она находилась «в ожидании».
Тем не менее ей было гораздо приятнее знать, что ее супруг охотится в лесу с братом, чем катается на лодке с женой брата, и она мирно провела этот день в своих покоях, наслаждаясь горячим шоколадом и ароматом ладана, который ее успокаивал. После охоты Людовик заглянул к Мадам и поговорил с ней, потом поужинал и, сославшись на усталость, отменил все назначенные на вечер развлечения, после чего все ночное время посвятил жене. Можно себе представить, в каком упоении находилась Мария-Терезия.
На следующее утро для Изабель стало совершенно
