Война герцогинь. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Франсуа сумел совладать со своим гневом, но не смирился и предпочел молчаливую борьбу. Он подал письменный протест, который положил начало нескончаемой тяжбе о старшинстве в ассамблее герцогов и пэров. Эту тяжбу он будет вести всю свою жизнь, поначалу тихо, а после своих многочисленных военных побед оглушительно громко, защищая свои права во весь голос.
Изабель, узнав об этом, улыбнется. Это было дело мужчин, ее оно не касалось.
Появление Генриетты Английской в Фонтенбло вдохнуло новую жизнь в старинный замок Франциска I. Теперь он был наполнен молодыми голосами, весельем и всевозможными развлечениями. Пыль отошедших царствований рассеивалась, менялись нравы и обычаи двора. От зоркого взора Изабель не укрылось, что в Фонтенбло царит не две королевы, а три, и главная совсем не та, что носит на голове корону.
С приездом Мадам — Генриетты Английской — бедняжку Марию-Терезию оттеснили в сторону, и единственным для нее прибежищем стали широкие юбки свекрови. Подлинной королевой в эту чудесную весну стала Генриетта. Король посвящал ей все дневное время, которое оставалось у него от государственных дел, и еще несколько часов ночного, день ото дня все более поздних, какие он до этого проводил обычно в постели жены. Герниетта стала средоточием — надо сказать, чарующим — всех праздников, лесных прогулок, охот, купаний в Сене, концертов и представлений на свежем воздухе. Королевской четой теперь были не Людовик и Мария-Терезия, а Людовик и Генриетта. Вокруг них кипела жадная, жестокая, полная раблезианских страстей жизнь молодых людей, которые, несмотря на свою разнузданность, были великолепны и полны огня. При французском дворе в ту весну числилось около двухсот человек, и все были покорены Мадам, все дышали ею. Пение скрипок и гром фейерверков оглашали ночи в старом замке, где, казалось, больше никто не спал.
Однако никому и в голову не приходило видеть в отношениях короля и невестки намек на роман. Очевидным было другое: король скучает со своей женой, и поэтому он пригласил к себе веселый двор своего брата, а значит, нет ничего естественнее, что он выделяет и балует принцессу и вдохновительницу этого двора. К тому же Людовик был не единственным — во всяком случае, так казалось — кого привлекала к себе изощренным кокетством Мадам. Кокетством она постоянно подливала масла в огонь ревности, которым полыхал ее муж, и тот в один прекрасный день пожаловался брату на несносное для него присутствие обольстительного герцога Бэкингемского.
— Почему он так у нас задержался? Посольство его закончилось, раз я женился. Что еще ему надо?
— Ничего, кроме как повеселиться на праздниках, которые мы устраиваем, приятно провести время и…
— По-прежнему ухаживать за моей женой у меня под носом! Вчера была устроена серенада…
— Которой аплодировали все дамы, поскольку она была обращена не к одной только Мадам.
— Сегодня он повез мою красавицу купаться в Вальвен и забыл пригласить меня! Мне кажется, я больше других имею право любоваться моей женой в рубашке, черт его подери!
— Опередите его! Будьте на берегу раньше, и, когда они прибудут, вы со своим двором уже будете плескаться в воде, — посоветовал король со смехом, но тут же сделался серьезным и прибавил. — Но прошу вас, не мучайтесь. Вы совершенно правы: Бэкингем не более чем посол, свою миссию он выполнил, и непонятно, почему он так долго у нас задержался.
— Вот именно! Значит, и вам он действует на нервы?
— Можно сказать и так. Я не люблю, когда на моих землях кто-то хочет быть первым без всяких на то оснований. Но чтобы не портить отношений с нашим родственником Карлом Английским, я попрошу написать о Бэкингеме королеву-мать, и Карл сразу сообразит, в чем дело. Бэкингема мигом отзовут в Лондон, тем дело и кончится.
Анна Австрийская охотно согласилась помочь сыновьям. Тем охотнее, что красавец англичанин очень напоминал ей его отца, единственного мужчину, которого она любила до Мазарини, и она отличала молодого человека своей дружбой. Она отозвала его в сторону и тихонько пожурила. Бэкингем признался, что страстно влюблен в Мадам, но согласился уехать, так как не желал стать яблоком раздора между Францией и Англией. Месье вздохнул с облегчением.
Но ненадолго.
Если Мадам перенесла отъезд Бэкингема с похвальным хладнокровием, то только потому, что у ее ног вздыхал другой соблазнитель, и этот поклонник, похоже, нравился ей гораздо больше. Это был красавец граф де Гиш, сын маршала де Граммона и сердечный друг Месье, ее супруга. Ни для кого не было секретом, что де Гиш воспылал к принцессе самой горячей страстью. Слепой страстью, которая не замечает ни различия в положениях, ни привходящих обстоятельств. Месье тоже не мог не заметить эту страсть.
Поначалу он ограничивался любезными внушениями. Но вскоре он прекратил эти бесполезные увещевания и обрушил на головы виноватых — он в этом, разумеется, не сомневался — поток оскорблений и упреков. Генриетта с поистине английской флегмой ограничилась насмешливой улыбкой, высокомерно передернув плечами. А граф де Гиш вспылил. И забылся настолько, что повел себя с принцем как с просто-напросто мужем, у которого разум затмился от ревности.
Обезумев от ярости, Месье бросился к королю, желая получить от него указ, который надолго отправит оскорбителя в Бастилию!
Но король глубоко чтил семью маршала де Граммона. Он постарался успокоить брата.
— За какое преступление? За пустые слова, брошенные в минуту гнева, в которых граф де Гиш уже раскаивается… Причем, я уверен, совершенно искренне!
— У меня возникло другое впечатление!
— Разумеется. Но поверьте, ничего страшного не случилось. Успокойтесь, брат, прошу вас! Даю вам обещание, что я поговорю с Мадам. А что касается де Гиша…
— Вы оставите его в покое, чтобы он продолжал посылать записки, устраивать серенады, одним словом, ухаживать за моей женой, выставляя меня на посмешище!
— Никому и никогда я не позволю выставлять моего брата на посмешище, — с необыкновенной серьезностью произнес король. — Он отправится в свои владения и будет жить там до тех пор, пока не научится чтить вас, как вы того заслуживаете!
Час
