Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес

Один из штатных радистов «Челюскина» получил в Мурманске телеграмму о том, что его жена опасно больна и ее кладут на операцию, из-за чего он вынужден списаться с корабля. Тогда Кренкель предложил это место мне. Мою кандидатуру Кренкель уже согласовал с начальником экспедиции О. Ю. Шмидтом[56]. Поскольку был шанс, что все путешествие ограничится одним летом и не отразится на моих занятиях в институте, я с радостью дал согласие. С текстом радиограммы, подписанной самим О. Ю. Шмидтом, я отправился на переговоры к начальнику ЦДКА В. И. Мутных[57].

В те времена переход с одной работы на другую был совсем непростым делом. На этом пути стояло много рогаток, обойти которые было нелегко, но ГУСМП (Главное управление северного морского пути), начальником которого был академик О. Ю. Шмидт, было наделено особыми правами, и если нужный им работник изъявлял желание перейти в ГУСМП, на старой работе ему не могли препятствовать.

Когда я пришел к Мутных с радиограммой Шмидта, он ее прочел и сказал, что удерживать меня он не имеет права, но рекомендует хорошенько подумать и зайти к нему завтра: у него для меня будет кое-что интересное.

И я задумался. Во-первых, насчет одной навигации: «Сибиряков» действительно прошел Севморпуть в одну навигацию, но как прошел? И в каком виде пришел? Тысячу раз могло случиться, что он вообще никуда не придет, а уж насчет зимовки во льдах гарантия была почти полная. Так что мои занятия в институте под угрозой.

Во-вторых, почему же все-таки Мутных не подписал сразу мое заявление, а велел зайти к нему на следующий день? Неужели он думает, что я за один день передумаю? Ведь с его стороны это было бы наивно. Интересно, что он скажет мне завтра?

Посоветоваться мне было не с кем. Дома всю авантюру с Арктикой встретят в штыки, а на работе не захотят потерять хорошего радиста и компанейского парня.

На другой день Мутных снова сказал, что в любое время может подписать мое заявление об уходе, но если уж меня так одолел зуд приключений, то может предложить такое путешествие, но с гарантией своевременного возвращения к началу занятий.

В 1933 году Наркомат обороны организовал Всесоюзную альпиниаду Красной Армии. Из пяти военных округов (Московского, Белорусского, Ленинградского, Среднеазиатского и еще Черноморского флота) для участия были отобраны 58 средних и старших командиров. Из разных пунктов Кавказского хребта они должны были идти разными (преимущественно, самыми трудными) дорогами и в одно и то же время собраться в лагере долины Азау, откуда совершить коллективное восхождение на восточную вершину Эльбруса. После восхождения все направляются по Военно-Сухумской дороге в Сухуми, а оттуда пароходом в Крым – в Ялту, где все будут полный месяц отдыхать на туристической базе ЦДКА. В эту экспедицию требуется и радист с переносной радиостанцией. Поскольку в лаборатории ЦДКА мы как раз разработали компактную переносную коротковолновую радиостанцию, то Мутных в Политуправлении предложил мою кандидатуру в качестве радиста экспедиции. Проезд в оба конца бесплатный по воинскому литеру, зарплата идет полная плюс командировочные.

Надо сказать, что в те времена я только раз был в Крыму (и он произвел на меня незабываемое впечатление), а на Кавказе не был ни разу. Против такого соблазна я устоять не смог и, немного подумав, дал свое согласие. В тот же день по радио я известил Кренкеля, что из-за изменившихся обстоятельств принять его предложение я не смогу. В Мурманске он нашел себе радиста, а мне передал, что я еще буду жалеть о том, что не пошел на «Челюскине». Эти слова оказались пророческими: во время «челюскинской эпопеи» я искусал себе локти, но было уже поздно.

4

А пока мне пришлось вплотную заняться подготовкой радиостанции для альпиниады. Наконец все у меня было готово: радиостанция в порядке и сдана в багаж, запас сухих батарей заготовлен. Сам я, с огромным рюкзаком за спиной, с ледорубом и альпенштоком в руках, дожидаюсь своего попутчика Николая Федоровича Бочарова, Бочаров, довольно известный тогда теннисист, инженер ЦАГИ, в этой экспедиции участвовал как инструктор горного спорта. Около главного входа на Курском вокзале в Москве собралось довольно много отъезжающих (дело было в начале августа), в том числе и туристов с рюкзаками и ледорубами.

Рядом со мною целую груду туристского оборудования караулила симпатичная блондинка в полной туристской амуниции. Бочаров задерживался, и я решил заговорить с ней: а вдруг мы собирались в одни края. Но, по-видимому, блондинка была занята и никакого желания вступать со мной в знакомство не выразила. Тут подошел Бочаров, и мы отправились на посадку в поезд до Нальчика (на станции Прохладная наш вагон отцепили и прицепили к местному поездочку Прохладная – Нальчик).

Там достались нам с Бочаровым две верхние полки. Мы уложили свои вещи, и, как только поезд тронулся, принялись ужинать, запивая свою снедь отнюдь не сидром. За день капитальных сборов я настолько уморился, что после нескольких стопок провалился в сон, тем более что был уже поздний вечер.

Проснулся я от ярких лучей солнца, бивших мне в лицо. Уселся я на своей полке и вижу: рядом со мной – вчерашняя блондинка! Сидит на своей полке (плацкартные вагоны тех времен между верхними полками не имели, как теперь, перегородок до самой крыши, а отделялись небольшими, сантиметров в тридцать, переборками), расчесывает свои прекрасные белокурые волосы и с улыбкой смотрит на меня. Я любезно с ней поздоровался и извинился, что не сделал этого раньше. Она, смеясь, ответила, что вчера после отхода поезда я вообще не был способен отличить ее от любого другого предмета. Познакомились. Звали ее Валей, Валей Бабкиной, работала она чертежницей на одном авиационном предприятии и вот едет вместе с братом Володей и подругой Клавой «дикими туристами» в район Эльбруса – то есть туда же, куда и мы!

Вскоре наши купе объединились, и мы очень весело и приятно доехали до самого Нальчика. Там нас уже ждали машины с грузами, на которых мы должны были следовать в долину Азау, где проектировался сборный лагерь всей экспедиции. Ехать туда решили на следующий день, а остаток времени я провел со своими новыми друзьями (точнее, с блондинкой). На другое утро мы со своими грузами отправились в Азау, а с Валей и ее группой условились так: когда они прибудут в Теченекли (это километров 10–15 от Азау вниз), то с проходящими туристами дадут мне знать, а я постараюсь с ними встретиться (я охотно пошел бы вместе с ними прямо от Нальчика, но ничего не поделаешь – служба).

К вечеру мы уже прибыли в Азау. Кругом горы, поросшие сосняком и другими деревьями, высота над уровнем моря 2200 метров, красота неописуемая. Но нам первое время было не до нее: ставили палатки, мастерили столы и прочие необходимые предметы быта, а я еще устанавливал радиосвязь с внешним миром. Станция маломощная (мощность примерно в двадцать раз меньше туалетной лампочки), кого из любителей ни вызову – не отвечают. Бился я так несколько дней и решил, что высокие горы, по-видимому, экранируют излучение моей «пшикалки» и надо подниматься выше. Между прочим, хотя мы и отъехали от Нальчика более ста километров, но вершину Эльбруса мы еще не видели: все время он был закрыт другими горами. Первое место, откуда он открывался во всем великолепии, это Кругозор – площадка на высоте 3200 метров, куда вела довольно крутая горная тропинка.