Новый Мир ( № 4 2007) - Новый Мир Новый Мир

— Дамочки загорали? — спросила Вера, просверлив их взглядом.

Даже не поздоровалась, старая сука, рассердилась Саша. Муж-трудяга и жена-курортница. Вот все, что видит эта однопроцессорная. Она сухо кивнула и прошла вглубь сада. У забора еще оставались три лесных земляники. Она складывала их в рот одна за одной и наслаждалась. Потом сходила в дом за брюками, оделась и полезла в заросший малинник. Если малина недозрела, она как трава. А когда перезрела, вообще дрянь, тряпка для мытья полов. Зато какая красивая, похожа на плетеную корзинку. Словно сосуд, а когда сорвешь, в нем ничего, потому что белокожий треугольный стержень остался на ветке.

Таня позвала всех обедать. Они ели протертый суп из картофеля с морковью и луком, ветер играл с оконным тюлем. Таня надкусила помидор и фыркнула: прямо в глаз прилетел кусок с семечками. Все засмеялись.

— Я познакомилась с голым мальчиком на пляже, — сообщила Саша.

— На молодежь потянуло? — сощурился Сергей. — Хорошо выглядишь.

— Ты тоже.

Они оба выглядели недурно. Его крепкие золотистые плечи блестели, как луковая шелуха. Сергей ел только протертую пищу, следил за здоровьем и любил работать в саду. Мы с ним похожи на прошлогодние яблоки, которые держали в воске, и они сохранили блеск, подумала Саша. На самом деле внутри нас протертый суп, но об этом пока никто не догадывается.

Вокруг головы закружила оса, и Саша замерла. Ей показалось, что у осы есть запах. Запах раскаленного металла. В ту же секунду она почувствовала, как жгучее осиное жало вонзилось ей в затылок, и жуткая боль едва не опрокинула со стула. Мохнатый гладиатор раскроил череп надвое. Она жалобно вскрикнула, схватилась за голову и внезапно ослабла, ощутив наслажденье. Нужно было потерпеть всего секунду боли, и блаженство растеклось по телу. Осталось чувство, что ее режут скальпелем на мелкие полоски, и это сладко.

Она встала и поднялась в свою спальню, Таня пошла за ней и села на кровать в ногах.

— Кажется, я что-то пропустила, — сказала Таня. — Как всегда, проспала. Меня так испугала эта рыжая с раздвинутыми ногами, что я уснула.

— Там — да… — Саша задумалась. — Там желания гуляют на воле. Но это не для меня, я опоздала… Я сейчас подумала, что все слишком быстро случилось. Как будто сегодня я вышла замуж, а назавтра состарилась… Звонок с урока прозвенел сразу после звонка на урок. Девушки цветут, украшают жизнь, целуются и заводят романы. Женщины любят своих мужчин, берегут дом и растят детей. А что дальше, потом? Перед тобой еще двадцать или тридцать лет, но как женщине тебе конец. Как быть?

Таня изобразила душевное волнение:

— Ты сильная, что-нибудь придумаешь… Справишься…

Саша посмотрела на нее сочувственно. Вот же дурочка маленькая. Не понимает, что есть непреодолимое. Какой бы ты ни была, есть вещи, с которыми не справиться. И чем сильней привычка бороться, тем трудней дается смирение. С тех пор как Саша стала ездить в Сергиев Посад и исповедоваться, она часто думала о смирении. Ее духовник, отец Николай, называл горе и страдание посещением Бога, говорил о полезных обидах и печалях. Трагедия у него была такой же обыденной, как чаепитие.

После вечернего самовара Таня попрощалась, пообещав вернуться послезавтра. Они еще разберутся с этим пляжем.

Но послезавтра все покатилось по старым рельсам. Таня заснула, едва только голова коснулась шезлонга, а к Саше подошел Стас.

— Почему вчера не была? — спросил он, и вопрос отозвался сладкой болью в затылке.

— Оса укусила.

— Пойдем, у меня есть средство от укусов.

Она встала и подумала, что плетется за ним, как коза на привязи. Откуда-то вывернулся его бритоголовый дружок с ухмылкой на блестящем от жары лице.

— Принарядился? — Саша кивнула на его тяжелую золотую цепь.

— Хочу понравиться одной дамочке. — Бритоголовый многозначительно поглядел ей в глаза. Этот не мог устоять на месте, каждая мышца мощного тела подрагивала и переливалась.

Саша прошла мимо и почувствовала, как он настойчиво смотрит ей в спину.

Проваливаясь в песок, они добрели до бревенчатой лодочной станции. Внутри было пусто, прохладно, стояла широкая кровать и комод с зеркалом. Висел спасательный круг, пахло рыбой, а стены сияли белизной. Стас отогнул покрывало и показал ей свежее белье.

— Ты лодочник? — В голове мелькнуло, что она ничего о нем не знает.

— Я веб-дизайнер вообще-то. Тут у меня друзья.

Он стянул лямку купальника с ее плеча. Посмотрел, стянул вторую. Она продолжала оглядывать комнату.

— Это что, дом свиданий?

— Нет. Дом романтических страстей.

Он усмехнулся.

Саша успела подумать о Бунине. Конечно, для бурных страстей, как она сразу не догадалась? Здесь столько света и прохлады. Он уже гладил ее бедра. Она снова почувствовала боль в затылке, а затем осторожно подкравшееся наслаждение. Язык его был быстрым, ловким, искусным.

— Первый раз был черновик, — предупредил он. — Теперь по-настоящему.

Когда они покинули лодочную станцию, день клонился к закату, окна горели алым. Саша вышла не чувствуя тела, держалась за его руку и не хотела отпускать, точно приросла. Выпустить его руку было выше ее сил. В ушах, точно шум моря, стоял скрип деревянной кровати.

На Сашином шезлонге сидел мужчина со шкиперской бородкой и обнимал за талию Таню, она неуверенно улыбалась.

— Мы пойдем в кафе, я голодна, — сообщила Саша и снова взяла своего спутника за руку. Он посмотрел удивленно, но руки не отнял.

В кафе играла музыка и толпились люди.

— Слушай, тут же одни геи! — удивилась она.

— Постой минуту, я схожу за сигаретами.

Он отошел, а к Саше придвинулась девушка и, улыбаясь, позвала танцевать. Блузка соскальзывала у нее то с одного, то с другого атласного плеча. Она была сама прелесть. Саша смеялась, когда та прикасалась к ней грудью, было весело. Вернулся Стас. Танец ему не понравился, он сел за ближайший стол, закурил и прикрыл один глаз рукой.

— Я Настя, — улыбнулась ей незнакомка. — Слушай, у тебя такая кожа, отпад! Ты чем занимаешься?

— Журналистка. — Саша перевела дыхание. Композиция Глории Гейнер оказалась слишком длинной. Она бы устала, если б не жаркие прикосновения незнакомки.

— Научи меня танцевать, как ты.

— Я здесь не одна.

— Со Стасом? — фыркнула та. — У него все время новые. Ни дня без эякуляции… — Настя снова улыбнулась, Саша, натянуто улыбнувшись в ответ, повернулась спиной, вышла с площадки и села рядом со Стасом.

— Слушай, не знаю, куда тебя повести… — Он вздохнул. — Лодочник не пускает на ночь.

— Поехали ко мне. У меня в городе пустая квартира.

Стас взял ее за руку, они вышли на шоссе и поймали машину. До города было сорок минут, и весь путь они промолчали. Костер внутри ее медленно разгорался. В лифте они обреченно обнялись.

Он спал на животе, разбросав ноги, и на лиловых простынях выглядел золотистой статуей. Ей вспомнилась аллея античных богов в курортном поселке Симеиз в Крыму.

Утром пили свежесваренный кофе без сахара и разговаривали, на Саше была ночная сорочка.

— На месте этого пляжа лет двадцать назад была летняя эстрада, — рассказывала Саша. — Играли пьесы, выступали певцы и актеры. Я видела в кафе кусок бордовой кулисы, в него завернули трансформатор.

— Прекращай. — Стас оставил чашку и закурил. — Бросай эти мемуары. И эту гадость сними… — Он кивнул на голубую, в блеклых разводах сорочку с длинными рукавами и воротником-стойкой.

— Она английская, — возразила Саша.

— Она старушечья.

Саша сердито помолчала, обдумывая.

— У тебя нет чувства, что мы занимаемся чем-то непристойным? — спросила она.

Он воздел руки и минуту беззвучно корчил рожи, сильно шевеля губами. Изображал возмущение. Покончив с пантомимой, спросил:

— Ты что, верующая?

— Да. — Саша смотрела прямо ему в глаза, решив не отвлекаться на их цвет и выражение.

— И… во что ты веришь?

— Что сама должна найти для своей жизни смысл. До тридцати лет я была актрисой и танцовщицей варьете. Бабочкой, танцующей по ночам. Потом училась. Сейчас…

Он небрежно отмахнулся:

— Не слепой. Давай ты не будешь пускаться в воспоминания...