Портрет в сиреневых тонах и другие истории (сборник) - Елена Ронина

От Анны я получила письмо. Она рассказывала о внучках, о погоде, об экономическом кризисе в Германии. О Райнере не было ни слова.

По Ленинским местам, или «Неделя имени меня»

Сверху это очень напоминает бархатную бумагу. Как будто кто-то взял лист и измял. И вот видишь причудливые изгибы, темнеющие впадины и изломанный рисунок гребней. И цвет, главное, цвет! Такой глубокий малахитовый, очень насыщенный. Никогда такого не видела. Но вот уже издалека появляется Женевское озеро, и я понимаю, что никакая это не бархатная бумага, это Швейцарские Альпы, а я сижу в самолете, смотрю в окно и через 20 минут буду в Женеве. Поверить в это пока не могу, поэтому пока все-таки горы для меня – это скомканная (правда, очень красиво и эстетично) бархатная бумага, а Женевское озеро – это маленькая лужица со струей воды посередине. Неужели это все-таки я, и я опять сижу в самолете, и я опять лечу за границу?

Да, нельзя детей рожать в преклонном возрасте. Все-таки это выбивает. Шутка ли, родить почти в тридцать шесть лет! Да с разницей детей в четырнадцать лет! А ведь казалось, ну что тут такого?! Тридцать шесть лет не возраст, дети – это счастье, двое детей – это тот минимум, который должен быть у любой женщины, и я наконец могу подарить ребенка своему мужу. Тем более мальчика, тем более продолжателя фамилии. О том, что это тяжело, я забыла, о том, что мне не 20 лет, я не задумывалась, того, что не все дети идеальные, как мой старший сын, я не понимала. Единственное, о чем я думала во время беременности, это какая у моего малыша будет коляска. Требование к коляске было одно: она должна быть легкой и просто складываться. Главное предназначение коляски – она должна входить в самолет. И еще, конечно, рюкзачок, там будет сидеть мой ребенок. Я считала себя такой прогрессивной бизнес-леди, что дома задерживаться не собиралась; родится ребенок, посажу его в рюкзачок, и сразу в самолет. Ребенок помешать не может, он меня только лишь украсит. Такая молодая многодетная мама, все успевает: и детей рожать, и бизнесом заниматься, и дети все время с ней. Ну просто-таки идеальная картинка.

Но я же ее не придумала! Я же все это вижу у моих иностранных подружек. У них же дети все время с ними: в самолетах, в ресторанах, на отдыхе! Никто никому не мешает, все счастливы. Почему у меня должно быть по-другому? А ни почему. И не будет. И у меня будет точно так. И я буду тоже современная, спокойная, эмансипированная, буду сама собой гордиться и всем докажу, что старые времена прошли. Теперь и у нас все по-другому. Детей не пеленаем, пеленки не стираем, фотографироваться начинаем с роддома. Никаких предрассудков. Все!

Как говорил один мой старинный друг, ошиблась я жестоко!

Во-первых, во время беременности я жутко комплексовала из-за своего, прямо скажем, далеко не юного возраста. И как я ни старалась себя украсить всевозможными заморскими нарядами, все равно с гордостью свой живот я носить не могла. Мне казалось, что все вокруг думали: «Ну куда лезет эта старая дура? В ее возрасте нужно уже на печке сидеть и деньги на старость копить!»

Чувствовала я себя не очень хорошо, мой муж машину водил как-то рывками (я думала, естественно, что специально), поэтому ездила на работу на метро. Так мы и жили, вместе выходили из дома, он садился в машину, а я шла на метро.

На работу приезжали практически одновременно, вместе открывали дверь и шли в один кабинет. Я к тому времени – уже обиженная на весь белый свет, мой муж – в недоумении, чем это я так расстроена, может, меня кто обидел?

Обидела меня беременность, все беременные очень обидчивые, это у них такое стойкое физическое состояние. Ну а на кого обижаться? Ну, конечно, на собственного мужа! Ну вот почему он не спрашивает меня каждые пять минут, как я себя чувствую? Нет, лучше пусть он меня спрашивает каждую минуту. Или вот почему опять не заметил, что на мне новая кофта? Ну неужели трудно каждое утро говорить: «Ну какая же ты у меня красавица!»

Ну не можешь про кофты запомнить, ладно, у меня их действительно много, ошибиться можно. А просто, не уточняя: «А кофточка тебе эта идет, ну просто супер. И живот не очень большой и тебя даже украшает. И вообще, за тот час, что без тебя в машине ехал, так соскучился, так за тебя волновался. Как хорошо, что мы опять вместе».

Вот что, сложно произнести эти три предложения? Можно их даже наизусть выучить и каждый раз аккуратно повторять. Я даже не замечу, что они одни и те же! Все равно приятно будет, и на душе будет сразу легко и спокойно.

Нет, идет к нашему кабинету и сосредоточенно о чем-то думает. Видимо – не обо мне. Ну почему не обо мне? И вообще, о чем тогда? Наверное, о работе. Ну ты подумай одну минуту обо мне, мне про это кратко расскажи и думай потом себе опять про работу! И я сразу стану само спокойствие и истериками тебя донимать не буду! Нет, никак и ничего не получается.

Мои фантазии постоянно разбиваются об унылую реальность.

– Лена, у тебя плохое настроение? – Боже, ну с чего же оно хорошим-то будет?! Можно, конечно, все мои мысли сейчас повторить вслух, можно записать то, что он будет мне говорить каждое утро, на бумажке и давать ему зачитывать каждый день. Но наверное, не поможет, наверное, все равно найду, на что обидеться. Наверняка зачитывать будет не с теми интонациями, как мне бы хотелось. Грустно. Как там у Лермонтова: «И скучно и грустно, и некому руку подать / В минуту душевной невзгоды…» – во-во, невзгода – это у меня, нет, ну как же верно сказал Лермонтов, как будто сам беременным был!

– Лена, нужно позвонить в Германию.

Опять за свое! А слова любви, а забота? Ведь целый час не виделись.

Может, плюнуть на все? И начать жизнь заново? Заново, наверное, будет все-таки сложновато. Беременной-то… Ладно, буду в Германию звонить, видно, все беременные одинаково депрессивно недоверчивы к своим мужьям, а все мужья беременных совершенно не понимают, что жизнь уже изменилась. Ребенка еще нет, а жизнь уже другая, реагировать надо на все по-другому, начинать постоянно рассказывать своей жене о том, как он, то есть муж, счастлив и как благодарен своей жене.

Да, мужьям этого не понять, не тонкие они натуры, не тонкие. Просто даже черствые. Что там про них в книжках пишут? Они с Марса, а мы с Венеры? Жаль, нельзя никак сейчас на Венеру. Ну да ладно, мне бы, главное, ребенка родить. А там я его в рюкзачок и вперед, покорять новые горизонты. Будет себя муж и дальше так же безрадостно вести, мы и без мужа обойдемся. Сейчас, конечно, сложно. Чувство незащищенности очень острое. И потом, кого же я буду все время пилить? И он останется недопиленным? Не выйдет! Пусть дальше терпит, в конце концов, его же ребенок!

Роды были преждевременными, очень тяжелыми. «Скорую» вызывала себе сама, в роддом привезли не в тот, который лучший, а в тот, который самый близкий к дому. Задача была – довезти, успеть, спасти.

Довезли, успели, спасли. С трудом. Обоих.

И все, про рюкзачок я забыла сразу. Тот животный ужас, который я испытала при мысли, что мой сын мог не родиться, сразу пригвоздил меня к земле. Я почти перестала соображать, и из этого состояния меня вся семья вытаскивала месяцев шесть, если не больше.

Муж тоже от семьи не отставал, даже, можно сказать, был на передовой. Вставал со мной ночью, переодевал ребенка, подогревал смеси, просто сидел рядом, пока я кормила Павлика. Для меня это было очень важно. Я думала, ну вот, наконец, в нем проснулся отец. Да и пора, ведь уже за тридцать. Как раз тот возраст, когда мужчина начинает понимать, что есть семья, что есть дети.

Да. Отец-то в нем проснулся, но соображать, видимо, со сна, так до конца еще и не начал. Ведь все же люди по-разному просыпаются. Вот я просыпаюсь, и сразу включаю все мысли, сразу сосредоточиваюсь на все сто процентов: что, когда, зачем. Наш старший сын, просыпаясь, всегда ненавидит весь белый свет. И так он всех ненавидит примерно до обеда. Сергей же, проснувшись, находится в прострации. То есть вроде уже ходит, готовит завтрак, ест, но разговаривать с ним бесполезно. Не добьешься ничего. Видимо, тот самый отец в нем тоже просыпался немного заторможенным. То есть как бы уже этот отец не спит, но того, что у него родился сын, пока до конца не понял, а главное, еще не сумел полюбить так, чтобы до боли в сердце, чтобы ни вздохнуть, ни выдохнуть. Пока проснулись только гордость за то, что наследник родился, и мысль о том, что это очень даже хорошо, и что родители основную задачу перед ребенком выполнили, то есть его родили.

Главное в нашей семье всегда было – работа. Кто не работает, тот не ест. Если я хочу есть и дальше, нужно идти работать. Так решил мой муж. Что значит, ребенок маленький? Полгода – это ребенок не маленький. Это вполне самостоятельный ребенок. Жалко, конечно, что работать пока точно не может, но зато вполне может перейти на попечение няни. Бороться с не до конца проснувшимся сознанием отцовства было бесполезно. Если мой муж что-то придумал, то это просто так из него не выбьешь. Хотя любую другую мысль все-таки выбить, наверное, можно, но только не про работу. Это святое и главное. Пытаясь все-таки сделать мне что-то приятное и облегчить мой переход из непривычной мне роли кормящей матери в привычную роль бизнес-леди, непрерывно ранее разъезжавшей по всей Европе, Сергей предложил мне выбрать какое-нибудь путешествие на неделю. Он останется с Павликом, а по приезде мы дружно и с хорошим настроением будем совместно зарабатывать нам на пропитание.