Большая судьба - Евгений Федоров

Рабочие-гонцы на завод больше не возвратились. Бродили темные слухи, что мосоловские люди настигли их в глухих лесах и пометали в страшные зыбуны-трясины.

Подошел 1773 год. Под заводскими стенами нежданно-негаданно появились пугачевские отряды. Работные связали управителя и приказчика и с колокольным звоном открыли ворота.

Пугачев на белом коне въехал в завод-крепость. Народ обнажил головы. Поп трясущимися руками благословил крестом "крестьянского царя".

На крыльцо заводской конторы вынесли кресло, крытое зеленым бархатом. Пугачев слез с коня и уселся в него. Сурово сдвинул брови. Рабочие толкнули к его ногам приказчика Ваньку Попова в изодранном кафтане.

- Кровопивец? - нахмурив брови, строго спросил Пугачев.

Из толпы вышел седобородый литейщик и степенно поклонился:

- Государь-батюшка, этот зверюга батожьем немало народа перекалечил. Он как тать обирал нас и довел до великой скудости!

- Так! Видать разбойника по роже. На глаголь! - махнул рукой Пугачев.

Башкиры подвели двух верблюдов, через горбы их положили перекладину. Десятки рук цепко подхватили Ваньку Попова и повесили.

- Добро, поделом вору и мука! - сказал Пугачев и неожиданно ткнул перстом в толпу заводских служащих - А это кто?

Те покорно опустились на колени. Пугачев наклонился вперед, ветерок шевелил его темную курчавую бороду. Глаза Емельяна Ивановича пытливо шарили по толпе. Повытчик из заводской конторы бухнулся в ноги.

- Помилосердствуй, батюшка, по правде жили. Сами под страхом робили! - взмолился он.

- А что на это народ скажет? - поднял голову Пугачев и вопросительно посмотрел на работных.

- Не чинили обид, грех напраслину возводить! - отозвались среди заводчины отдельные голоса.

- Ну, коли так, будь по-вашему! - согласился Пугачев. - Бог с вами, детушки, прощаю вас в угоду труженикам. Служите мне, государю вашему, честно и радиво.

На площадь выкатили пушку и выстрелили. По горам прокатилось эхо.

Пробыли пугачевцы на заводе только два дня. Взяв шесть отлитых пушек и два пуда пороха, армия повстанцев ушла в горы.

В течение года Косотурский завод несколько раз переходил из рук в руки. В июне 1774 года его осадил Михельсон.

Положение было тяжелое, и восставшие рабочие отступили с пугачевцами на Красноуфимск. Позади отступивших остались только груды развалин да в вечернем небе долго полыхало багровое зарево - догорал завод.

Поднимая крестьянские восстания, Пугачев поспешно отступал правобережьем Волги. Его по пятам преследовали генералы, посланные с войсками перепуганной царицей. По дорогам, пристаням и селам каратели сооружали виселицы-глаголи, колья с колесами и лютой смертью казнили восставших мужиков.

На Косотурском заводе вешать было некого, - все рабочие ушли. Лишь в Шадринской провинции, в Уксянской слободе, отряд генерала Деколонга захватил двенадцать косотурских работных. Их пытали и казнили.

Пугачевское восстание было подавлено, а сам Пугачев пойман и в клетке доставлен в Москву, где и казнили его на Болоте. Иван Перфильевич Мосолов не дожил до этих дней. Он внезапно умер от паралича сердца, а наследники его продали Косотур тульскому купцу Лугинину. Новый хозяин восстановил разоренный завод, и снова для рабочих потянулась прежняя каторга. Лугинин скупал у помещиков крепостных, выбирал народ покрепче, посильнее и посмекалистее и гнал на далекий Урал. Много слёз и горя было в тульских и ветлужских вотчинах, - крестьянские семьи оставались без кормильцев: хочешь - в петлю полезай, хочешь - в омут головой. Не радостно было и тем, кто уходил с родных милых мест в чужой неизвестный край. После долгого пути мужики попадали в еще горшую каторгу. Многие пробовали удариться в бега, искали спасенья в дремучих лесах и горах, но приказчики Лугинина расставили на горных тропах тайные заставы и перехватывали беглецов. Чтобы не бегали работные и для защиты завода от башкир, его обнесли новым тесовым тыном.

Спустя лет двадцать после смерти Лугинина, в 1797 году, Косотур приобрел московский гостинодворец Кнауф. Новый владелец родом был из Германии и решил всё поставить по-своему. Он не доверял русским управителям и мастерам и выписал со своей родины земляка Гергарда Эверсмана, которого и назначил главноуправляющим завода. Прибывший немец стал выписывать из Германии мастеров из Золингена и других мест. Однако и Кнауф похозяйничал недолго: велением императора Александра I Косотурские, переименованные в Златоустовские, горные промыслы в 1811 году отошли в казну. Златоуст возвеличили до значения центра горного округа и в нем разместили правление горнозаводского ведомства. Время подошло тревожное: на Западе, за рубежами, гремела слава французского императора Наполеона, а за Черным морем России грозились турки. Царь стал готовиться к войне. Однако оружейное производство развернуть в полной мере не успели: Наполеон с многочисленной армией перешел Неман и внезапно вторгся в пределы России. Лишь в 1815 году приступили к устройству оружейной фабрики в Златоусте. Во главе ее поставили немцев: директором фабрики назначили Эверсмана, его помощником и горным начальником заводов - обер-бергмейстера Фурмана. 16 декабря 1815 года состоялось официальное открытие "Фабрики дела белого оружия, разных стальных и железных изделий".

Русской коннице нужны были тысячи добрых клинков, сабель и казачьих шашек. Известно, что на клинки требуются особо твердые и упругие стали. Но сколько ни бились старики литейщики, сталь выходила ломкая, неподатливая. Сабельные клинки из такой стали получались ненадежные...

В ту пору добротными клинками славились старинные немецкие города Клингенталь, Страсбург и Золинген. Слава клингентальских мастеров гремела по всей Европе, и русское правительство решило пригласить их в Златоуст. Обоз за обозом тащился на Урал: везли сотни немецких семейств для устройства их на новом месте. В короткий срок в Златоуст понаехало много чужих людей, которые сторонились всего русского, с нескрываемым высокомерием и презрением относясь к уральским мастерам.

По каменному логу Громатухи, зажатому горами Бутыловкой и Богданкой, быстро отстроили для немцев большие светлые дома, - так возникла Большая Немецкая улица. Перед заводом, откуда открывался вид на лесистую гору Косотур, на обширный пруд и на синеющие горные дали, отстроили Малую Немецкую.

Горько было уральским рабочим смотреть на дела царской власти, покровительствовавшей иноземцам. Кровная обида обжигала их сердца. И как не обижаться! Когда возводили Косотурский завод, русские тут в землянках голодали, их заедал гнус, валили изнуряющие болезни. На работе торопили плетями и батогами. А для иноземцев не жалели ни денег, ни добра. Сам Гергард Эверсман по договору получал от казны 2100 рублей серебром жалованья, обширную квартиру с отоплением и освещением, даровую прислугу с одеждой, переводчика и четырех служителей. Но и этого показалось мало жадному немцу! Выговорил он себе еще 8 кулей муки в год, 2 куля крупы, 12 пудов солонины, 14 бочек пива, 36 ведер водки и вина, 6 пудов мыла, 75 кулей овса, 700 пудов сена, 300 пудов соломы, 4 откормленных свиньи и 2 коровы. Не хуже устроились и земляки Эверсмана.

И стал Златоуст для пришельцев сытным, беспечальным местечком. На казенный счет выстроили для немцев кирку, особую школу, клуб и учредили немецкий суд. Даже отдельное кладбище устроили для них.

За прудом, в смолистом сосновом бору, каждый праздник отгуливались немцы. Весело и чинно веселились они тут, и с той поры место их прогулок так в звалось - Фрейденталь, по-русски - "Долина радости"...

Жили немцы в Златоусте привольно, а мастера были средней руки и занимались пустяками: делали столовые ножи с роговыми черенками, перочинные ножички. Обходилась их работа баснословно дорого. По договору иностранцы обязывались обучать своему искусству русских рабочих, но они упорно скрывали секреты мастерства.

Глава вторая

ЧИНОВНИК ДЛЯ РАЗНЫХ ПОРУЧЕНИЙ

Немецких мастеров из Золингена и Клингенталя в Златоусте шумно встретили их соотечественники. Они с радушием гостеприимных хозяев старались залучить к себе земляков, чтобы всласть поговорить о фатерланде. Никто из них не обратил внимания на невысокого молодого шихтмейстера, одетого в порыжелую шинель. Аносова предоставили самому себе. Только один Петер Каймер сочувственно подмигнул ему и сказал на прощанье:

- Ты скоро здесь увидишь мое настоящее дело. О, Петер Каймер есть великий литейщик! Эльза, пожелай молодому человеку радостной жизни!

Девушка вспыхнула и, сверкнув голубыми глазами, сказала Аносову:

- Когда мы будем на квартир, прошу вас в гости!

- Это хорошо! - одобрил Каймер и, весело пересмеиваясь с толпой соотечественников, ушел на Большую Немецкую улицу.

Аносов неторопливо выбрался из возка, извлек из него небольшой потертый баульчик и зорко огляделся. Перед заводом простиралась обширная пустынная площадь. У входа в дирекцию - полосатая будка, рядом шагает седоусый ветеран-солдат с ружьем на плече.