Личный мотив - Клер Макинтош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всего несколько снимков на берегу.
— А можно посмотреть?
Я медлю в нерешительности, но потом снимаю камеру с шеи, включаю ее и показываю Бетан, как просматривать снятые кадры.
— Как красиво!
— Спасибо.
Я чувствую, что краснею. Мне всегда было непросто принимать признание. В детстве учителя хвалили мои работы и выставляли их в приемной школы, где сидели посетители, но только после двенадцати лет я начала понимать, что у меня есть талант, пускай еще сырой и не сформировавшийся. В нашей школе устроили выставку, маленькую экспозицию для местных жителей и родителей, и мои пришли туда вместе, что даже в те времена было большой редкостью. Отец молча стоял перед стендом, где были выставлены мои рисунки, а также фигурка птицы, которую я сделала из скрученной проволоки. Помню, что, глядя на него, я затаила дыхание и скрестила пальцы, спрятанные в складках юбки.
— Невероятно, — сказал он и посмотрел на меня так, будто видит в первый раз. — Ты просто потрясающая, Дженна.
Я чуть не лопнула от гордости и, взяв его за руку, потащила к миссис Бичинг, которая говорила с ним о художественных колледжах, стипендиях и менторстве в искусстве. А я просто сидела и смотрела на отца, который считал меня потрясающей.
Я рада, что его больше нет рядом. Было бы ужасно увидеть разочарование в его глазах.
Бетан все еще рассматривает пейзажи, которые я сняла в заливе.
— Нет, Дженна, честно, классные фотографии. Собираешься их продать?
Я готова рассмеяться, но вижу, что она даже не улыбается, и понимаю, что Бетан серьезно предлагает это.
Я не уверена, что это в принципе возможно. Ну, наверное, все-таки не конкретно эти снимки — я продолжаю экспериментировать, подбирать правильное освещение, — но если над ними поработать…
— Может быть, — говорю я и сама себе удивляюсь.
Бетан прокручивает оставшиеся фотографии и хохочет, когда натыкается на свое имя на песке.
— Так это же я!
Я краснею.
— Я тренировалась снимать что-то на природе.
— Мне очень нравится. Можно я это куплю?
Бетан держит камеру, вытянув руку, и любуется снимком.
— Не дури, — говорю я. — Я тебе его распечатаю. Это самое малое, что я могу для тебя сделать: ты была так добра ко мне.
— На почте в деревне есть одна из таких машин, там можно распечатать, — говорит Бетан. — Мне очень нравится вот эта, с моим именем, и еще вот эта — где снят отлив.
Она выбрала одну из моих самых любимых фотографий: я сняла ее вечером, когда солнце уже садилось за горизонт. Море здесь почти гладкое, мерцающее зеркало в розовых и оранжевых тонах, а окружающие залив скалы кажутся просто неясными силуэтами по обе стороны кадра.
— Я сделаю это сегодня после обеда.
— Спасибо, — говорит Бетан. Она кладет камеру набок и поворачивается ко мне лицом; я уже знаю этот серьезный, проницательный взгляд. — А теперь позволь мне сделать кое-что для тебя.
— Перестань, — говорю я, — ты и так уже столько…
Решительным жестом Бетан отмахивается от моих возражений.
— Я тут перебирала свои пожитки, и есть кое-какие вещи, которые мне не нужны. — Она показывает на два черных пластиковых мешка, стоящих возле двери. — Там ничего особенного: подушки и покрывала еще с тех времен, когда мы переоборудовали стационарные трейлеры, что-то из моих вещей, в которые мне уже никогда не влезть, даже если я до конца своих дней откажусь от шоколада. Не какие-то модные штучки — бальные платья у нас в Пенфаче особым спросом не пользуются, — а просто несколько пар джинсов, свитера да платья, которые мне не следовало покупать.
— Бетан, ты не можешь отдать мне свою одежду!
— Да почему, скажи на милость?
— Потому что…
Она смотрит мне прямо в глаза. Я не выдерживаю и умолкаю. Она такая естественная, что я не чувствую ущемленной гордости, да и просто невозможно изо дня в день таскать на себе одно и то же.
— Послушай, все это я по любому отнесла бы в благотворительный магазин. Посмотри и выбери, что тебе подходит. По-моему, вполне разумный подход.
Я покидаю парк трейлеров, нагруженная теплыми вещами и мешком того, что Бетан называет «элементами домашнего уюта». Вернувшись в свой коттедж, я раскладываю все это по полу, как рождественские подарки. Джинсы на меня великоваты, но под ремень будет нормально, и я едва не расплакалась от нежной мягкости флисового джемпера, который она отложила для меня. В коттедже стоит холод, и я постоянно хожу простуженная. Те немногочисленные вещи, которые я привезла с собой из Бристоля, — я ловлю себя на том, что перестала называть это место «своим домом», — пообносились и стали жесткими от соли и частой ручной стирки.
Но в самый большой восторг меня приводят «элементы домашнего уюта» от Бетан. Я драпирую потертый диван громадным лоскутным покрывалом в ярко-красных и зеленых тонах, и комната мгновенно преображается, становясь теплее и приветливее. На каминной полке у меня расположилась коллекция гладких, отполированных морем камней, которые я собрала на берегу, — я добавляю к ним вазу из мешка Бетан, предназначенного для благотворительного магазина, и решаю ближе к вечеру поставить в нее веточки ивы. Подаренные подушки отправляются на пол, к камину, где я взяла привычку сидеть, когда читаю или редактирую фотографии. На дне мешка я обнаруживаю два полотенца, коврик для ванной и еще одну накидку.
Я ни секунды не сомневаюсь, что Бетан не собиралась от всего этого избавляться, однако уже достаточно хорошо знаю ее, чтобы не задавать дурацких вопросов.
В дверь стучат, и я замираю. Бетан предупреждала меня, что сегодня должен зайти Йестин, но я все равно выжидаю — просто так, на всякий случай.
— Вы там дома?
Я отодвигаю засов и открываю ему. Йестин по своему обыкновению угрюмо здоровается, а я радушно приглашаю его войти. То, что я вначале принимала за пренебрежение и даже грубость, оказалось просто, как я потом поняла, отличительной чертой человека, который полностью замкнут в себе и больше беспокоится о благополучии своих коз, чем о впечатлении, которое производит на окружающих.
— Я привез вам немного дров, — говорит он, показывая на поленья, беспорядочно набросанные в прицеп его квадрацикла. — Вам не нужно выходить на улицу. Я сам занесу их в дом.
— Могу я предложить вам чашку чая?
— Два сахара, — бросает Йестин через плечо, широким шагом возвращаясь к своему прицепу. Он начинает накладывать поленья в ведро, а я ставлю греть чайник.
— Что я вам должна за дрова? — спрашиваю я, когда мы сидим за кухонным столом и пьем чай.
Йестин мотает головой.
— Это просто остатки того, что я привез для себя. И они недостаточно хорошие, чтобы брать за это деньги.
Дров, аккуратно уложенных возле очага, мне хватит по меньшей мере на месяц. Я подозреваю во всем этом участие Бетан, но сейчас я не в том положении, чтобы отказываться от таких щедрых подарков. Мне нужно думать о том, как иначе расплатиться с ним, а заодно и с Бетан.
Йестин отмахивается от моих благодарностей.
— Я бы не узнал этого места, — говорит он, оглядываясь на пестрое покрывало, на коллекцию ракушек и другие возвращенные к жизни сокровища. — А как вела себя эта плита? Не очень барахлила? — Он кивнул в сторону древнего изделия фирмы «Ага». — Эта штука может выделываться будь здоров.
— Нет, все было хорошо, спасибо.
Я едва сдерживаю улыбку. Я стала настоящим специалистом и возвращаю плиту к жизни за считаные минуты. Это, конечно, небольшое достижение, но я добавляю его к другим своим успехам и накапливаю их, словно когда-нибудь они в совокупности могут свести на нет мои неудачи.
— Ну, мне пора идти, — говорит Йестин. — На эти выходные к нам приезжают родственники, и по тому, как суетится моя Глинис, можно подумать, что ожидается визит особы королевской крови. Я сказал ей, что им все равно, чисто ли в доме и есть ли цветы в гостиной, но ей хочется, чтобы все было по высшему разряду.
Он закатывает глаза, и это, по идее, должно обозначать раздражение, но на самом деле интонации его теплеют, когда он заговаривает о своей жене.
— Это ваши дети приезжают? — спрашиваю я.
— Обе дочки, — отвечает он, — со своими мужьями и малышами. Тесновато будет, но ради своих не грех и потесниться, верно?
Йестин прощается со мной, и я смотрю ему вслед, когда квадрацикл уезжает, подскакивая на неровной дороге.
Я закрываю дверь и стою на пороге, оглядывая свой коттедж. Гостиная, которая всего несколько минут назад была такой уютной и приветливой, кажется пустой. Я представляю себе ребенка — моего ребенка! — играющего на ковре перед камином. Я думаю о Еве, о моих племяннике и племяннице, которые живут где-то своей жизнью без меня. Да, я потеряла своего сына, но у меня все равно есть семья, и неважно, что там произошло между нами, сестрами.