Приключения Аллы Парамоновой, журналистки и девицы на выданье - Нина Демина

Встречу Тиму я назначила на Гоголевском бульваре, там было людно, и можно было наблюдать без опасений. Помня о вездесущем Костике, я отказалась от сопровождения, и уговорила Максимовского встретиться в условленном месте. Брать такси не стала, в городе ужасные пробки, и поехала на метро. В залах метрополитена было душно, ехать пришлось с пересадками, а в вагоне мне повезло быть зажатой между пассажирами, напоминавших борцов сумо. Выскочила я на поверхность в весьма помятом виде, и неспеша прошлась до бульвара. Несмотря на неспадающую жару, на бульваре, утопающем в спасительной зелени, было прохладно.

Смеркалось, я присела на скамейку, и осмотрелась. Недалеко от меня у тротуара припарковался автомобиль Макса, он посигналил мне фарами. Все на месте, ждем главное действующее лицо, Тима. И он не замедлил появиться, возник, будто материализовался в густом летнем воздухе. В обыкновеннейших, на первый взгляд, но на самом деле страшно дорогих джинсах, и дизайнерской футболке, он выглядел замечательно, и привлекал внимание.

– Моя дорогая, – он поцеловал мне руку, и присел рядом. – Что за странное место ты выбрала, бульвар…

– Мне здесь нравится, прохладно, – заступилась я за одно из любимых мест. – Как поездка?

Тим предложил мне сигарету, я прикурила от золотой зажигалки, и приготовилась слушать.

– Замечательно, – начал Тим, – люблю Питер, у меня там хорошие партнеры.

Странно было это слышать, словно город нравился ему лишь потому, что у него там успешные деловые отношения. А может это действительно так? Дальше расспрашивать я не захотела, да и ему нечего было сказать.

– Поужинаем в клубе? – полуутвердительно спросил он.

– Наскучило, – 'играем капризную девочку', сказал бы Лопатин.

– Может хочешь куда-нибудь, так ты только скажи.

– О, Тим, – запела я сиреной – только слушай, – я бы хотела в такое место, где никогда не была… Хочется чего-нибудь экстремального!

Тим внимательно посмотрел на меня, проверяя, не шучу ли я, но я была серьезна, очень серьезна, ведь от его предложения зависит исход нашего пятидневного расследования.

– Детка… – Тим крепко сжал мой локоть, – о, детка… Я знаю одно местечко… только это бо-о-льшой секрет. Ты умеешь хранить секреты?

– Умею ли я? Да я – могила! – горячо воскликнула я, но кажется переиграла.

– Отлично, вследующий раз устроим вечеринку на кладбище.

Меня передернуло от отвращения.

Мы спустились в полуподвальное помещение – ржавые трубы, газетные обрывки на пыльном бетоне, странный писк и шуршание. Желтки ламп, кое-как разбросанные по низкому потолку, освещали вход в узкий коридор и в тупике его неприметную дверь.

Закрытый клуб, только для посвященных, так он сказал, но я сразу определила – притон. Помнится Максимовский сказал: ну не в подвал же он тебя потащит…

Нострадамус, блин.

– Войдем, ничему не удивляйся, веди себя тихо. – Тим, по его словам, очень рисковал, публика там собиралась серьезная, проверенная – посторонние люди нежелательны, да и огласка никому не нужна.

По сигналу дверь открыли, нас пропустили внутрь, предварительно обыскав, и задав пару вопросов Тиму. Микрофон, пристроенный мной, по совету Макса, в нижнем белье, обнаружен не был, о чем я усердно молилась, пока меня ощупывал охранник. Наглеть он не стал, и я беспрепятственно была допущена к таинству.

В просторном зале в круг стояли раздолбанные топчаны, на столе накрытом старыми газетами бутылка 'Столичной', граненые стаканы и подъездная закуска – плавленый сыр, селедка, лучок на черном хлебе. На протертом пледе одного из топчанов восседали трое, привлекшие мое внимание. Картина напоминала мне ту, знаменитую, охотничью, где на полянке трое хвастаются своими трофеями. Только что-то в нашей картине показалось мне неправдоподобным. Сейчас, сейчас… Ага! На бутылке 'Столичной' наклейка внуковского Дьюти Фри, топчан не раздолбанный, а нарочито состаренный, как и облысевший кашемировый плед! Шторка, разделяющая зал на зрительский и сцену, не что иное, как гобелен, за нее на антикварных торгах дали бы неплохую цену. Кто устраивает в этом 'псевдо клубе' зрелища для богатых и знаменитых, соскучившихся по своему босоногому детству?

Мы пристроились на соседнем топчане, заказали сухое вино 'Эрети' – на мой вопрос о мартини, бармен выкатил глаза так, что я стушевалась. Тим подбодрил меня, сказав, чтобы я вела себя естественней. Я не из трусливых, но отсутствие женщин среди посетителей притона слегка меня напрягло.

Все ожидали начала шоу, на диванах становилось все оживленнее. Послышались выкрики:

– Глашка, выходи!

– Глафииира! – завсегдатаи начали свистеть и улюлюкать.

Наконец, звеня кольцами по металлическому карнизу, шторка была сдернута в сторону, открыв истомившимся взорам гинекологическое кресло. Оно блестело нержавеющими подколенниками, но большая его часть была закрыта тонкой прозрачной клеенкой. Из-за шторки выглянуло круглое девичье лицо с двумя короткими хвостиками, затем плечико, потом сама Глафира, стеснительно прикрывая грудь углом гобелена. Под свист и улюлюканье Глафира покинула свое убежище, и с удивительной сноровкой впорхнула в кресло.

Почему я удивилась ее прыти? Да потому что задница Глафиры превосходила всё мировое чаянье второй половины человечества. Да что там, она была огромна! Еще красавица обладала невероятно толстыми и белыми ляжками, причем без следа целлюлита, и мясистым, выбритым лоном. Оно и привлекло все мужское внимание.

Чего кривить душой, позабыв о спутнике, я тоже не могла оторвать глаз от этой картины.

Пока мы разглядывали чудеса между раскинутых ножек красавицы, показался еще один персонаж предстоящего спектакля. 'Доктор', как и положено, был одет в белый халат, и с громким щелчком натянул на руки резиновые перчатки, сейчас он напоминал тяжеловеса перед взятием штанги. Глашенькины глаза стали влажными, она издала какой-то хрюкающий звук, то ли носом, то ли утробой. Доктор подошел ближе, Глафира застонала и заелозила задом по клеенке, нетерпеливо суча упитанными конечностями.

Мы расположились вокруг кресла, каждый хотел увидеть действо как можно ближе, не пропустить ни одного движения, ни одного звука. Мысленно я молила, лишь бы не пропала связь с Максом, ведь он должен слышать и записывать все, что происходит.

Доктор ввел ладонь в лоно, Глафира выгнулась на встречу, требуя продолжения. Он месил ее, как кондитер тесто, глубоко, сильно. Голова Глафиры моталась от одного плеча к другому, глаза ее закатились, она натужно хрипела. Эти звуки были подобны звериным, казалось девица абсолютно не контролирует себя.

– Хорошо, милая, – одобрил мужчина.