Взлетная полоса длиною в жизнь - Владимир Кондауров

Закончился показ, нас построили для встречи с «гостями», и я увидел знакомых только по портретам руководителей страны и Министерства обороны. Впереди большой группы шёл Л. И. Брежнев, в шляпе, ещё крепкий, здоровый, приветливо улыбающийся. За ним шли А-Н. Косыгин, Н. В. Подгорный и другие. Во время своего короткого выступления Генсек высказал своё мнение о показе:

— Спасибо, хорошо летали, но, скажу прямо, мне вот больше всех понравился этот, большой…

Возникла пауза. Стоявший рядом маршал П. Ф. Батицкий обернулся к своей свите:

— Где этот полигонщик?

Стоя в строю участников показа, я даже не сразу понял, о ком речь. И лишь затем, когда из толпы военных выступил Иван Дмитриевич Гайдаенко, всеми уважаемый в институте командир, до меня дошло: вот оно как — для них мы все тут не ответственные работники единственного в СССР Государственного научно-испытательного института, а просто «полигонщики». Сухощавый и невысокий, лёгкий в движениях, вышедший победителем не из одного воздушного боя на фронтах Отечественной, наш командир рядом с внушительной «глыбой» маршала после таких слов казался ещё меньше. Он что-то сказал и отступил назад.

— Да-да, — подхватил Леонид Ильич, — нам нужны такие бомбардировщики. Один закидал весь полигон бомбами.

«А как же, — мысленно ответил я ему, — на войне только и ждут, когда такой „большой“ прилетит и начнёт вот так, спокойно, разбрасывать свои бомбы».

— Кто лётчик? — спросил Брежнев.

— Полковник Бутенко.

— Молодец. Есть какие просьбы?

— Товарищ Генеральный секретарь, — не растерялся тот, — живём в степи, испытатели не могут купить себе автомашину.

— Я распоряжусь, — пообещал Генсек и, помахав рукой, направился к самолёту.

Действительно, система заработала в этом же году, выделяя ежегодно в НИИ 200–300 автомобилей. Но самое интересное заключается в том, что она работала не только при Брежневе, но и при Андропове, Черненко и Горбачёве, вплоть до самого развала Союза. Показы, показы… Сколько во время всевозможных показов на моей памяти полегло нашего брата! Перебирать только сердце сжимать холодной тоской. Если смотреть со стороны, то складывалось такое впечатление, будто взрослые дяди играют в детский театр: одни сидят и смотрят, а другие показывают им разные номера. Первые хлопают в ладоши и затем принимают разные решения по принципу «понравилось-не понравилось». Очередной показ генералитету министерства обороны должен был состояться на одном из аэродромов. Было принято решение показать воздушный бой между истребителями МиГ-23 и МиГ-21, несмотря на то, что первый находился в самом начале испытательного марафона и был достаточно «сырым» для подобных демонстраций. Видимо, командование ВВС не устояло перед желанием руководства авиационной промышленности показать результат своей новой работы, несмотря на то, что накануне Юрий Маслов, не так давно приступивший к испытаниям этого самолёта, неожиданно «провалился» во время выравнивания на посадке. Данному событию не придали особого значения, обвинив лётчика в неправильной технике пилотирования, тем более что аппарат-то остался цел. Лётчиком на МиГ-23 определили В. Жукова, а на МиГ-21 — А-Кузнецова. К этому времени многие из нас любовались, а некоторые по-хорошему завидовали настоящей мужской дружбе «трёх мушкетёров», имея в виду примкнувшего к ним Николая Стогова. Они были разные, но хорошо дополняли друг друга. Как-то, с дружеским юмором, Саша назвал Виталия «крокодилом».

— Хорошо, — рассмеялся тот, — но тогда я старший «крокодил», ты средний, а Стожок (так они ласково называли Стогова) — младший «крокодильчик», по комплекции.

Вернувшись в лётную комнату после очередного тренировочного боя, ещё не остывшие от впечатлений, возбуждённо спорили: сможет ли «молодой» 23-й «надрать хвоста» видавшему виды 21-му. Возможно, причиной азарта было не только желание доказать преимущество «своего» истребителя, но и бойцовские качества зрелых и сильных пилотов. В день показа стояла густая дымка из-за прошедшей накануне пыльной бури. Возвращаясь с тренировки своего номера на показе, я увидел впереди взлетевшую пару и услышал голос Саши, запрашивающий руководителя на полигоне:

— 202-й, прошу подход к месту работы. 203-й, ты на месте?

— А як же, — ответил спокойным басом Виталий.

«Какой может быть воздушный бой при такой видимости, — с недоумением подумал я после посадки, — наверное, выполнят парный проход перед трибуной, и хорош». Желание «показать» довлело над всеми. «Затормозить» было некому. Виталий упал прямо перед трибуной. Когда Саша с нисходящего манёвра пошёл на восходящий, атакующий его Жуков, стараясь в густой дымке не потерять «противника», вероятно, на какой-то момент упустил контроль за высотой, а когда заметил, начал энергично выводить из пикирования. Высоты оставалось мало, но вполне достаточно для безопасного ухода вверх. Однако самолёт вдруг стал «проваливаться» вниз. Перед столкновением с землёй с трибуны заметили срабатывание порохового ускорителя катапульты, но кресло не успело даже отделиться от кабины. От катастрофы просто так не отмахнёшься. После расследования стало ясно, что конструкторы, стремясь увеличить несущие свойства крыла на его «боевой» стреловидности, расширили переднюю часть крыла, отказавшись от ранее установленных предкрылков, что и приводило к срывным явлениям с ростом углов атаки. Конструкторская мысль с помощью метода проб и ошибок двинулась дальше, а мы простились со своим товарищем, похоронив его на той земле, откуда он пришёл в авиацию. Заметно осиротели наши «мушкетёры» без старшего «крокодила». Саша особенно болезненно переживал гибель друга. В его всегда таких жизнерадостных, с весёлым юморком глазах навсегда, до его собственного последнего мгновения, поселилась печальная грусть.

Прошло не менее тринадцать лет, и, словно эхо из глубины тех времён новая катастрофа по той же причине, погибает лётчик-испытатель ЛИИ Э. В. Каарма. Она казалась дикой на фоне достигнутого в развитии МиГ-23. Более того, стало «до соплей» обидно, когда я узнал, что это был единственный недоработанный экземпляр с той партии машин.

Глава VII

Земля, отчуждённая государством для испытательного полигона, тянулась на Восток сотни километров — до Урала и дальше. Это место было выделено не зря. С высоты полёта, насколько хватало глаз, до самого горизонта, можно было видеть одну и ту же безрадостную картину: жёлто-серая равнина с белыми пятнами высохших соляных озёр. Невольно приходила мысль, что неопытному путнику, оказавшемуся в этой степи, грозила опасность гибели от жажды. Недаром солёное озеро, из которого не одну сотню лет добывали соль, называется Баскунчак, что в переводе с монгольского означает «собачья голова». Так ругались всадники Батыя, надеявшиеся напоить здесь своих коней, когда прокладывали путь с Востока на Запад. Единственным отрадным местом для отдыха была пойма Волги с её бесчисленными озёрами и лугами, а также сама Волга — с протоками, рукавами, затонами и островами, песчаные берега которых так и манили к себе. Что могло быть лучше, когда в жаркое лето проводишь выходной день на берегу одного из таких островов, с обязательной рыбалкой и традиционной ухой. А какая величественная панорама открывается сверху весной, когда Волга, широко и привольно неся талые воды чуть ли не с половину России, заливает всё и вся от одного крутого берега до другого. Вокруг — одна вода, мощным потоком уносящая всё, что оказывалось на её пути. Отдельные зелёные островки казались такими одинокими и оторванными от всего остального мира. Разлив удерживался в течение месяца, и это было шальное время, потому что на моторной лодке можно было носиться, не соблюдая никаких речных дорог, прямо через кусты, мимо деревьев, куда глаза глядят. Главное — засветло добраться до причала. Не так уж редки были случаи, когда желающие провести эту ночь в своей постели, налетали на брёвна-топляки, переворачивались и погибали. Говорят, в этом мире за всё надо платить. Мы тоже регулярно отдавали дань мошкам и комарам. Мошки здесь — это не те мошки, что вылетают из мусорного ведра или цветочного горшка. Здешние мошки господствуют весь июнь, и чем жарче погода, тем сильнее. В это время с открытым лицом в городке, а тем более в пойме, находиться невозможно. Отдельные любители рыбалки осмеливались удовлетворить свою страсть, но на следующий день появлялись в неузнаваемом виде: всё лицо, кисти рук и ноги, всё, что на какой-то момент открывалось, было распухшим от многочисленных укусов. Чем больше машешь руками и нервничаешь, тем сильнее они атакуют, залезая в нос, глаза, уши. Как только солнце скрывалось за горизонтом, на смену мошкам вылетали комары и не давали расслабиться всю ночь. И, тем не менее, оставаясь с ночёвкой, разводишь костёр, садишься поближе к огню, смотришь на чёрное небо, сплошь усыпанное яркими звёздами, провожаешь взглядом изредка плывущие по фарватеру ярко освещённые туристические теплоходы и… слушаешь тишину. Эту вселенскую тишину не нарушал ни треск кузнечиков в траве, ни всплеск крупной рыбы в речной темноте, ни шорох мелкого прибоя по песку. В эти мгновения как никогда ощущаешь всю полноту жизни и её связь со всем Миром.