Жемчужина в короне - Пол Скотт

В Котали, последней деревне не доезжая школы, она остановилась поговорить кое с кем из матерей, чьи дети учились у мистера Чоудхури. Матери ни слова не сказали о беспорядках. Сама она тоже о них не упомянула. Им тут лучше, чем ей, известно, чего можно ждать. В Котали все как будто было спокойно. Дальше на дороге ей встретились школьники, возвращающиеся домой со своими котелками и сумками. Все ребята лет восьми-девяти. Она опять остановилась и раздала им часть леденцов.

На школьном участке, куда она завела машину, тень от деревьев давала немного прохлады. Мистер Чоудхури наводил порядок в классной комнате. — Есть какие-нибудь новости? — спросила она, смутно надеясь, что, если беспорядки начались и близка опасность, это породит нечто большее, чем обычная вежливость.

— Новости? — переспросил он. — Какие новости, мисс Крейн?

— Об итогах голосования в Конгрессе.

— Ах, вы об этом? Нет, я не слушал радио.

В школе, в той комнате, что служила конторой, было радио. Мистер Чоудхури иногда использовал его на уроках. Теперь мисс Крейн включила его. Передавали музыку. Она выключила репродуктор. Музыка была европейская. А в обществе мистера Чоудхури и его жены она если когда и слушала музыку, так только классическую индийскую.

— Может быть, есть зато какие-нибудь новости насчет крыши? — спросил он.

— Нет. Я еще раз проверила все сметы, все слишком дорого. Неужели нельзя найти кого-то, кто бы сделал дешевле?

— Я говорил со всеми, кто вообще согласен взяться за эту работу. Если ждать еще, даже самые дешевые сметы подорожают. А задаром работать эти люди не могут.

Она чуть не сказала: «Да я этого и не жду. Я не прошу их работать задаром». Мистеру Нарайану она бы так и ответила. Ответить так мистеру Чоудхури было нельзя. И она сказала: — Разумеется. А пока я не отказалась бы от чашки чая.

Мистер Чоудхури запер школу, и оба сели в машину. Когда они подъехали к его дому, оказалось, что чай не готов. Он не стал извиняться, но, отдыхая в своей комнате, пока ее не позвали, она слышала, как он отчитывал жену. Чай был накрыт на веранде. Миссис Чоудхури не села с ними за стол. Она ходила с веранды на кухню и обратно, приносила то одно, то другое, улыбаясь, но почти не вступая в разговор. А когда, казалось, предусмотрела все их желания, стала в дверях безмолвно, точно ее тут и нет, однако не сводя глаз с мужа, чтобы по первому его знаку исправить какую-нибудь оплошность, что-то переставить на столе, чего-то добавить к угощению.

«Вот почему мне так трудно ему симпатизировать, — часто думала мисс Крейн, — из-за этого его ужасного феодального отношения к жене». Но дело было не в этом. Вечерами миссис Чоудхури случалось развлекать их пением. Стоило ей усесться, скрестив ноги, на циновку и взять в руки пузатую индийскую лютню тампуру, как она преображалась: в худой, изящно распрямленной фигурке появлялась уверенность, достоинство — так леди Чаттерджи сидела на диване в гостях у окружного комиссара. Прослушав несколько песен, мистер Чоудхури произносил чуть слышно: «Довольно», и тогда она вставала и, забрав тампуру, исчезала за дверью. И мисс Крейн было ясно, что они любят друг друга, что мистер Чоудхури вовсе не тиран, а жена его сама предпочитает старые обычаи новым, потому что для нее в этих старых обычаях — дисциплина и традиция, средство обрести внутреннее равновесие и душевный покой.

В тот вечер, вечер 8 августа, который мисс Крейн ощущала как совсем особенный, решающий, ей, как никогда, хотелось, чтобы мистер Чоудхури разговорился, хотелось понять причину его сдержанности, пробить его скрытность. Сделать это было бы легче, если бы он тоже вел себя по старинке. Но нет. Он перенял все западные обычаи. В школе (и дома, во всяком случае, при ней) ходил в европейском платье. Обедал, сидя за столом на деревянном стуле, за обедом толковал о живописи и музыке, о школьных делах, но никогда — о политике. Стол бы накрыт скатертью, ели ножами и вилками, с фарфоровых тарелок. Миссис Чоудхури обедала с ними вместе, но в разговоре почти не участвовала и почти ничего не ела. Подавала служанка, та же, что готовила еду. Будь служанка из неприкасаемых, мисс Крейн и то чувствовала бы себя свободнее: в этом можно было бы усмотреть передовые взгляды хозяев. Но служанка была из касты брахманов.

Кофе пили в комнате, выходящей на веранду. В этой комнате они с мисс де Сильва когда-то сиживали на старых бамбуковых стульях, а теперь здесь стоял низкий диван и ноги утопали в кашмирском ковре. Мисс де Сильва довольствовалась керосиновой лампой. Мистер Чоудхури провел в дом электричество от движка в саду. Они сидели при мертвящем свете единственной лампочки без абажура, вокруг которой мошкара и ночные бабочки в еженощной ритуальной пляске стихийно устремлялись к тому, что опалит их крылышки. В этот час между едой и пением миссис Чоудхури всегда покидала их — видимо, затем, чтобы помочь служанке прибрать на кухне.

Сегодня, потягивая горький кофе, мисс Крейн острее, чем когда-либо, ощутила холодное молчание, неизменно наступавшее, как только они с мистером Чоудхури оставались наедине. Ей не давала покоя неизвестность, но вместо новостей пришлось принять единственное доказательство, что ночь началась нормально, — кваканье невидимых лягушек, в несметных количествах появившихся повсюду после вечерних дождей.

Ей хотелось спросить: «Мистер Чоудхури, скажите честно, зачем вам нужна эта школа?» — но она не спросила. Задать такой вопрос значило бы поставить под сомнение все то дело, в которое он, судя по его образу действий, вложил и ум, и сердце.

«Ну и дура же ты, Эдвина Крейн, — сказала она себе позже, раздеваясь на ночь, — опять упустила удобный случай, потому что сердце нынче никто ни во что не вложит, а ум слушается велений желудка, а мистер Чоудхури заговорил бы, если б ты знала, какие нужно задать ему вопросы и как их задать. Но он моложе меня, люди его поколения видели то же, что и я, поняли то, что и я понимаю, но кроме того видят и понимают еще много другого».

И она уснула, но проснулась в четыре часа, словно зная, что в этот час у людей ее цвета кожи есть основания не спать и быть начеку. Ибо в этот час старика в очках тоже разбудили и увели, и окружного комиссара в Майапуре разбудили и приказали ему приступить к выполнению плана, имевшего целью помешать, не допустить. А утром разбудили мисс Крейн, едва успевшую снова забыться сном, и мистер Чоудхури сообщил ей, что накануне в Бомбее исполнительный комитет Конгресса проголосовал в поддержку резолюции рабочего комитета, что Махатма арестован, и весь рабочий комитет арестован и это, без сомнения, послужит сигналом для арестов по всей стране. В девять часов она вместе с мистером Чоудхури пришла в школу провести воскресные занятия по чтению Библии и убедилась, что в школу явились только дети из Котали. Тогда она послала его на велосипеде в Дибрапур. Он вернулся около одиннадцати и рассказал, что лавки в городе закрываются, что повсюду патрулирует полиция, что прошел слух, будто по приказу майапурского начальника полиции три члена городского самоуправления арестованы и увезены в Алигарх, что на улицах собираются толпы и грозят ворваться в здание почты и в полицейский участок.

— Сейчас позвоню в Майапур, узнаю, что там делается, — сказала мисс Крейн.

Она отложила в сторону еще не просмотренные бумаги. В бунгало мистера Чоудхури был телефон.

— Не выйдет, — сказал он. — Я уже пробовал. Очевидно, провода перерезаны.

— Понятно. Тогда сделаем так. Одному из нас нужно отвезти детей домой в Котали, оставлять их здесь рискованно. Давайте я их отвезу и сразу поеду дальше. А вы идите домой, позаботьтесь о миссис Чоудхури, а если поспеете и там и тут, присмотрите за школой.

Мистер Чоудхури оглядел убогую комнату и перевел взгляд на мисс Крейн. — Здесь охранять нечего, — сказал он, — кроме детей. Заберите их в машину, а я поеду с вами на велосипеде. Если на дороге попадутся нехорошие люди, со мной вам будет безопаснее.

— Ну, мне-то ничего не грозит. А как же ваша жена?

— Вы здесь единственная англичанка. С моей женой ничего не случится. Сюда они, возможно, явятся, когда покончат с почтой и с полицейским участком, или что еще они там затеяли. Явиться они могут с любой стороны. Так что поедем мы оба с детьми в Котали.

Мисс Крейн тоже оглядела комнату. Эта школа всегда напоминала ей ту, где она много лет назад побывала с мистером Даем. Мистер Чоудхури прав. Охранять здесь нечего, кроме самого здания, да и оно немногого стоит. И сомнительно, чтобы при данных обстоятельствах он или она могли стать в дверях и выдержать натиск разъяренной толпы. Она взглянула на Чоудхури, вспомнила Муззафирабад, где была тогда совсем одна.

— Не очень-то бодро вы настроены, — сказала она.

— Я видел этих людей, слышал, что говорят.