Легенда о сердце леса - Чики Фабрегат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помню, когда Герб пришёл за нами, бабушка держалась очень зажато. Она столько лет держала это внутри, и наконец всё прорвалось. Арисия встаёт, и я инстинктивно становлюсь между ней и бабушкой.
– Скажи мне кое-что, Зойла. Ты всегда ненавидела нас, потому что мы не спасли твою мать. Чем же ты отличаешься от нас, если не спасёшь Эвию?
У меня нет времени на ответ. Прежде чем я успеваю открыть рот, Арисия поворачивается и исчезает за дверью. Пусть уходит, пусть манипулирует кем-то другим, чтобы тот сделал за них грязную работу. Как сказала бабуля, я им ничего не должна.
Бабушка Лупе гладит меня по спине. Её любовь безусловна, и я не заслуживаю её, но Арисия права. Я критикую эльфов за отсутствие чувств, за отсутствие человечности. Той человечности, которую я прячу, чтобы защитить себя, чтобы ничто не могло причинить мне вреда. То, что она сказала, неправда, у меня нет ни силы эльфов, ни страсти людей, только наша трусость и их эгоизм.
Худшее от эльфов и людей.
Глава 16
Отсутствие боли
После ухода Арисии мы сидим на диване перед телевизором, потому что смотреть на экран проще, чем друг на друга. Я тянусь за пультом, чтобы переключить канал, но бабушка перехватывает его у меня и кладёт обратно на стол.
– Когда вы были маленькими, я не могла вам рассказать, а потом… Потом я не знала. Я боялась, что вы рассердитесь, что вы уйдёте к нему.
– Я не сержусь, бабуля. Не на тебя.
Она не обнимает меня и не держит за руки, но это и не нужно. Я чувствую её тепло, даже не приближаясь к ней. Она долго извиняется за отца, за то, что не рассказала нам всё, когда пришёл Герб, за недовольное лицо, которое она сделала, когда нашла меня на том самом диване с Раймоном.
– Ты знала, что он эльф!
– Арисия мне сказала. Он должен был присматривать за вами и защищать вас обоих, но, похоже, он сосредоточился на тебе, как только вы познакомились.
Она улыбается, и на секунду я верю, что мы – нормальная семья, что мы шутим о моём парне и делимся секретами, как любые мать и дочь. Бедняжка заменила нам отца, мать, бабушку, всё это время хранила тайну, а теперь чувствует себя виноватой.
– Он тебе очень нравится? – спрашивает она так тихо, будто боится ответа.
Я медлю, потому что не знаю, что ответить, и сама удивляюсь, когда вдруг понимаю. Конечно, он мне нравится. Мне нравится, как он надувает губы, когда не знает, что сказать. Нравится, как он отводит взгляд, когда я приближаюсь к нему, и его сердце учащённо бьётся. Как он не знает, куда деть руки, когда целует меня, и как он краснеет, когда понимает, что я слушаю его мысли в этот момент. Мне нравится класть голову ему на грудь, когда он неторопливо разговаривает со мной. И мне нравится его целовать. Мне очень нравится целовать его. Но я не знаю, достаточно ли всего этого.
– Он эльф, бабуля.
Она кивает и включает телевизор.
Я звоню в больницу и прошу позвать Джона, чтобы сказать ему, что сегодня я не приеду. Я не хочу оставлять бабушку одну. Грета сообщает, что врачи удивлены тем, как быстро заживают его раны, и Джона вот-вот выпишут. Я говорю ей, что он молод, спортивен и что я слышала о других подобных случаях. Я чувствую себя глупо, говоря об этом, ведь врачи не могут объяснить его случай. Но Грета хочет мне верить. Я знаю это, даже не слыша её мыслей. Если бы я сейчас сказала, что где-то прочитала, что светловолосые парни выздоравливают быстрее, чем смуглые, она бы и этому поверила. Если бы Герб был здесь, он бы сказал мне, что так устроены люди, что мы лжём друг другу и позволяем другим лгать нам, что мы просим об этом, сами того не зная, потому что иногда легче поверить в ложь, чем вынести правду.
Когда я рассказываю бабушке о том, что сказали врачи, она настаивает, чтобы я пошла и увиделась с ним. Она не читает мысли, но она знает меня лучше, чем кто-либо другой, и от неё нелегко что-либо скрыть.
Я решаю идти пешком, хотя больница находится на другом конце города. Садиться в автобус, полный людей с их голосами, кричащими у меня в голове, и цветными облаками эмоций, сводящими меня с ума, мне сейчас не хочется. Когда я пересекаю лес, я чувствую, что кто-то идёт за мной. Медленное сердцебиение и шаги, слишком шумные, чтобы не выдать себя. Я знаю, что это Раймон, по тому, как он отодвигает листья носком ноги, чтобы проверить, нет ли под ними жуков, на которых он может наступить. Мне нужен его голос, чтобы он обнял меня и не спрашивал, что случилось. Я не знаю, звала ли я его, или он здесь только потому, что мне понадобился.
Он обнимает меня и обезоруживает. Я выплакиваюсь досуха и прошу его поговорить со мной, успокоить меня, но он только задаёт мне вопросы. «Я не хочу говорить об отце, не сейчас».
– Расскажи мне о цветах.
Трудно объяснить эльфу, что каждая эмоция связана с цветом, потому что они в целом мало что понимают в эмоциях. Ещё сложнее рассказать, что у каждого цвета-эмоции существует широкий спектр оттенков. Но я все равно пытаюсь. Гнев – жёлтый, как и все чувства, которые его провоцируют: ревность, зависть… Я выделяю пять эмоций: гнев, любовь, печаль, страх и радость. Жёлтый, красный, чёрный, синий и зелёный.
– Нет белого?
– Ничего подобного я не видела. Но когда бабушка сердится, она становится синей, и я не сразу поняла, что она не сердится, а боится.
– Вы слишком сложны, даже когда не хотите этого. Я думаю, когда эльф сердится, он просто сердится, а когда боится… – Он смеётся над шуткой, которую собирается рассказать, ещё до того, как произносит её: – Он дрожит?
Я рассказываю ему о Джоне и его друге, о Грете, которая желтеет, когда видит их, но всегда есть синий фон, который размывает цвет.
– Страх?
– Нет, я думаю, это забота.
Мы сидим вместе на земле, и Раймон во время разговора перебирает мои руки. Время от времени он подносит одну из них к губам и целует – жест настолько естественный, что остаётся почти незамеченным.
– Какого цвета я сейчас? – спрашивает он.
Я смотрю на него и сосредотачиваюсь, но от его тела не исходит ни облачка.
– Это не работает так, знаешь ли, не всегда есть цвета. Я не воспринимаю, что чувствуют дети в школе или люди на улице. Думаю, цвета появляются, когда происходящее каким-то образом влияет на меня. Я видела эмоции Джона, возможно, потому что спасла его, а вместе с ним и тех, кто его окружал. Эвию, потому что она просила меня о помощи. Я не всегда вижу бабушкины цвета. У Греты, только когда она сердится на Джона. Чтобы увидеть отца, мне нужно было сосредоточиться, и даже тогда это было трудно.
– Ты видишь цвета только тогда, когда можешь помочь?
Я пожимаю плечами. Хотела бы я знать, что означают эти цветные облака и частота их появления.
– Какого цвета счастье?
– Этого я тоже не знаю.
– Никому не нужна помощь, когда он счастлив.
Я пытаюсь вспомнить. Эвия, Джон, Грета, бабушка…
– Я думаю, что счастья не существует.
Выражение лица Раймона говорит о том, что он не понимает, о чём я говорю.
– Счастье – это не эмоция, это что-то вроде состояния души. Это даже не чувство. Это больше похоже на отсутствие их всех.
Мне обидно, что он подумал: «как у эльфов», потому что я не это имела в виду.
– У эльфов есть чувства и эмоции. Просто они светлее по цвету, менее интенсивные.
– Я думаю, теперь я понимаю, – говорит Раймон, и в его голосе нет ни следа упрёка. – Может быть, никто
