Охота на Чупакабру - Татьяна Рябинина

Каждый вечер, засыпая, прислушивался к ее спокойному дыханию рядом и думал о том, что завтра же подам заявление на развод. Но прошел еще один длинный мучительный год, прежде чем я решился.

Соломинкой, сломавшей спину верблюду, стал мой день рождения, о котором Динка даже не вспомнила. Ну что ж, я отметил его в развеселой компании, а утром, закинувшись шипучкой от похмелья, поехал в суд. А потом поверить не мог, что снежная королева в одно мгновение может превратиться в плюющуюся файерболами гадину. Ох, с каким пылом она сражалась за компанию, пытаясь захапать все себе. Но тут уж я уперся. После долгих судебных разбирательств выплатил ее долю и наивно думал, что закрыл эту страницу.

А когда пыль немного осела, понял, что самое мрачное еще и не начиналось. Для меня не изменилось ничего, кроме одного: Дины больше не было рядом. И это оказалось самым тяжелым. Человеческая память такая сволочь, что нивелирует негатив до полной ликвидации, а позитив поливает сахарным сиропом, и сложно ее в этом винить - защитная реакция.

Мое физическое существование было заполнено работой, бухлом и бабами – именно в такой последовательности. Иногда ездил в тир, лупил из воздушки по огонькам – десять из десяти. Мысли и чувства упорно цеплялись за прошлое. Динка была как отравленный шип, засевший глубоко под шкурой.

Тот вечер, когда увидел ее. Наша первая ночь. Утро в Майрингене, когда в третий раз сделал ей предложение и она наконец согласилась. Свадьба и медовый месяц на Сейшелах…

Эхом прилетала тоска и злость. Ненавидел ее, ненавидел себя – и весь свет. Вымещал на женщинах. Нет, не грубостью – равнодушием и пренебрежением. Как будто своей холодностью мстил им за холодность Динки. Хотя и неумышленно. Просто внутри все замерзло.

Через полгода, проснувшись на какой-то стремной вписке в Казани, рядом с не менее стремной девкой, похожей на гоблина, и не имея ни малейшего понятия, как вообще там очутился, я вдруг осознал, что качусь на дно. Сцепил зубы и, как барон Мюнхгаузен, начал понемногу вытягивать себя за волосы из болота. Стал меньше пить, чаще ходить в тренажерку и в тир. Бабы? Бабы остались. Но лишь потому, что любить кулак мне всегда казалось каким-то… убогим.

И вдруг все кончилось. Самым непостижимым, мистическим образом. В духе Кафки, твою мать, которого я так и не осилил. Как будто кто-то выключил заевшую автомобильную сигналку, когда уже успел привыкнуть к ее вою.

Снова май, снова Питер. Магия весенней ночи, которая пробирается под кожу и заставляет сладко томиться о невозможном: а вдруг?.. Даже места те же самые, где мы ходили с Диной: Невский, Аничков мост. И рыжая ведьма, связавшая прошлое и настоящее.

Когда-то я оттолкнул смешную девчонку, смотревшую на меня влюбленными глазами. Тогда мне не нужны были чувства, казалось, они связывают, мешают быть свободным. А через четыре года прилетела ответка: безнадежная любовь, горькая, мучительная, на грани помешательства. Нет, я не верил в кармический бумеранг, но сейчас вдруг почувствовал между этими двумя событиями глубинную связь.

Двумя? Нет, тремя. Инсбрук, Кортина-д'Ампеццо и Питер в ночь с пятницы на субботу. Именно Яна напомнила о первом, а по цепочке и о втором. В который раз я задавал себе вопрос без ответа: что в ней такого – вызывающего не просто минутное вожделение. Желание не только раздеть и трахнуть, но и…

Да, господа, на пятый день, после долгих и кровопролитных боев, Вадим Александрович Чупин вынужден был выкинуть белый флаг и признать: это желание сказать одно короткое слово: «моя».

«Моя, моя, моя, неземная…»

Когда я пел в караоке эту песню, сваренную в моем сознании с образом Динки так крепко, что не справился бы ни один автоген, вдруг понял: она больше не имеет надо мной власти. И вот тогда очутился совсем в другой пустоте.

Мыслям и воспоминаниям больше не за что было цепляться. Я не хотел думать о Динке – и не думал. Все выгорело дотла. Но заполнить эту сосущую пустоту, залить ее новыми чувствами… Нет, я был к этому не готов и упирался всеми четырьмя лапами, как кошка, когда ее тащат топить. Женщина, которую я любил так сильно, как только мог, изжевала мое сердце и выплюнула, оставив жалкий огрызок. Отдать его другой, измочаленное, вывалянное в пыли, было стыдно и страшно. Но еще страшнее – что оно ей не понадобится. И ей – тоже.

- Вадим, тебе ссылку прислали на интервью, которое в Питере записывали, - сказала Лиля, когда я приехал на работу. – Я на почту скинула.

Она дулась третий день, но выражалось это лишь в отсутствии обычного «Вадик», когда рядом никого не было. Меня это обращение раздражало, и я бы только обрадовался – если б еще смог придумать, как избавиться от нее без риска напороться на ответную гадость.

Смотреть передачу не было никакого желания, но почему-то открыл почту и кликнул по ссылке.

«Нет-нет-нет! – вопила кошка-которую-тащили-топить. – Не хочу-у-у!!!»

Полчаса я смотрел ролик, проматывая врезки-репортажи. А потом скопировал мыло отправителя из письма, которое переслала Лиля. Вставил в адресную строку и завис, глядя на пустое поле.

«Извини меня»?

Что она может ответить - если вообще ответит?

«Ок». Или «иди ты на хер».

И пойдет Чупин в означенном направлении с песнями и плясками. Причем при любом раскладе, потому что первое лишь более вежливый вариант второго. Позвонить в Питер на телецентр, узнать ее рабочий телефон? Те же яйца, только в профиль. В аудио-версии.

Ты права, кошка. Ни к чему нам это. Живи, тварь. Пусть по граблям ходит кто-нибудь другой.

Вот только каким мусорным ветром меня занесло на питерский сайт доставки цветов? Как будто палец на мыши работал в преступном сообществе с подсознанием, несогласным с моим решением.

Выбирая розы, я наткнулся на необычные – ярко-оранжевые. Как апельсин. Или мандарин.

«Заводной мандарин» в бокале с сахарным ободком – контрольный выстрел в голову в последнем баре, том самом, с караоке.

Заполняя окошко для текста прилагаемой карточки, я оставил свое неуклюжее извинение без подписи. Догадается по цвету роз? Если нет, я все равно не узнаю. Если да – тоже.

Ну и плевать!

За-ка-зать!

9

Яна

- Ах, какие! – завистливо