Тайные записки А. С. Пушкина. 1836-1837 - Михаил Армалинский

Брак заманивает законностью и доступностью похоти, и, давая клятву верности, мы не понимаем, что даем клятву отречения от похоти. Брак создан для отвлечения людей от похоти с помощью похоти. Посему, чтобы брак был крепкий, надо смириться с ее исчезновением.

Как бы не так!

Похоть – это гордыня тела, любовь – это гордыня души, гордыня, которая не что иное, как похоть души.

Чем больше узнаешь женщин, тем больше убеждаешься, что нельзя их сравнивать и говорить, что одна лучше или хуже другой. Каждая женщина, которую познал, – незаменима, и ни одна любовь не проходит, а навсегда остается с тобой и в тебе. Оттого каждая женщина – незабвенна.

Моих блядей я помню не менее четко, чем светских красавиц. Всякая женщина кончает по-своему, у всякой – неповторимая сказка пизды, и хуй постепенно начинает ощущать и ценить эти различия.

Ебя надоевшую красавицу, я могу вспомнить пизду дурнушки и возмечтать о ней. Как можно сказать после этого, что дурнушка хуже красавицы? С точки зрения эстетики, общественного мнения, красавица тешит меня больше. Обладание ею вызывает зависть в других и вселяет гордость в меня, но чувства эти не имеют никакого отношения к похоти.

Отроком я был настолько ошеломлен открывшимся чудом первой пизды, что впопыхах объявил ее обладательницу божеством и поклялся в верности ей. Но это было идолопоклонством, язычеством. Икон много, а Бог один.

Я молюсь не той или иной женщине, а Пизде. И когда огонь молитвы ослабевал, я обращался к новой пизде во имя сохранения этого огня. Ни одна женщина не в состоянии заменить мир женщин. Разве можно попрекать путника тем, что по дороге он останавливается помолиться в различных храмах – ведь молится он одному и тому же Богу.

О пизде трудно говорить, ибо она – совершенство, божественная гармония. Можно с легкостью рассуждать о несовершенном, показывая, почему и как оно далеко от совершенства, и указывать пути, идя которыми можно к совершенству приблизиться. А тут приходится делать усилие над собой, чтобы не просто отдаться во власть нетерпеливых чувств, а задуматься и преклониться.

Искусство комедианток заключается в том, что они, играя, остаются холодными в душе и спокойно наблюдают за собой со стороны. Изображая любовь, они ее вовсе не испытывают. Но они должны играть так правдоподобно, чтобы зрители им поверили. Комедиантки имитируют святые чувства, и чем они убедительнее лгут, тем больше славы приходится на их долю, тем больше денег им платят. Не напоминает ли искусство комедиантки искусство бляди? Не потому ли общество пренебрегает ими, как блядями? Не потому ли актрисы так легко доступны?

Если говорить о греховности женщины, то она не в том, что женщина имеет пизду, за которую ее нужно лишь славить, а в том, что, обладая пиздой, женщина может оставаться равнодушной при соитии. Это величайшее святотатство по отношению к божеству Пизды. Обвинения женщин в коварстве проистекают из ее способности оставаться холодной в те мгновения, когда мужчина – в огне и неге сладострастия. Женщина может легко притворяться, изображать горячую страсть и обманывать любовника не с кем-то другим, а с ним самим.

У мужчины извержение семени является неопровержимым доказательством искренности в проявлении своей страсти к любовнице. У женщины любое доказательство может оказаться подлогом: она после недолгой учебы будет бесстрастно производить конвульсии в пизде и в сраке.

Мужчина всегда наслаждается в ебле, а женщина часто безразлична, а иногда даже испытывает отвращение. Вот где порочность женской природы, вот где ее прискорбное несовершенство.

Мое восторженное исследование Пизды не находит объяснения, почему возникают такие сильные чувства при взоре на нее. Мне всегда стоит больших усилий длить взгляд, а не броситься зверем на сырое мясо пизды и не вонзить мой клык. Ненаглядная, пизда не видна во время соития. А если я отстраняюсь, но не выскальзываю, чтобы взглянуть на нее, я вижу пизду, отороченную волосами, увы, заслоненную хуем. К тому же испытываемое блаженство отвлекает внимание, увлекая к концу, и я должен держать свою жажду в узде во имя мысленного проникновения в пизду.

Но чаще всего я вижу при ебле не пизду, а лицо своей подружки. Даже когда я вылизываю пизду, она так близко перед глазами, что я не могу ее как следует рассматривать – в глазах рябит, да и я сам закрываю ее своим ртом. Если же я отстраняюсь полюбоваться пиздою, ее обладательница начинает требовать не жаркого взора, а жарких прикосновений.

Вот женщина лежит перед тобой, без стыда, привычно разведя ноги и согнув их в коленях. Ты взираешь на Чудо – и власть его над тобой непререкаема. Разум пытается умничать и охладить твой пыл, бормоча, что пизда – это обыкновенные складки кожи, но сердце верит иному. Пизда – это тайна жизни и смерти. Эта розовая смазливая плоть, оттеняемая курчавыми волосами, этот гипнотизирующий взгляд влагалища и есть лицо Бога.

Верность одной пизде – это монотеизм. Распутство, вкушение множества пизд уподобляется языческому многобожию. Не потому ли золотой век приходится на период язычества?

Всякая женщина влечет меня вопросом: какая у нее пизда? Большой ли у нее похотник или маленький, какой у нее запах, какой формы у нее губы, то есть вылезают ли малые губы из больших или прячутся в них, растут ли волосы в промежности – все это и многое другое и есть прелесть познания, трепет и вдохновение любви.

Женщина идет, а мне видится, как трутся ее губки одна о другую, но похотник посажен высоко, чтобы ходьба не заменяла еблю.

Христос был несведущ в похоти, если сказал, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Если кто смотрит на женщину, то уже с вожделением, так что я говорю: «Всякий, кто смотрит на женщину, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». А если и не прелюбодействовал, то лишь потому, что примерился к ебле, да женщина не приглянулась.

Что такое красота? С древних времен мудрецы спорят о сути красоты. Но вот моя женка появляется на балу, и все головы поворачиваются к ней. Красота – это узнаваемое, а не определяемое.

Для полного наслаждения пиздой нужно ебать ее и видеть одновременно. Для этого я беру двух женщин – одна подо мной, а другая – перед. Наслаждаясь одной пиздой, я упиваюсь зрелищем другой. Мое тело и душа пронзены восторгом – вот оно, живое солнце Пизды. Солнце настолько яркое, что тело мое не выдерживает и сотрясается в судорогах и тем спасается. У желания наступает недолгая, но полная слепота. Я вдруг освобождаюсь от абсолютной власти пизды, владевшей мною всего мгновенье назад. Я брошен в иной мир. Я смотрю на пизду, которая по-прежнему перед моими глазами, и меня не волнуют больше дряблые кусочки плоти, покрытые слизью. Я ужасаюсь резкой перемене во мне, я оскорбляюсь суетностью моего восторга. Меня удручает бесчувственность, с которой я смотрю на мой недавний кумир. Непостижимо, что всего лишь мгновение разделяет великий восторг от великого безразличия.

Сразу является мысль: как ничтожна власть пизды, если она так бесследно исчезает. Но опыт рождает иную мысль: как всемогуща Пизда, если на пепелище она за несколько минут заставляет вырасти дремучий лес желаний. И лик Пизды опять устанавливается в божницу.

После разочаровывающего облегчения, которое приносят судороги, пизда вдруг теряет божественную власть надо мной, и я мечтательно, но спокойно смотрю на нее, как смотрят на огонь в печи или на морской прибой, пока божественные очертания не начнут проступать в ней вновь, и волны не захлестнут меня, и огонь не перекинется на мое тело.

Быть может, поэтому меня так влекут пожары, их прожорливость и перекидывание на все, что имело неосторожность оказаться рядом. Меня радует безопасность расстояния, на котором я держусь от огня, потому что у меня не хватает характера держаться подальше от пизд, обжигающих и выжигающих мою душу.

Замечательно, что пизда самоценна, и прелесть ее не зависит от тела, коему она принадлежит. Даже безобразное лицо и тело не могут уничтожить ее притягательной силы. Если положить рядом двух женщин: одну с красивым лицом, а другую с уродливым, но закрыть их лица густой вуалью, то, ебя уродину, ты получишь не меньшее наслаждение, чем ебя красавицу. Скажу более, если не знать, кто из них уродина, можно предпочесть ее красавице. В пизде, а не в сердце прячется душа.

Однажды я преследовал женщину. Опускались сумерки. Она шла по улице и не замечала меня. Я задумал осуществить свою давнюю мечту и молил Бога, чтобы женщина не обернулась. Я не должен был видеть ее лица. Она свернула в безлюдный переулок. Ей было не больше тридцати, талия тонка, бедра широки. В походке узнавалась блядь хорошей породы.