Азартные игры. Записки офицера Генштаба - Михаил Вожакин

Михаил Вожакин

Азартные игры. Записки офицера Генштаба

© Михаил Вожакин, 2013

© «Время», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава первая

Артанов

Когда прощаешься с полковыми друзьями в Чите, можно надраться, зная, что ночной самолет унесет твое бренное тельце вместе с мечтами в столицу.

Мечты обычные – об академии имени товарища Фрунзе.

Совсем о другой жизни.

– И чтобы никогда не возвращаться в Борзю! – плюхаясь в кресло, воскликнул еще более пьяненький Стас Радецкий.

Шалопай и повеса.

Недурно, кстати, вальсирует, кружа вместе с юбками девичьи головки.

– Ах! – вскрикивала одна.

– Ой, только не здесь! – шептала в гримерке другая.

У его прадеда было четыре поместья, скакуны, борзые собаки. Ну и, конечно, дворовые девки. Девок дед обожал. Стас – тоже. В блокноте с телефонными номерами все они были зашифрованы под какой-нибудь миленькой кличкой: Леди, Матрешка.

Мальвина – это Катенька из Капотни.

Когда понял, что заскучал, передал ее мне: «Забирай – для друга не жалко!».

– Стас, – говорил я, – так можно нарваться на эротический микроб.

– Уже! – смеялся он.

– И что?

– Эйфория!

– От микробов?

– От новизны ощущений: когда две сестрички обхаживают одного мужика. Медуза приспускает штанишки, Купчиха стоит наготове со шприцем. А потом – все вместе: втроем… Сплошное бесстыдство! Эфиоп, попробуй!

Без прозвища, придуманным им, недолго ходил в училище только наш симпатяга Баранов – ротный. Очень недолго. Дня два или три. Словом – как только после кадетки мы вернулись из отпуска. Когда прознал, что его за глаза кличут Мутантом, нежно поинтересовался: «Твоя работа, хорек?». Стас кивнул. Честен, как царский поручик. И месяц, как столб, торчал дневальным у тумбочки, тараща преданно глазки. Еще неделю – со шваброй в гальюне. Меня назвал Эфиопом из-за моих кудреватых волос. А может, потому, что я баловался эпиграммами. Одна была на него. Циничная. Но она ему нравилась.

Насмешник, у которого по любому поводу наготове три анекдота.

Он тоже хотел сделать карьеру, разбогатеть, жить, как прадед, иметь лошадей, иностранную тачку и девиц. Когда я шутил, что время дворовых девок давно миновало, он отвечал: «Не заблуждайся. Они только одеты сейчас по-другому, а ублажают по-прежнему – тех, кто платит!».

Он оказался прав.

– Привет, Дима! – кричали они, едва я появлялся в дверях ресторана.

– Привет!

– Иди к нам!

Женщины меня всегда обожали. Предчувствие не обманывало: знакомясь, безошибочно угадывал, будет она моей или нет. Никогда им ни в чем не отказывал. Ни в чем! Никогда.

Может, потому они и попадали в рабство?

– Только учти: от меня ты сегодня ничего не получишь, – говорила то одна, то другая. – Не мечтай! А вот к этому месту даже не прикасайся.

Когда тебе говорят, что ничего не получишь, а ты еще ничего не просил – значит, тебя провоцируют. Прикоснись. Им нужен беспечный герой. Они хотят игры. Как в кино. Юродствуй, как Стас – и точно получишь все.

Все, о чем даже и не мечтал.

И не спрашивай: «Есть ли у тебя муж?». Просто загляни в холодильник. Увидишь початую бутылку виски – точно есть. Просто спит в другом месте. А когда приползает домой, изображает изможденного добытчика, воина, вернувшегося с Куликовской битвы. Так что жри его икру ложкой, а ее целуй. Только не в губки – в пальчики ног. Мизинчик, специально напедикюренный именно для тебя. Чувствуешь: ей нравится! Нравится – кормить не обмякшего петуха, а голодного мужика, который никак не насытится и может поцеловать все.

– Чуть пониже…

Да, пожалуйста!

Она от этого млеет.

Я не альфонс. Мне не жаль на них денег. Просто в то время у них этих денег было навалом, немерено – с другими я не знакомился. Если ей не жаль кошелька мужа, то мне-то что париться? Притяни за талию и поскорее спроси:

– Можно падать или лучше сначала раздеть?

– А можно не здесь? Я люблю, когда меня раздевают в постели…

Пока не встретил ту, которая сразу меня раскусила.

Это – не девочка из записной книжки Стаса. Это – не Лора, которая то гнала прочь, то неделями не хотела от себя отпускать.

– Я уезжаю к родителям в Питер, – говорила она. – Не хочешь до моего возвращения меня здесь подождать?

– Классная квартирка… А муж?

– Он в Германии. Меняет советскую нефть на дойчмарки, чтобы купить мне соболиную шубку.

– Я видел одну: с проступающей сединой.

– У тебя хороший вкус… Кофе будешь?

Мне нравилось, когда она говорила: «Прости, тебе пора!».

– Как это пора?.. Позвонить?

– Зачем?

– Уверена?

– Абсолютно. Я позвоню сама!

Так было при Брежневе. Ее мать доводилась ему то ли родственницей, то ли давней знакомой. Жили на широкую ногу. При Андропове аппетиты убавились. Услышав: «Щелокова он уже посадил!», я спросил:

– Лора, ты-то здесь причем?

– Я, может, и ни при чем, а вот муженек заерзал.

Когда она укатила в Берлин, жизнь поскучнела. Из академии перестали вообще выходить: андроповские «топтуны» тут же совали под нос красные корки:

– Товарищ майор, почему шастаете по улицам в рабочее время?

Курс нового генсека поначалу был незатейлив: ловить бездельников, проституток; если не хватало до нормы, то – и нас, офицериков. Вечер, если из-за безденежья понуждал провести его в общежитии – просто тоска. С кухни несло пережаренным луком и сплетнями, говором веселеющей час от часу компании. А потом обязательно раздавался смех.

– А что не поем? – в такие минуты Ляка-буфетчица хорошела. – Почему бы не устроить гульбу?

– Один раз на свете живем!

– Гульба, девоньки, так гульба! – не умолкал веселеющий Стас Радецкий.

Оставалось крикнуть «ура!».

– Ур-р-ра! – перебивая звон хрусталя, орала компания.

– За будущие генеральские эполеты! – хохотал Стас, точно уже получил назначение.

Ослепленный мечтами, он был полон надежд; он их рисовал. Ляка была просто прелесть: осушала бокал за бокалом, называла Радецкого «казановой», после каждого тоста топала ножкой: «За мужиков! Без вас с тоски можно сдохнуть!». Потом заспорила, что ей ничего не стоит выпить на брудершафт целый бокал. Я тут же подставил услужливый локоток.

– О, как удобно, – не без томности прошептала она нараспев. – А то меня уже начинает пошатывать!

Грудь без лифчика была хороша.

– Можешь потрогать – меня это заводит, – говорила она уже в коридоре.

– А если чуть ниже?

Пошловато?

Чуть-чуть: тут важна интонация. Я же чувствую: ей очень хочется.

– Можно и ниже. Я ведь пошла сюда за тобой.

– Да?

– Ты же знаешь, что за тобой.

И ее смех, беззаботность, блеск загоревшихся глаз были хоть какой-то наградой за недельную скуку. Только, боже мой, чем ты меня, сексапильная Леокадия, удивишь: умелостью губ? Чем изумишь, если мне известно заранее все?

– Эфиоп, – порой успокаивал меня Стас, – что ты куксишься? Завтра выйдем из академии, возглавим полки – выйдем в люди. Действительность омерзительна, но что делать? Мой совет: мимикрируй, как все. Иначе кончишь, как мой благородный прадед!

– А как он кончил?

– Застрелился от скуки!

– Стас, так можно и жизнь просрать.

– Разве это жизнь?.. Такую, как у всех, просрать не жалко! К другой – о чем мечтали в кадетке, еще надо пробиться!

С дождями дни потекли, как слезы от дешевенькой сигаретки. Утором – стратегия. К обеду – классика: Ленин, Андропов, Кант.

И, конечно же, Энгельс: философия военного дела.

Мудрый мужик – холостяк. То, что надо! Не удивляло, что никогда и не думал жениться.

Но как только в академию зачастили кадровики, все оживилось. Мы называли их «покупатели». Коридоры с глазницами классных окон поначалу увидели поскрипывающего на нашем старом паркете скромного человечка в сером костюме, вкрадчивого в расспросах, как и в движеньях. Грушник не скрывал: ищет пару смышленышей из кадетов, недурно болтающих по-английски. Перспектива заманчива: с академической скамьи пересаживали на другую – дипломатическую, факультет военного атташата. В последующем – заграница, разведка «под крышей» прикрытия. Одним словом, если вспомнить о службе где-нибудь на Курилах, в Борзе, хуже того – Дровяной: весь мир пред тобой – жизнь, полная чудес, пальм, обезьян, приключний на посольских приемах и, конечно же, забав с местными шлюхами.

Я поинтересовался о друге – Радецком:

– А его берете?

– Увы, – произнес Серенький. – Всем хорош. Только – беда… наколочка у него: на указательном пальце, буковка «Д» – шалость молодости, напоминающей о школьной влюбленности. Таким, беспечным – полками командовать. А нам нужен мужичок без примет, без изъянов.