Страна, которой нет - Kriptilia
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поднимаясь по лестнице в многоквартирном доме, Рафик проходил через бесчисленные шлюзы, установленные во время войны, натыкался взглядом на мешанину труб и наружной проводки, на герметичные ставни. Не худший дом, подумал он. Уродливый, угловатый, но надежный, как это принято нынче называть «с высокой степенью автономности»: свое энергоснабжение, резервуары воды, запасы воздуха. В подвале наверняка убежище. Такое жилье все еще стоит недешево. Может быть, скоро повысится в цене, подумал он почти сразу же, опять повысится.
Вдова инспектора Максума, должно быть, не была чистокровной китаянкой – или Рафик аль-Сольх как-то ошибочно представлял себе китайских женщин – низкорослых, коротконогих, твердо стоящих на земле. Высокая и хрупкая, с прозрачной, опаловой, как молочная сыворотка кожей. Черный брючный костюм, очень хороший, был ей не по размеру, словно она резко похудела в последнее время. Волосы убраны под черный шарф. Глаза широко обведены темным, но никакие ухищрения не скрывали покрасневших белков. Несмотря на это все, Рафик не назвал бы ее отчаявшейся или смирившейся. Нет, во взгляде Ван Мэн был твердый и непреклонный вызов миру. Она была похожа на женщину пустыни больше, чем многие арабки.
И обычаи она соблюдала с континентальным остервенением. Рафик аль-Сольх выпил воды, съел кусок лепешки с солью и пеплом, осознал, что правильно промешкал с визитом - несколько дней назад его еще не пустили бы на порог. Еще бы - он чужак, посторонний, не состоит в прямом родстве, а значит - на-махрам, человек, брак с которым не запретен для вдовы Имрана Максума - как же она может встречаться с ним во время траура?
Он выпил еще глоток воды, поставил на белый пластиковый стол стеклянную чашку, важно и грустно кивнул женщине по ту сторону - и понял, что утренняя тошнотворная синева внутри была всего лишь обычным преддверием озарения. А ядовитое соображение о незапретности брака минуту назад - самим озарением.
- Где ваши малыши?
- Младшие в детском саду, а старший в школе, господин аль-Сольх, - ответила Ван Мэн, легким поклоном благодаря за интерес.
- Сад и школа хорошие? – с первых шагов Рафик оглядывался и замечал, что квартира обставлена уютно, со вкусом, но бедно. Минимум мебели, зато много ковров, подушек и циновок местной ручной работы…
- Да, благодарю вас. Мой муж считал, что хорошее образование – это главное…
- Мудро, - одобрительно покачал головой Рафик, и не сказал, конечно, что некоторым детям не помогает даже самое лучшее и самое дорогое образование. Пример тому – у него в доме… и дом инспектора Максума обязан своей бедой тому же примеру. – В какую школу ходит ваш старший сын?
- Аль-Мавакиб, господин аль-Сольх.
- Хорошая школа. – И начисто светская. И до войны вообще была международной. И очень дорогая. Выбор ХС, который уверен в своем положении.
Пенсии... пенсии не хватит, потому что пенсия основана на заработной плате, а не на бонусах. У Имрана Максума оперативные бонусы должны были составлять не меньше трети, а скорее около половины дохода. Еще что-то приносили служебные фонды, они останутся. Но детей трое. Конечно, если старший хорош, у него есть возможность получить стипендию - и у сына погибшего при исполнении контрразведчика шансы на нее выше среднего. Еще есть сослуживцы и неизменный женсовет... Но у женщины, как правильно заметил Штааль, нет главного - семьи.
Что-то у нее вышло с китайской общиной, как раз связанное с браком… Фарид говорил, когда рассказывал о сослуживцах. У мужа ее не было родни в Туране, они и дети составляли автономную единицу. Соседи, родители других детей в саду и школе, женский союз – все это не то. Мало защиты, мало помощи. Пропасть не дадут, конечно, но эта женщина заслуживает лучшего. Не только потому, что она вдова героя и все тому подобное, просто… сама по себе. Потому что у нее такие глаза и такие легкие, летучие длиннопалые кисти рук, за которыми не поспевают рукава.
Параллельно он что-то говорил, спрашивал, запоминал, уточнял. Ван Мэн имела достаточно востребованную, но не слишком высокооплачиваемую специальность: дизайнер интерфейсов. «Заказов как песка, только оплата оставляет желать лучшего, зато можно работать удаленно… Дома с детьми…»
А в глазах у женщины не только горе, не только характер, но и тоска. Она понимает, что троих детей ей не поднять. Так, как хотелось бы ей и мужу - не поднять. Значит, большой и вежливый для большого господин аль-Сольх пришел еще с одним делом. И через четыре месяца, когда истечет срок траура - можно и пренебречь, но зачем - ей предложат на выбор кого-то из аль-сольховских дальних родичей или вассалов. В том же слое, к которому принадлежал ее муж, может быть, повыше. Наверное, чуть постарше. Возможно - второй женой. А может быть и нет. Она и сама немало стоит, и дети, здоровые дети хорошей крови, на дороге не валяются, а уж благодарность Дома просто не имеет цены, и есть еще на горизонте благодарность господина Штааля, чья звезда стоит сейчас очень рискованно, но и очень высоко... Будут желающие, будет выбор. И грех жаловаться, у других такого нет. Нет ничего из этого. Грех жаловаться, совсем нельзя отказываться. Только...
Он знал, как она себя сейчас чувствует, а она еще не знала, что он – знает, и не знала, что рано или поздно засуха, превратившая жизнь в пепел и соль, отступит. У любви много лиц, а Творец создал людей упрямыми и живучими, как финиковая пальма. На латыни пальмы – Phoenix, феникс. Пророк положил трауру предел, чтобы люди не умирали заживо. Рафик аль-Сольх выучил эту мудрость не со слов, а на своей шкуре.
«Перебьются родичи и вассалы, - подумал он. – Я могу себе это позволить. Я хочу этого…»
- Я буду благодарен, если в положенный срок вы согласитесь принять мою защиту и помощь.
Фарид обидится, догнала странная мысль. Обидится, так пусть обижается, балбес.
Женщина осторожно, стараясь быть незаметной,
