Страна, которой нет - Kriptilia

палец к носу. Она прекрасно знает, что все ее видят. Наверное так здесь выглядит... засчитанный ход? Это игра не против, игра за. Может быть, поэтому? Им важно не классифицировать нового человека в доме, а жить с ним? Если только не примешивается личное... как с Фаридом. Отложить. Подумать. Не сейчас. Сейчас - семейный обед и никакого риска перегрузки. Лимит на эскапады выбран. Отец, может быть, попробовал бы сравнять счет, Рафик аль-Сольх, тесть, не станет. Он помнит, что Ширин пока - ученик пилота.

А отец... отец расстроен, что потерял машину. Отец не согласился бы на брак, если бы мог, но он не может. Он должен дать заложников Турану и семейству аль-Сольх. Это нужно и для его безопасности. На него и дома меньше будут давить, зная, где и у кого под рукой живет его любимая - все-таки любимая - дочь. Впрочем, он наверняка найдет, как воспользоваться ситуацией, когда хорошенько к ней привыкнет.

Пока что он получил неплохой подарок – то ли от блудной дочери, не слишком сопротивлявшейся сватовству, то ли от контрразведки жайша. От обоих сразу, пожалуй. Вспомнилось, как тогда, в четверг, они переговаривались со Штаалем через визоры. «Если все получится, останется один вопрос, куда их сплавить…». В ад, хотела ответить Ширин, куда же еще, но сказала совсем другое: «Вы разбрасываетесь чужим наследством, господин полковник!» Нахмуренная рожица. Кокетливо улыбающаяся рожица.

Кажется, господин полковник оценил и шутку, и предложение. Фариду и тестю они расскажут когда-нибудь потом. Тестю даже раньше, это ведь будет касаться его предприятий… предприятий нашей семьи, поправилась она. Нашей. Моей.

Ширин отпивает воды, подносит вилку ко рту, глотает - и ощущает вдруг бьющий до нёба, за нёбо вкус - распадающейся на полоски баранины, орехов, гранатового сока. Минуту назад его не было, как почти всегда. Как половины звуков и двух третей тактильных ощущений. Проклятые узкие каналы...

- Замечательно, - говорит она, прожевав, проглотив и запив. - Просто замечательно.

Ерунда. Никуда Штааля не повысят. Ему даже звание новое не дадут. Блямбу какую-нибудь навесят и все. Не повысят - и сам он никуда не пойдет. Ты думаешь, он зачем себе такого зама отрывал? Уходить наверх? Не смеши меня. Его там сейчас сожрут вместе с мотоциклом, скооперируются и быстренько сожрут, даже Вождь не поможет. Немец наш себя слишком опасно показал, поставил. Никуда он не пойдет, окапываться будет. Вот когда у него за поясом нарастет таких операций с десяточек, да свои люди в министерствах, да на соседних секторах сядет хотя бы двое ребят его выучки, да вместо одного союзного промышленного комбайна появится три... ты знаешь, куда Ильхан на пенсионную работу устраивается, да? Вот тогда... я бы на месте руководства начал нервничать, потому что Кемаль спит и видит кресло единоличного начальника жайша, а Штааль за право рулить всей контрразведкой, может быть, его туда и довезет.

Разговор в кафе "Синий чайник", расположенном напротив корпуса М здания Народной Армии, Дубай. Записан в ходе регулярной проверки, вырезка сохранена генералом Кемалем Айнуром.

Сонер Усмани, наследник

Отец словно бы стал выше, худее и сердитее. Наверное, от усталости. Слишком много дел свалилось на него после того, как сестрица Ширин просчиталась. Просчиталась, и, жаба такая, делала вид, будто все в порядке, и она ни при чем. Что взрыв – ее рук дело, Сонер догадался только после второго допроса. Сообразил, испугался, но не слишком удивился. Отец ей в последние годы очень многое поручал, такое, о чем Сонеру даже знать не полагалось, а остальным - тем более. Ширин сделает, Ширин умеет, Ширин знает… Ширин всегда, с первого дня на шаг впереди.

Ну вот вам, пожалуйста. Сама влипла и чуть всю семью за собой не утащила, а досталось, как всегда, Сонеру. Крепко досталось, и лучше бы уж отец его побил, чем так ругать и сердиться. Ну да, сдал и проговорился – а поди тут не сдай, если они сами все знают. Объяснение, придуманное уже в самолете – мол, они все знали, а я просто тянул время, чтоб она улики уничтожила, - отца то ли убедило, то ли нет, непонятно. Вообще Афрасиабу Усмани было не до сына. Понятно, но все равно обидно. Особенно с учетом того, что сына выпустили на неделю, «за вещами».

Хорошенькие получились дубайские каникулы, нечего сказать.

Самое страшное, что все это - ерунда. Можно огорчаться, можно обижаться, Ширин ругать можно, но совсем притвориться не получалось. Где-то между Дубаем и домом мир взял и стал настоящим. Отец такой длинный и злой не потому что Сонер сделал что-то страшно плохое и не потому что срывает нервы, а потому что... на нем все и его могут убить. Всерьез. Как Тахира. Нет, не как Тахира, потому что Тахир был до и как в игре. Теперь здесь все по-настоящему.

Если его убьют, до Ширин теперь едва ли дотянутся, да и смысла нет: она уже почти замужем; а Сонера специально убивать не будут. Если смогут, не убьют. Потому что он наследует отцу, потому что не все можно отобрать, растащить, конфисковать. Зато посадят в тюрьму. Надолго, может быть, на всю жизнь, пока что-нибудь не переменится, пока он снова не станет нужен, а этого может и вовсе не случиться. Впрочем, тюрьмы Сонер боялся не всерьез. Он знал, что через неделю вернется в Дубай, пусть и не хочется, а куда деваться. Там новые родственники. Сильная, уважаемая семья. Позаботятся.

Сонер Усмани боялся крушения своего мира – и понимал, что поздно. Все, к чему он привык, больше не существует. Дом остался домом, и комнаты – комнатами, и его любимые гаджеты с места никто не сдвинул, и вещи в шкафах остались те же. Но больше он не сын министра транспорта Восточного Пакистана, он сын премьер-министра Усмани, и от премьер-министра теперь зависит едва ли не больше, чем от президента.

Единственный способ что-то вернуть - быстро стать взрослым. Или не взрослым, но кем-то, кого нужно защищать не больше, чем взрослого. Кто может защищать сам. А Сонер не знал, как это делают, никогда не думал раньше. И, разговаривая с теми двумя, тоже не думал. Не думал, что то, что он ляпнет,